Читать книгу бесплатно За горизонтом событий прямо сейчас на нашем сайте wow-guides.ru в различных форматах FB2, TXT, PDF, EPUB без регистрации.

Приключения Буратино #4
Заключительная книга тетралогии «Приключения Буратино».

Как и предыдущие части является повествованием самостоятельным. Но в то же время воспринимается лучше, если читатель знаком с предисторией главного героя, каковым является самообучающийся искусственный интеллект.

На этот раз Буратино оказывается в относительно отдаленном будущем и абсолютно дальнем космосе. Параллельный сюжет происходит непосредственно в наше неспокойное время.

Алексей Брусницын

За горизонтом событий

Потом Господь Бог сказал:

Познав добро и зло, человек стал теперь как один из Нас. Нельзя, чтобы он простер руку, и, сорвав плод также и с древа жизни, съел его и стал жить вечно.

«Ветхий Завет», «Бытие?» (3:22).

Конечное человеческое существование смысла не имеет.

«Последний Завет». Постулат № 1.

Пролог.

Никогда не здоровайтесь с вахтерами и охранниками. Даже если вы полагаете себя настолько важным авторитетом для бедолаги за стойкой, что ваш кивок и лучезарная улыбка немедленно осчастливят его, а приветствие, благословляющее время суток, в которое происходит ваша мимолетная встреча, вселит в него надежду на лучшее. Воздержитесь. Просто пройдите мимо. Он будет благодарен вам за это. Ведь, возможно, именно в данный момент он занят вовсе не тем, что разгадывает кроссворд или зависает в соцсетях, а наоборот, создает гениальное произведение в стихах или прозе, а то и фундаментальный философский труд, призванный кардинально изменить вектор развития человечества.

– Шалом! – торжественно произнес мужчина, худощавый и лысый, минуя пост охраны в вестибюле торгово-развлекательного центра «Панорама» на окраине Тель-Авива.

– Шалом, мля, – откликнулся дежурный секьюрити. Слово «шалом», означающее на иврите «мир», он произнес громко, а второе даже не слово, а скорее междометие, передающее в данном случае досаду и раздражение, – гораздо тише.

Досадовал же и раздражался он потому, что в тысячный раз его отвлекли от написания фантастического романа о самом дальнем космосе. Проводя миролюбивого господина ненавидящим взглядом, он еще раз перечитал злосчастный текст на мониторе ноутбука.

– И куда нам теперь? – в растерянности пролепетал рулевой.

– Может быть, до следующей Вселенной? – предложил старший помощник и посмотрел на штурмана.

Тот поднял плечи и развел руки.

– А по каким картам пойдем, я вас спрашиваю? У вас есть карта?

– А вы уверены, что она вообще есть, – эта другая Вселенная? – поинтересовалась судовой врач.

– Обязательно должна быть, – горячо заговорил второй помощник. – Сами посудите. Космос бесконечен. Так? Так. Значит, и Вселенных в нем бесконечно много…

– Да ни черта это не значит! – зарычал боцман, мужчина прямой и вспыльчивый.

– А как же теория мультивселенной? – второй помощник вступил в дискуссию, не замечая хамства со стороны подчиненного. – Почему в бесконечном пространстве должен быть только один большой взрыв?

– Да идите вы… со своей теорией, – снова нарушил субординацию боцман, – тут практика нужна.

– Вот и я говорю, покажите мне карту, – ободренный поддержкой, подхватил штурман. – По карте я маршрут в момент проложу.

– А я вообще помолчал бы на вашем месте! – одернул его старший помощник. – Это по вашей милости мы здесь оказались.

Штурман снова развел руками и виновато потупился.

Члены экипажа, собравшиеся в кают-компании, обратили взоры к капитану, который не произнес ни слова после того, как объявил страшную новость, которая заключалась в том, что космический колониальный транспорт «Луч надежды» из-за провороненного штурманом сбоя навигационной аппаратуры пролетел сквозь всю Вселенную и вылетел из нее, как пробка из бутылки.

Капитан угрюмо молчал.

– А что если, пока мы летим, наша Вселенная начала сворачиваться и время в ней потекло вспять? – снова затараторил второй помощник. – Получается, нам надо искать Вселенную, которая все еще расширяется и время в ней течет в нормальном направлении. Потому что я, например, абсолютно не представляю, как жить во времени наоборот…

Старший помощник жестом остановил уже открывшего было рот боцмана, потом обратился к теоретику:

– Я бы посоветовал вам не слишком увлекаться, ведь ресурс корабля небезграничен, и в условиях абсолютного вакуума возобновлен быть не может.

Второй помощник страшно удивился и обиделся – ведь все, что он говорил, было в поддержку идеи, высказанной старпомом.

– И слова больше не скажу. Сами решайте.

Все снова посмотрели на капитана.

– Буду с вами откровенен, господа, – наконец выдавил из себя кэп, – примерно миллиард лет назад мы пересекли точку невозврата.

Страдалец добавил пару запятых, а одну убрал. Потом поколебался немного и поставил на место. Он уже, наверное, в сотый раз возвращался к этой сюжетной завязке и никак не мог сдвинуть ее с мертвой точки.

Далее предполагалось, что бортовой ИИ космического транспорта «Луч надежды», оценив ситуацию и придя к выводу, что по-другому остатки человечества не спасти, начнет поглощать пассажиров, а затем и экипаж, чтобы переработать в топливо и дотянуть до ближайшей планеты с приемлемыми для колонизации условиями.

Беззаботное, легкое повествование должно было перерасти в психологический хоррор, однако пара важных деталей никак не срастались. Первая глобальная загвоздка заключалась в том, что если корабль летит со скоростью, близкой к скорости света, то конца Вселенной он никогда не достигнет, поскольку, как это недавно выяснил автор, и, оказывается, широко известно всем мало-мальски интересующимся космосом, она расширяется со скоростью большей, чем скорость света. Если же сделать сказочное допущение, что такая ситуация возможна, тогда вступала в силу вторая загвоздка: как можно оказаться такими ротозеями и проморгать момент вылета за пределы Вселенной? Допустим, сканер корабля, нащупывающий подходящие для жизни миры, был настроен так, чтобы выводить из гибернации бортовой компьютер и экипаж из анабиоза только при приближении к таковым мирам, но за миллиарды лет путешествия, ни одной потенциальной колыбели для новой цивилизации так и не обнаружилось, и корабль пролетел все на свете. Но ученые и конструкторы трансгалактического судна обязаны были предусмотреть такой вариант развития событий!

Однако эпический эпизод с вылетом корабля подобно бутылочной пробке за пределы материального мира было жалко. Получался двойной рекорд в литературном вымысле: по удаленности места действия как в пространстве, так и во времени. Можно было бы преподнести историю как некий анекдот или притчу, но выходила тогда мягкая, антинаучная фантастика, а в этом жанре дебютировать нашему вахтеру не хотелось. Он был приверженцем фантастики твердой и именно в этом жанре мечтал ворваться в большую литературу, что называется, с низкого старта, так, чтобы прямо с первого романа попасть в число если не знаменитых, то хотя бы известных авторов.

Часть I. Глава 1.

Может, потому что фамилия его начиналась с отрицательной частицы «не», к своим сорока с хвостиком Невструев еще не успел смириться с тем, что всю жизнь будет неудачником. И это несмотря на все предпосылки, коих было предостаточно. Для него все еще были актуальны рассуждения на тему: «Ну не может же так случиться, что у меня никогда не будет ни спорткара, ни яхты, ни виллы с бассейном на берегу моря». То, что в столь почтенном возрасте он оказался рядовым охранником в торговом центре, Александр расценивал вовсе не как катастрофу, а как переход на новый уровень развития, как возможность наконец стать писателем.

В четырнадцать Саша за три дня проглотил «Мастера и Маргариту». Прочитав последние слова романа, он какое-то время сидел в оцепенении. Потом закрыл книгу, выключил свет и подошел к окну. Была зима и поздний вечер. В совершенно черном небе сияли звезды. Мальчик смотрел на них долго, пока они не расплылись в его повлажневших от умиления глазах. «Господи, как же здорово!» – подумал он и рассмеялся негромко. Потом смахнул слезы и навсегда захотел писать добрые и мудрые книги.

После этого долго еще даже не пытался ничего творить, понимая, что сначала необходимо познать жизнь и понять людей. Вдохновленный многочисленными примерами докторов-писателей, Александр решил получить медицинское образование. Изучить устройство основного предмета его интереса – Homo Sapiens. Разобраться в физиологии высшей нервной деятельности. К тому же врачебная специальность подразумевала постоянное общение с самыми разными людьми и, как следствие, максимально быстрое пополнение багажа жизненного опыта.

Он прилежно учился, потом также работал и продвигался по карьерной лестнице. На двери его кабинета в психоневрологическом диспансере крупного областного центра появилась табличка «Зав. отделением А.Н. Невструев». Однако он не отдавал медицине всю душу. Наблюдал за собой как будто со стороны. Наконец осторожно начал переносить свои наблюдения в тексты.

К сорока годам у Невструева накопилось рассказов на два тоненьких сборника: один обычной прозы, другой – фантастической. Он издал их на бумаге за свой счет и выложил в электронном виде на продажу в Интернете. Его даже приняли в местный союз писателей. Кроме того, появился очень скромный, но постоянный дополнительный доход, который он тратил на то, чтобы сводить жену куда-нибудь раз в месяц. В эти дни он ощущал себя настоящим писателем, даже если приходилось при оплате ресторанного счета добавлять из основной зарплаты. Все остальное время он мечтал о том, как напишет некую «большую книгу», которая прославит его и сделает финансово независимым. Короткие истории издательства не интересовали, нужны были целостные произведения объемом не меньше восьми авторских листов, да и в Интернете повести, а тем более романы продавались гораздо лучше новелл.

Александр уже давно чувствовал себя готовым к написанию чего-то грандиозного, и лишь работа, поглощающая всю душевную энергию, была помехой. После дня, проведенного в психиатрической лечебнице, писать абсолютно не хотелось. Рутинные действия: обходы, процедуры, заполнение бесконечных бланков от руки и в компьютере, общение с неадекватными пациентами и часто с такими же коллегами не оставляли места полету фантазии ни во время рабочего дня, ни после его окончания. После трудового дня сил хватало только на то, чтобы завалиться на диван и посмотреть какой-нибудь фильм или развлекательное видео. Последние несколько лет он уже даже не читал книг, слушал их в аудиоформате по дороге в психушку и обратно домой. Выходные тоже были довольно однообразными: в пятницу – посиделки с друзьями, сопровождаемые обильными возлияниями, в субботу – борьба с алкогольной интоксикацией. Для литературных экзерси?сов оставалось лишь воскресенье. Романы так не пишутся. Но работу он бросить не мог по очевидным материальным причинам.

Невструев чувствовал, что драгоценное время бездарно уходит – в конце концов это стало его экзистенциальной трагедией.

И тут сама жизнь подсказала ему выход из замкнутого круга.

Первым обстоятельством явилось то, что девичья фамилия его тещи была Коган, что означало принадлежность ее рода к самому привилегированному колену еврейского народа. Жена Невструева Анна рассказала ему об этом на втором году семейной жизни и предложила уехать в Израиль. Тогда Александр положительных перспектив такого поступка не разглядел и с негодованием отказался.

Анна оставила этот разговор на долгие десять лет, чтобы вернуться к нему с началом спецоперации в феврале двадцать второго года, которая и стала обстоятельством номер два.

– Ты же не хочешь, чтобы тебя забрали воевать в Украину?

– Не в Украину, а на Украину. Да кому я нужен? Я уже старый, – не очень уверенно возразил Невструев.

– Прежде всего ты офицер медицинской службы в запасе. И не такой уж старый.

Он был старше супруги на восемь лет. Когда они познакомились в 2010 году, Анна училась на третьем курсе филфака, а Александр уже окончил институт и два года работал доктором. Ко времени начала СВО ему исполнилось ровно сорок лет.

– Ну и схожу, если что, мне же не с автоматом бегать… Опыта наберусь бесценного для писателя. Денег заодно заработаю, там хорошо платят.

– Симонов хренов… а по совместительству солдат удачи, – насмешливо произнесла жена. – Но почему в этой сумасшедшей ситуации обязательно занимать чью-то сторону? Вот представь себе такой случай: в твоем отделении пограничных состояний подрались два пациента. Санитар должен их разнимать или поддержать того, кто ему по генетике ближе?

Александр улыбнулся.

– Я понимаю, куда ты клонишь, но ты слишком все упрощаешь…

Она не дала ему закончить.

– Тогда подумай о том, что в Израиле ты наконец напишешь свою первую большую книгу. Полгода мы будем получать подъемные от государства, все это время вместо работы сможешь спокойно заниматься творчеством.

Этот аргумент сразил Невструева наповал.

Или из-за войны процедура репатриации упростилась, или каким-то образом сказалась принадлежность предков Анны к элите еврейского народа, но уехать им удалось очень быстро.

По приезде сразу получили израильское гражданство. Однако планам на творческий отпуск не суждено было сбыться. Денег, вырученных от продажи приличной трехкомнатной квартиры в центре российского города-миллионника, хватило лишь на первый взнос в ипотеку за захудалую студию с одной спальней в Холоне – городе-спутнике Тель-Авива и на десятилетнюю Мазду. Пособие для новых граждан – так называемая «корзина абсорбции» – уходило на пропитание и коммуналку. На ежемесячные ипотечные выплаты и прочие нужды его не хватало.

Александр сам завел разговор о необходимости работы. Тогда Анна предложила следующий вариант:

– Давай тогда так. Ты пока поработаешь, а я закончу ульпан[1 — Ульпан – ивр. учебное заведение для изучения иврита. (Здесь и далее примечания автора, кроме оговоренных отдельно).] и курсы для риелторов, – (в России последние несколько лет она работала секретарем в агентстве недвижимости, в Израиле решила двигаться дальше по этой же теме и заняться непосредственно продажами). – Потом я пойду работать, а ты учить язык и подтверждать свой диплом. И параллельно писать. Ты же сможешь учиться и писать одновременно?

– Наверное.

Целый год Александр тяжело работал. Особенно вторые полгода, когда корзина уже кончилась. Недавнему врачу высшей категории пришлось вкалывать разнорабочим. Ни о каком писательстве речи быть не могло. Он страшно уставал физически, но еще страшнее морально. Досуг скатился к пиву и сериалам.

Поначалу Невструев старался не унывать и оправдывал этот период жизни форсированным накоплением необычного и совершенно недоступного ранее опыта. Что за биография была у него до сих пор? Учился, потом работал по специальности. Скукота. То ли дело приобщиться к правде жизни через мозолистые рукопожатия с новыми интересными людьми.

Однако люди, которых ему довелось повстречать на заводе, надежд не оправдали. Интересных персонажей Невструев не повстречал. И сама работа на заводе не стала для него откровением. Ничего особенно интересного он не узнал. То, что рабочих на капиталистических предприятиях за людей не считают и постоянно унижают, новостью для него не стало – это можно было легко себе представить и без практического личного участия. В итоге Александр, имя которого редуцировалось до Алекса, возненавидел всех. Пролетариев, которые позволяют на себе ездить и ничего большего на самом деле не заслуживают. Начальство разных уровней – людишек гнусных и подлых, которые, продав душу дьяволу, не иначе, вырвались из низов и всеми силами подтверждают истину, что самые жестокие надсмотрщики получаются из бывших рабов. Владельцев предприятий, мнящих себя небожителями, а остальных лишь прахом у своих ног.

Анна тем временем подучила иврит, да так, что могла делать вид, как будто изъясняется на нем свободно. Филолог по образованию, она легко освоила немудреную ивритскую грамматику и каждый день форсированно наращивала словарный запас. Курсы риелторов также окончила очень успешно, все время обучения подавая надежды, и ее взяли на стажировку в крупное тель-авивское агентство недвижимости.

– Ну что, дорогой, теперь твоя очередь, – заявила Анна в один прекрасный день. – Увольняйся со своего завода и дуй в ульпан! А то за год только названия инструментов выучил.

Они сидели за столиком в ресторане, куда отвела его жена, по случаю заключения ее первой сделки.

– Послушай… – Александр был очень серьезен. – Ты помнишь, что я согласился сюда ехать, чтобы полгода спокойно писать, а потом из этого ничего не получилось?

– Я ценю твой подвиг, – она взяла его руку со стола и крепко сжала. – И очень тебе благодарна. Можешь прямо сегодня получить с меня часть долга.

– Это обязательно, но сейчас не об этом. Как бы тебе это объяснить?.. – он поколебался немного. – Я не хочу учить иврит.

Анна еще продолжала улыбаться по инерции, но брови у нее недоуменно поползли вверх.

– Но без языка ты не сможешь подтвердить свою врачебную квалификацию.

– А я не хочу ее подтверждать.

– Ты шутишь? – ее улыбка стала жалкой.

– Вовсе нет.

– А чего же ты хочешь, Невструев?

– Я хочу пойти работать куда-нибудь в охрану. Чтобы сидеть спокойно на посту и писать книгу. Денег будет, конечно, меньше, чем на заводе, но, пока ты не вышла на стабильный доход, они нам не помешают.

– Ясно, – Анна снова расцвела, – ты беспокоишься, что моей зарплаты не хватит. Я понимаю. Но это ты зря. Я на этой сделке, кстати, восемь тысяч заработаю, плюс оклад, в итоге больше твоей зарплаты на заводе в этом месяце выйдет.

– Поздравляю.

Александр звякнул своим бокалом о бокал жены.

– Давай тогда так. Я все придумала, – по-деловому зачастила она. – Поработай пока в охране. Посмотрим пару месяцев, как у меня пойдет. Если денег будет нормально, а я в этом практически уверена, пойдешь язык учить. Чтобы диплом врача тут подтвердить, иврит почти в совершенстве знать надо.

Александр заговорил громко и твердо:

– Не хватит мне пары месяцев! И не хочу я знать иврит в совершенстве. Для работы охранника мне уже достаточно. И вообще, я русский писатель, зачем мне этот мертвый язык?

– Тише, прошу тебя. Какая тебе разница: учиться или охранником работать? Днем учись, вечером пиши свою книгу.

– Да не смогу я так. Я себя знаю. На учебу вся умственная энергия уходить будет.

– А работая охранником, значит, сможешь?

– Смогу.

Лицо у Анны стало такое, как будто она сейчас расплачется.

– Послушай, дай же мне написать только одну книгу! – Взмолился Александр. – Всего лишь одну. Если она не выстрелит, клянусь, пойду квалификацию подтверждать и язык этот долбанный учить!

– Тише. Люди уже смотрят, – шикнула она. – Что значит «выстрелит»? Что, мы тогда сразу разбогатеем? Ты же понимаешь, что так не бывает.

– Там видно будет.

Анна подумала.

– Хорошо. Полгода. Идет?

– Идет!

Супруги подняли бокалы, скрепляя новый договор.

Глава 2.

Работу секьюрити Александр нашел без проблем; объектов, которые нужно охранять, в Израиле предостаточно, а вот людей, готовых это делать с каким-никаким риском для жизни и здоровья, тем более за минимальную зарплату, не так много. С ним формально побеседовал русскоязычный начальник охранной фирмы, пробил Невструева по полицейской базе, и уже на следующий день назначил на пост в торгово-развлекательном центре.

Пользоваться ноутбуком на этой работе можно было без ограничений. Имелась огромная стойка со столешницей, которая закрывала охранника, сидящего в роскошном, хоть и сильно потертом, директорском кресле, по шею. Тут же находились небольшой холодильник, микроволновка и чайник. Еще под стойкой была тревожная кнопка, но, как объяснил начальник, она не работала.

– А как быть, если что случится? – удивился Невструев.

– Просто позвони в полицию. Ни в какие разборки и драки не встревай. Ты охранник без оружия, это не в твоих полномочиях. Считай, что ты просто неравнодушный наблюдатель.

– А если бы у меня было оружие, насколько больше я бы получал? – новичок покосился на кобуру на поясе начальника.

Тот отмахнулся.

– На пару шекелей в час, не больше. Особенной разницы в зарплате не почувствуешь. Но совершенно другой статус, другая ответственность, другой риск. Поверь мне, тебе это не надо.

За смену нужно было три раза совершить обход здания, занимало это минут пятнадцать. Вечером запереть три входа в торгово-развлекательный центр. И все. Все обязанности. Казалось бы, кайфуй, пиши. Но не тут-то было.

В рабочее время постоянно мимо шастали люди. Здоровались без конца, чего-то спрашивали – сосредоточиться было абсолютно невозможно. К тому же спрашивали в основном на иврите, и Александру стоило неимоверных усилий, чтобы подтверждать знание основ иврита, как это требовалось в условиях приема на работу.

Писательский труд требует концентрации, которой очень непросто достичь человеку, не способному по желанию отключать свои органы чувств, как это умеют делать просветленные индийские йоги. Отвлекает все: телефонные звонки, уличный шум, даже капающая из неплотного закрытого крана вода. Хотя вот шум дождя, например, совсем наоборот… Поэтому в идеале нужно вовсе не иметь телефона и жить в лесной глуши у озера. Желательно в местности с высоким уровнем среднегодовых осадков. Но это становится возможно уже потом, когда три-четыре книги становятся мировыми бестселлерами. До того, как это произойдет, начинающему писателю приходится пахать на обычной работе, что существенно, а иногда и навсегда отодвигает саму возможность прославиться и приобрести недвижимость в живописном, влажном захолустье. А пока суета. И бесконечные приветствия от незнакомых людей.

Кроме того, на работе было чрезвычайно скучно, настолько, что это отрицательно сказывалось на творческом потенциале. Александр никак не мог понять природу этой страшной скуки, почти тоски. Ведь дома он так не скучал, хотя и там главным источником его развлечений был ноутбук, как и на посту. Но дома не было скучно, а тут было… И точно так же не писалось, как и дома. Видимо, его полуосознанно угнетал сам факт, что за более чем скромное вознаграждение он должен по двенадцать часов подряд торчать в неуютном, проходном месте.

Пять месяцев Невструев потратил на начало повести о неком репатрианте, которую хотел выдержать в сатирическом тоне а ля Ильф и Петров. Очень долго вводил главного героя, подробно описывая его настоящее и прошедшее, при этом постоянно натужно шутя и балагуря. В итоге понял, что получаются какие-то нуднейшие псевдомемуары, у которых не может быть ни развития, ни окончания. Он бросил текст, утешая себя тем, что получил ценный профессиональный опыт.

Если верить братьям Стругацким, писать нужно либо о том, что очень хорошо знаешь, либо о том, что не знает никто. Александр решил послать соцреализм куда подальше и обратиться к фантастике. Идея с межгалактическим кораблем, вылетевшим за пределы Вселенной, появилась за месяц до конца оговоренного с женой срока. Но дальше первой страницы дело так и не пошло.

И вот сегодня ровно полгода, как Александр начал работать охранником в ТРЦ «Панорама» с намерением написать книгу за этот срок. Анна, у которой была прекрасная память на даты, конечно же, в курсе.

К этому времени она продала уже пять квартир, три последние сделки провела самостоятельно. В среднем за месяц зарабатывала раза в три больше мужа.

Невструев посмотрел на часы в углу экрана ноутбука, на них значилось 07:57. Его двенадцатичасовая смена заканчивалась через три минуты. Странно, что сменщика еще нет.

Он пошел в туалет на втором этаже, рядом с залами для торжеств, самый приличный во всем здании. Умываясь и чистя зубы, наблюдал в зеркале свое не самое красивое, но, как ему казалось, умное лицо с капризным ртом и проницательными карими глазами.

Когда Невструев вернулся на пост, сменщик – неопрятный и глумливый тип – разглядывал что-то в опрометчиво оставленном открытым ноутбуке Невструева и скалился.

– Манишму?хель[2 — Манишмухель – исковерканное приветствие «Ма нишма?» на иврите, которое дословно переводится «Что слышно?», но означает «Как дела?»], Шурик! А ты, значит, писатель у нас? – увидев коллегу, стервец нисколько не смутился, что тот застукал его за этим занятием.

– Миша, сука, я ж просил так меня не называть! – Невструев схватил ноутбук, захлопнул и сунул в рюкзак. – Александр, можно Алекс, можно Саша, но только не Шурик. Все, быва?й!

Придя домой, Александр принял душ и упал спать. Ему ничего не мешало: ни звуки стройки за окном, ни нервные гудки автомобилей, ни истеричные завывания сирен экстренных служб. Он проспал шесть часов и проснулся от того, что жена вставила ключ в замочную скважину.

За ужином, к которому она достала бутылку красного вина из бара, они поначалу мило беседовали. Наконец Анна отложила приборы, промокнула салфеткой рот и спросила:

– Ну что? Как твои писательские успехи?

– Если честно, пока не очень, – пробурчал он.

– Сашенька, я все понимаю, у тебя тяжелый период: на пятом десятке ты пытаешься воплотить в жизнь детскую мечту, и у тебя, пока, – она мягко надавила на слово «пока», – не получается. Но надо двигаться дальше. Я согласна быть спутницей начинающего писателя, который работает доктором, но не охранником. Через неделю стартуют занятия в ульпане, ты должен пойти записаться. Мы уже убедились, что, пока ты будешь учиться, я смогу содержать нашу семью.

– Что значит не получается? У меня уже начало получаться.

Анна усмехнулась.

– Если ты о единственной странице, которую месяц назад мне показывал, то такими темпами книжку ты допишешь лет через сто пятьдесят. Ты собираешься жить вечно?

– А какие ко мне претензии? Свое содержание я оплачиваю, – угрюмо заявил он.

Она не сразу нашлась.

– По-твоему, оплачивать свое содержание для мужчины достаточно?! И конура мне эта надоела. Знаешь, как тяжело после того, как я всякие хоромы людям показываю, возвращаться сюда? Когда ты начнешь работать за достойную зарплату, мы быстро сможем улучшить жилищные условия. Перепишем ипотеку на нормальную квартиру где-нибудь в Бат Яме или даже в самом Тель-Авиве. В новом доме. Со спальней и кабинетом, где ты сможешь писательствовать в свое удовольствие. И балкон с видом на море. И еще одна комнатка… Ведь мы тогда сможем позволить себе ребенка наконец, иначе будет совсем поздно…

– Знаешь, что самое замечательное в доме на побережье?

Анна нахмурилась оттого, что ее перебили на таком важном месте. Он как будто не заметил этого и закончил шутку:

– Вы окружены мудаками только с трех сторон.

– Сам придумал?

– Нет, это Джордж Карлин, американский стендапер.

– Жаль, я думала, ты начинаешь делать успехи как мастер слова, а ты всякую ерунду вместо того, чтобы писать, смотришь.

И это при том, что сама не особенно верила, что ему удастся преуспеть на писательском поприще… Он сделал вид, что его не задел этот укол.

– Давай так. Я напишу роман и пойду в этот ваш ульпан. Забавно… стих получился.

Она вскочила из-за стола и отошла к окну.

– Ты только посмотри на этот вид. Повеситься можно… Ты издеваешься надо мной? Так нечестно в конце концов! Мы же договаривались… Ты же обещал…

– Мы договаривались, но я не обещал.

Анна всхлипнула и убежала в ванну. Уже оттуда прокричала:

– Зачем я тебя послушалась? Когда мы прилетели, и мне в МВД предлагали мамину девичью фамилию в паспорт записать, ты оскорбился, что не твою. Как же, блядь, граф Невструев! Великий русский писатель! Хренов. Насколько сейчас было бы проще продавать квартиры с фамилией Коган!

Глава 3.

Прошли еще пара месяцев.

Александр забросил многострадальное космическое начало, но нового так и не придумал. Дедлайн, который повесила на него жена, душил и раздражал. Невструев создавал фантастические миры у себя в сознании, но они рассыпались и рушились, когда он пытался облечь их в слова. У него выходили странные начала историй с тщательно продуманными и выписанными персонажами, их он конструировать научился, но сами сюжеты при этом были либо примитивны, либо антинаучны. Он все ждал и надеялся, что у него когда-нибудь появятся такие действующие лица, которые потащат за собой историю. Оживут и станут, как этим любят хвастаться бывалые авторы, сами диктовать свои приключения. Но этого не происходило. Незаконченные истории, которые его разочаровали, Невструев переносил в папку «Наброски» и начинал новые. Как-то раз он подсчитал, что текста в этой папке вполне хватило бы на целый роман. Осознание впустую потраченных усилий и времени приводило Александра в отчаяние, как он ни старался себя утешить тем, что так происходит процесс его становления как писателя.

Анна тем временем открыла отдельный счет в банке, купила себе телефон последней модели и модный малолитражный автомобиль. Брендовых вещей в ее гардеробе становилось все больше, все больше по-настоящему дорогих аксессуаров и ювелирных украшений. Она стала пропадать на работе, приходила поздно, часто навеселе. Это у нее называлось «мы с коллегами отмечали сделку».

Все меньше они разговаривали, все реже случалась у них близость.

Ему это все не нравилось, конечно, но он не чувствовал за собой морального права предъявлять ей претензии. Пока наконец ни произошло событие, причинившее Невструеву множество неприятностей.

Анна явилась во втором часу ночи, очень пьяная. Не так, конечно, чтоб в коридоре обоссаться, но шатало ее изрядно.

– И где ты была? – спросил он, помогая ей разуться.

– Тебя это дейтв… дей-сительно волнует? – Анна поменяла ногу.

– Почему нет? Конечно. Ты все-таки моя жена.

– Отстань, – она оттолкнула его и направилась в спальню.

Александр последовал за ней. Гулена забралась на кровать как была, в платье, подмяла под себя подушку и закрыла глаза.

– Ты так и будешь спать? Одетая?

– Ну помоги мне тогда.

Он стал стаскивать через голову узкое платье. Анна хихикала, извивалась, пытаясь помочь, но вместо этого только мешала. Наконец он справился, и она упала на спину, но сразу же приняла явно завлекательную позу и промурлыкала, потягиваясь:

– Об’жаю, когда меня раздевают.

Внезапно он почувствовал возбуждение. К тому же секс в последний раз был у них уже очень давно. Довольно быстро он избавил ее от остатков одежды. Пахнуло почти выветрившимся парфюмом, разгоряченным телом и еще чем-то, то ли сигаретами, то ли дымом от костра.

– Что? Что ты хочешь? Не надо. Я же сплю, – шептала она, но при этом совсем не сопротивлялась.

Она тоже явно захотела его. Стонала громче обычного. Очень быстро кончила в первый раз. Ему нравилась ее необычная реакция. Он перевернул ее на живот.

Любуясь упругой попкой, Александр разглядел прилипшие к ней пожухлые обрывки листьев. По инерции сделал еще несколько фрикций…

– Ну нет! Не останавливайся, – потребовала Анна.

– Откуда у тебя на заднице листья?

– Какие еще листья?

– Вот, – он поднес один к ее носу, она смешно скосила глаза.

– Я не знаю. Какая разница? – она перевернулась, села и натянула на себя одеяло.

– Как они там оказались?

– Что ты хочешь этим сказать? – ее лицо стало жестким.

– Я ничего не хочу сказать, я спрашиваю.

– Ты больной, что ли? Что я, по-твоему, по кустам с кем-то трахалась? – вдруг закричала она оскорбленно.

– А как еще это объяснить?

– Отстань от меня по-хорошему!

Дальше все развивалось как в бреду. Оба безобразно разорались. Александр попытался стащить с нее одеяло, она потянула его на себя, и, когда он резко отпустил, разбила рукой прикроватное бра.

Ревнивец опомнился.

– Пойдем, я тебя перевяжу.

– Оставь меня! – закричала она, напуганная видом крови.

Он взял ее за здоровую руку и потянул из кровати, но она принялась визжать и брыкаться.

Александр отступил.

– Все! Стоп. Давай перестанем. Анна, прекрати! Ты же все тут перепачкаешь.

Она угомонилась и дала отвести себя в ванну.

Когда они вернулись в спальню, она не только лицом, но и всем телом демонстрировала оскорбленную невинность.

– Послушай, – просил он. – Ну поставь себя на мое место. Ну что бы ты подумала?

– Отстань от меня, я тебе сказала!

– Что значит отстань? Где вы вообще были?

– Ну допустим, нам устроили на работе выезд на природу. На шашлыки. Знаешь, как их здесь называют? Шишли?ки, – она пьяно хохотнула.

– Так откуда эти листья?

Она немного подумала и вдруг совершенно отчетливо произнесла.

– Я все равно собиралась тебе рассказать… У меня есть любовник.

– Кто он? – сразу поверил Александр.

– Наш директор, Лозо?н.

– Теперь понятно, откуда у тебя такие профессиональные успехи… – отстраненно произнес он первое, что пришло на ум. Шок мгновенно вышиб Невструева в позицию наблюдателя, как это обычно бывало с ним в тяжелых ситуациях.

– При чем здесь это? Я сама всего добилась! – возмутилась она поначалу, но потом признала: – Хотя ты прав отчасти. Он с самого начала оказывал мне знаки внимания, помогал, давал перспективных клиентов. Я ответила ему только месяц назад…

Он вышел из спальни и хлопнул дверью так, что отвалился кусок штукатурки.

Достал из бара початую бутылку коньяка и в три глотка прямо из горлышка засадил изрядную порцию.

«Это же не со мной происходит, – твердил его внутренний голос. – Это такой сюжет для эротического триллера».

Так происходит сплошь и рядом. Он уже слышал несколько историй, когда, казалось бы, любящие друг люди, переехав на постоянной основе в другую страну, расстаются в первый же год. Это, по сути, начало новой жизни, а новая жизнь начинается только в том случае, если признать всю предыдущую одной сплошной неудачей. Пока мужья проходят процесс адаптации, их красивые жены находят кого-нибудь состоятельного из местных. Иногда даже из числа религиозных ортодоксов или вообще арабов. А ведь он сознательно отказался от врачебной карьеры. В итоге получалось, что принес в жертву искусству, не только медицину, но и семью.

На этот раз он налил в бокал и выпил, закусив лимоном.

Как было бы прекрасно, если бы Анна разделяла его одержимость творчеством, была бы его фанаткой и музой… Но такие женщины даже не во всех сказках встречаются.

Надо отметить, что, поскольку половой акт ничем, во всяком случае, для него не закончился, он пребывал в полувозбужденном состоянии. Возникла идея пойти и изнасиловать эту профурсетку, а потом придушить…

Он выпил еще и сам над собой посмеялся, – Отелло хренов.

У него тоже бывали интрижки на работе. Он же не воспринимал их как повод для того, чтобы расстаться с женой. Не считал преступлением. Ввязывался исключительно для развлечения, а не для того, чтобы устроить свою судьбу…

Попробуй ей это объясни. Нет, она никогда его не поймет. Так же, как и он ее. Чтобы понять друг друга, у людей должны быть схожий жизненный опыт, схожие знания, схожее воспитание. Чем больше люди подходят по этим параметрам, тем лучше они понимают друг друга. Они же с женой разные абсолютно во всем… Так какой смысл длить это никчемное сосуществование?

Ревность – абсолютно животное чувство. В процессе эволюции более сильное, красивое и умное животное, для того чтобы оставить собственное потомство, наделенное такими же качествами, как у него, опережает или устраняет менее успешных конкурентов, тем самым улучшая свой вид. Для человека разумного такое поведение – атавизм, хотя бы потому, что в человеческом обществе естественный отбор давно не работает – потомство с одинаковым успехом оставляют все: как обладатели замечательной генетики, так и люди с зашитыми на наследственном уровне проблемами. Как материалист и умеренный циник, Александр давно пришел к выводу, что искать смысл жизни бесполезно, поскольку мыслительная деятельность – всего лишь побочный эффект эволюции. Так вот и ревновать тоже не мудро.

Но он почти физически ощущал боль оттого, что его самка с кем-то спаривалась.

Она хуже, чем враг. Враг никогда не заставит так страдать.

Любит ли он ее?

Прислушался к себе.

Но вместо глубинного анализа чувств первый план его ощущений занимала боль. Где-то за грудиной в средостении саднило и ворочалось. Это было очень физическое ощущение. Сильные душевные страдания вызвали у него телесные ощущения. Пытаясь найти какое-то определение этой боли, он вспомнил старинное название стенокардии – «грудная жаба». Жаба натурально душила, давила на сердце. Бывают люди, которым кажется, что у них в животе живет змея. А у него вот в груди жаба. И если разобраться, ничего ужасного в этом ощущении не было. Было просто противно. И, наверное, можно к этому привыкнуть. К этой жабе в груди. И жить с ней постоянно… Но зачем?

Что делать с этим животным составляющим? Как от него избавиться?

Так писать о нем! Понял он, отхлебнув еще коньяка. Тем самым анализировать и прорабатывать. Познавать себя, становиться мудрее и не страдать по пустякам. Противник психологии, которую считал чуть ли не псевдонаукой, Невструев все-таки признавал положительное воздействие на психику проработки душевных травм. А лучший способ проработать ситуацию – это написать о ней. Как бы это ни было больно, как бы это ни было страшно, как сторонний наблюдатель описать и пережить эту гадость. Кроме того, неизбежная теперь сублимация обострит творческие способности. И вот тогда и получится такая книга, что все охренеют…

Он снова потянулся к бутылке.

Мысли стали скакать, как бешеные. Думать теперь хотелось о самоубийстве.

Сколько он видел этих трупов… Они такие беспомощные…

Какой вообще смысл жить, если все равно умрешь в тоскливом ужасе?

Какой смысл лечить людей, если они все равно не выживут? Любой рак закончится смертью, любая шизофрения – деменцией. Медицина только растягивает муки. Страдания по мере приближения к смерти только увеличиваются… Ничего. Ничего хорошего его уже не ждет…

Тут в дверь позвонили. За ней обнаружились два полицейских.

Глава 4.

Полицию вызвали соседи, разбуженные посреди ночи криками и звоном бьющегося стекла в квартире Невструевых.

Офицерам открыл явно нетрезвый хозяин и на требование позвать жену заявил, что она уже спит. Это сильно увеличило интерес стражей порядка к происходящему. Они вежливо, как вампиры, попросили разрешения войти. Александр хотел было потребовать подтверждения их полномочий, но, поскольку разговор происходил на иврите, передумал, ибо ему просто-на-просто не хватило бы на это слов, и гостеприимно распахнул дверь. Получилось немного с грохотом.

Проникнув в квартиру, полицейские немедленно изъявили следующее желание: лицезреть всех, кто кроме Александра находится сейчас в квартире. Невструев понял, что его владения государственным языком Израиля явно недостаточно для объяснений с представителями власти и заговорил по-английски:

– Did you understand, what I say? I just told you, that… Черт! There are only two of us: me and my wife. And she is sleeping now, and I would like to… как его? to connect her. Not connect… to join her.[3 — – Вы поняли, что я сказал? Я только что сказал вам, что… Черт! Здесь нас только двое: я и моя жена. И она спит сейчас, и я бы хотел присоединить ее… как его? Не присоединить… присоединиться к ней.]

– Sir, we must check your wife. If you will try to prevent, we can use physical power,[4 — – Сэр, мы должны проверить вашу жену. Если вы будете препятствовать, мы можем использовать физическую силу.] – на еще более примитивном английском, чем у Александра, но очень уверенно заявил старший, судя по количеству лычек на погонах, коп.

На шум из спальни вышла Анна и полюбопытствовала на внятном иврите, что здесь происходит. Полицейские немедленно заинтересовались ее повязкой со свежими пятнами проступившей крови, причем настолько, что младший из них положил руку на кобуру и стал внимательно следить за каждым движением Невструева. Старший принялся расспрашивать Анну, которая показала, что конфликт с мужем действительно имел место быть, но теперь он разрешен. Полицейский выслушал ее внимательно, но, судя по всему, не поверил, что травму она получила самостоятельно.

– Sir, you must go with us to police station,[5 — – Сэр, вы должны поехать с нами в полицейский участок.] – сделал он вывод.

– But, there is no reason for this![6 — – Но для этого нет причин!] – возмутился Александр. – She just told you, that everything is OK.[7 — – Она же сказала вам, что все в порядке.]

Старший вновь напомнил о том, что они обладают неким физическим потенциалом и полномочиями, младший снял с ремня наручники.

– Саша, давай я позвоню Лозону, он найдет адвоката, – прошептала напуганная Анна.

После этих слов Александр картинно протянул обе руки полицейскому и произнес высокопарно:

– OK. I am ready.[8 — – Хорошо. Я готов.]

На заднем сиденье служебной машины, закованный в наручники и отделенный от полицейских частой решеткой, Невструев вдруг почувствовал себя неважно: в ушах шумело, болела и кружилась голова.

– Слиха?, эвша?р ма?им? – попросил он, то есть «извините, можно воды?»

– Ешь рак за?ин, – ответил младший коп, сидящий за рулем, что означало «есть только член».

Александр опешил от такого хамства, но решил сделать вид, что не понял и обратился к старшему. Стал объяснять, что чувствует себя нехорошо и что, будучи доктором, подозревает у себя предынфарктное состояние. Старший задал пару уточняющих вопросов, сказал что-то младшему, и тот с недовольной гримасой развернул машину на следующем светофоре.

Вскоре они приехали в больницу Вольфсон на границе Холона и Тель-Авива. В иных обстоятельствах Александру было бы максимально дискомфортно идти по приемному отделению в наручниках и в сопровождении двух полицейских. Но сейчас ему было не до любопытных взглядов, которыми провожали его окружающие, он пребывал в состоянии, близком к шоковому – как умственно, так и физически.

Обнаружив в коридоре фонтанчик с питьевой водой, с жадностью напился из него.

Ждать, слава богу, долго не пришлось. Опасного преступника пропустили без очереди, отчего остальные ожидающие подняли гвалт.

Доктор оказался не евреем; на его бейджике значилась какая-то трудновоспроизводимая фамилия и имя – Мухаммед. Он измерил Невструеву давление, которое оказалось очень высоким, верхнее под двести, после чего направил на ЭКГ.

Ознакомившись с лентой кардиограммы, эскулап с карикатурным арабским акцентом произнес неожиданно категоричный вердикт:

– You will die soon.[9 — – Ты скоро умрешь.]

– You too,[10 — – Ты тоже.] – поразмыслив немного, отвечал озадаченный Александр.

– But not so soon as you,[11 — – Но не так скоро, как ты.] – парировал Мухаммед и сделал знак полицейским уводить задержанного.

Медсестра выдала какую-то таблетку и, проигнорировав вопросы о ее названии и назначении, быстро удалилась, всем видом демонстрируя неприязнь к нетрезвому русскому.

Сопровождающие повлекли его вон из храма здоровья.

А вот в полиции пришлось подождать. Александра заперли в клетку и даже наручники не сняли. Следователь, который должен был провести допрос, этим ожиданием явно специально пытался нагнать на задержанного страху, ибо в участке никого кроме Невструева не было.

И надо сказать, этот дешевый прием удался. Александр слышал, конечно, о том, что в Израиле домашнее насилие тяжело преследуется по закону. Некоторые женщины, которые хотели наказать своих благоверных или вообще избавиться от них, этим даже злоупотребляли – возводили поклеп, и судебная система безоговорочно вставала на «слабую» сторону и без каких-либо объективных доказательств на долгие месяцы лишала свободы несчастных, некоторых даже в том случае, если они были физически слабее свих половин. Где гарантия, что, страстно возжелавшая перемен в судьбе, Анна не захочет на всякий случай подержать Александра взаперти и тем временем порешать свои бытовые и сердечные вопросы?

Еще он думал о словах последователя великого арабского врачевателя Авиценны. Зачем изрек он это мрачное пророчество по поводу близкой кончины? Что он имел в виду? Что нужно срочно заняться проблемами с давлением? Надо проверить сердце? Или что-то еще? Или просто хотел по какой-то непонятной причине напугать его и без того напуганного и еще больше деморализовать, добить его?

Сцепленные вместе сиденья в клетке были конструкционно устроены так, что прилечь на них без неудобства и боли было практически невозможно. Скованные руки саднили. К головной боли прибавилась тошнота. В конце концов Александр не выдержал и стал звать дежурного. Тот подошел не сразу и спросил, смешно подчеркивая букву «Ч»:

– Что ти хочишь?

Невструев обрадовался и попытался объяснить на родном языке, что ему сейчас настолько нехорошо, что он может умереть в любой момент. Очень быстро выяснилось, что охранник по-русски может только задать вопрос, ответ же на него воспринять абсолютно неспособен. Тогда Александр попробовал втолковать ему то же самое по-английски. Тот сказал, что знает, что задержанного возили в больницу и там оказали всю необходимую в данных обстоятельствах помощь. И вообще, успокоил, что в тюрьме, куда его скоро повезут, есть врач, который сможет оценить состояние заключенного. Александр воспринял это как злую шутку и потребовал снять с себя наручники. Дежурный ответил, что таких полномочий не имеет, и хотел уже удалиться. Тогда узник разразился гневной речью, в которой заявил, что не совершал ничего, за что должен переносить такие страдания, и высказал свое горячее желание немедленно оказаться дома. И в самом конце поинтересовался, почему к нему применяются фашистские методы.

Полицейский удалился ненадолго, а потом вернулся и отпер клетку. Александр обрадовался было, но увидел в его руках какое-то неприятное приспособление, оказавшееся оковами для ног.

– Тhis for «fascist methods»[12 — – Это за «фашистские методы».], – пробормотал дежурный и прибавил на иврите: – сумасшедший русский.

Задержанный с интересом и удивлением наблюдал, как теперь и нижние его конечности ограничивали в подвижности. Невструев был настолько увлечен этим действом, что забыл спросить, который час. Перед тем как удалиться, офицер с гордостью осмотрел дело рук своих и попросил более его не беспокоить.

Когда его забирали из квартиры, Александр не подумал о том, чтобы взять с собой телефон, поэтому время теперь мог определять только по солнцу. Но даже если бы и взял, то в клетке средство связи наверняка отобрали бы… Осознав это, он поддался накатившему на него спасительному безразличию и какое-то неопределенное время провел в полукоматозном состоянии, кое-как притулившись на неудобном сиденье.

Когда он наконец попал к следователю, ему было уже все равно. Алкоголь давно выветрился, остались лишь усталость, тошнота и головная боль.

Следователь на приличном английском предложил воды, сигарету и снять оковы. Александр согласился на все кроме сигареты. С удовольствием выпил жидкости из кулера, растер запястья и щиколотки.

Затем рассказал все как было, без утайки, полагая, что не стоит искажать действительность, тем более что ничего страшного он не совершил. Утаил он только причину ссоры с женой, расценивая эту информацию как лишнюю для следствия и слишком личную.

И какого же было его удивление, когда следователь в итоге их беседы поведал о том, как все теперь будет. Остаток ночи Невструев проведет в участке, а завтра его отвезут на выходные в тюрьму. Потому что сегодня четверг, а в пятницу и в субботу им никто заниматься не будет. В воскресенье произведут следственные действия, и только в понедельник в лучшем случае состоится суд, который и определит ближайшую судьбу дебошира.

Александр поинтересовался, на каком основании происходит это вопиющее попирание его человеческих прав, ведь даже заявления от жены нет. На что следователь холодно возразил:

– It is not Russia, the call to police from your neighbors is enough.[13 — – Это тебе не Россия, звонка в полицию от соседей достаточно.]

Потом его отвели в полуподвал, где оказалось что-то вроде КПЗ с несколькими камерами. У Невструева отобрали ремень и закрыли в камере, в которой стояли аж три пустые двухъярусные шконки с грязными матрасами. Подушек не было.

При камере оказался отдельный санузел, правда, без двери. В нем были обильно покрытая ржавчиной железная раковина и фаянсовая дырка в полу, по бокам от которой возвышались два рифленых постамента для ног – как в советском общественном туалете.

Засыпая, Александр надеялся, что, когда он проснется завтра, у него уже не будет болеть голова. А еще он подумал: «На самом деле круто. Такой уникальный опыт приходится переживать: тут тебе и измена жены, и застенки, и суд еще будет… Вот посадят меня ни за что на полгода, тогда точно книгу напишу наконец!»

Утром Невструев действительно проснулся без головной боли и почти без следов похмелья. В зарешеченное окно светило сентябрьское солнце, здесь, в Израиле, такое же яркое, как в любой из летних месяцев.

Кроме него в камере оказались еще два человека. Какой-то арс[14 — Арс – хулиган, хам, быдло, как правило, еврей-сифард. Происходит от марокканского слова буквально означающего «сутенер».] и молодой араб с ободранной мордой и правой рукой в гипсе. Александр пожелал им доброго утра, оба неохотно ответили и больше не проронили ни слова. «Что ж, наверное, так даже лучше», – решил он.

Им принесли по сэндвичу с тунцом и по баночке чего-то среднего между творогом и сметаной. Когда Невструев спросил по-английски, нельзя ли чая или кофе, полицейский лишь пожал плечами и кивнул на стопку пластиковых стаканчиков:

– Рак маим.[15 — – Только вода. (ивр.)]

А арс заметил:

– What a princess![16 — – Какая принцесса!] – и рассмеялся.

Александр пошел набирать воду из-под крана.

После завтрака часа три ничего не происходило.

Невструев грезил будущей книгой на своей шконке, периодически впадая в забытье. «Как это прекрасно быть писателем, даже начинающим, – посещала его мысль. – Я как настоящий философ, даже лишенный свободы, могу путешествовать хоть в космосе».

Наконец заключенных вывели в коридор, подвое соединили наручниками и погнали на улицу к автозаку. Невструеву в пару достался травмированный араб.

Внутри кузова были малюсенькие ячейки с парными металлическими сиденьями. Узкое окошко под потолком показывало только верхушки деревьев и крыши домов. Понять, где едет автомобиль, было невозможно.

Видимо заскучав, араб решил поболтать.

– Ата? оэ?в водька?[17 — – Ты любишь водку? (ивр.)] – задал он неожиданный вопрос.

Невструев лишь плечами пожал.

– Они? оэв водька,[18 — – Я люблю водку. (ивр.)] – араб расплылся в блаженной улыбке и смачно причмокнул. – Водька. Ммм.

– Зе, – Александр указал на его гипс. – Водька?

– Кен, – обрадованно закивал араб и начал, обильно жестикулируя, рассказывать о том, как выпил водьки, как упал и катился почему-то по улице. Невструев не во всем разобрался, но уточнять не стал.

Поняв, что разговор не клеится, араб потерял интерес к попутчику и стал отвратительным голосом напевать абсолютно немелодичную песню или, обладая таким же отвратительным слухом, как и голосом, безбожно перевирал ее мотив. При этом еще принялся в ритм хлопать себе по бедру здоровой, то есть пристегнутой к Невструеву рукой.

– Маспи?к[19 — – Хватит. (ивр.)], – попросил Невструев.

Тот лишь улыбнулся и продолжил петь, как будто издеваясь.

– Маспик, ну! – потребовал Александр.

Попутчик продолжал игнорировать его недовольство.

Невструев пару минут потерпел. Запястье уже натерло. Араб вроде закончил песню, но через небольшую паузу затянул ее сначала.

Тут Александр не выдержал и саданул его локтем в ребра. Горе-певец ойкнул, посмотрел отсутствующим взглядом на соседа и заткнулся наконец.

«Он же ненормальный, – подумал бывший психиатр. – Зачем такого в тюрьму везут?»

Глава 5.

Двор следственного изолятора Абу Кабир был насквозь просвечен солнцем и полон горячей пыли. Подследственных высадили из автозака и загнали в клетку на улице, где с них сняли наконец наручники. Всего там набралось около двадцати в большинстве своем угрюмых типов.

Последними люди в оливковой форме солдат ЦАХАЛа привели двоих пленных с мешками на головах. Это было пугающе странно. «Наверное, террористы», – предположил Александр. В клетке мешки сняли, обнажив головы двух молодых арабов, почти мальчишек. Они сели прямо на землю и принялись болтать и смеяться. Их показное веселье было неприятно, однако терпеть его долго не пришлось – их увели внутрь тюрьмы первыми.

Потом стали уводить остальных. Как это принято в Израиле, все начали толпиться и пытаться прорваться вперед, как будто там их ожидало нечто приятное. Александр же, как всегда в таких случаях, никуда не спешил. Кроме того, что не любил толкотню, опасался обыска перед водворением в камеру. Гадал: заставят ли раздеться и предоставить для досмотра задний проход. Он пытался заранее относиться к этому как к медицинской процедуре, но никак не получалось…

Досмотр оказался формальным, в задницу ему никто, слава богу, не полез. Тюремной полосатой робы ему также не выдали, повели по коридорам как был: в футболке, джинсах и сандалиях.

Следующим пунктом был медосмотр. Пока русскоговорящий доктор или – кто он там, фельдшер? – мерил температуру и давление, Невструев рассказал о своем вчерашнем недомогании.

– Мне это все малоинтересно, – отвечал неприятный старикашка с затхлым запахом изо рта. – Своему семейному врачу расскажешь, когда освободишься. В сопроводиловке вот написано: угрозы здоровью нет. Сейчас у тебя давление почти как у космонавта. А вчера выпил небось, вот оно и скакануло? Так?

Александр смутился и пожал плечами.

– Так иди и позови следующего, – махнул на него рукой старикашка.

В камере оказались туалетно-зеленые стены, двухъярусные кровати и запах как в спортивной раздевалке с нотками восточных пряностей. С десяток арабов сидели кучкой и разговаривали. Любитель водьки оказался одним из них. Он зловеще посмотрел на Невструева и начал быстро-быстро лопотать по-своему.

– Шало?м ле куля?м! – поприветствовал всех вновь прибывший. – Они Александр. [20 — – Мир всем! Я Александр. (ивр.)]

– Ас-саля?му але?йкум, – ответил за всех один из арабов, развалившийся в самой вальяжной позе, по-видимому, старший. Он не представился и стал что-то выспрашивать у вновь прибывшего.

– Ани ле медабе?р иври?т, – перебил его Невструев. – Англи?т, бевекаша?.[21 — – Я не говорю на иврите. Английский, пожалуйста. (ивр.)]

– Ле англит, ле русит рак иврит вэ аравит,[22 — – Нет английского, нет русского, только иврит и арабский. (ивр.)] – ответил старший и встал со своего места.

Он подошел к самой дальней кровати и похлопал по верхней ее части.

– Ата? по.[23 — – Тебе сюда. (ивр.)]

Александр поблагодарил и полез наверх. Это оказалось не так-то просто – вспомогательных лесенок не обнаружилось. В отличие от КПЗ в СИЗО были подушки. Хлипкие, серые, без наволочек, но все-таки подушки. Он проложил руки между тканью и головой и растянулся с комфортом. «А что, жить можно», – подумал, но не тут-то было…

Старший вернулся к своим, и они продолжили общение. Очень активное. Пожалуй, даже слишком. Ранее, когда Невструев слышал арабскую речь, она казалась ему экзотической и местами даже мелодичной. Теперь же это было сплошное, безостановочное «гыр-гыр-гыр», периодически прерываемое грубым смехом. Один замолкал, и его тут же подхватывал другой. Они даже умудрялись говорить одновременно вдвоем, втроем, а то и все вместе. Причем происходило это исключительно на повышенных тонах, как будто участники полемики спорили, или ругались, или находились друг от друга очень далеко, а не на соседних койках. Александр попытался абстрагироваться, подумать о будущей книге, но это оказалось невозможно. Как если бы он находился в палате для буйнопомешанных.

Скоро это превратилось в пытку. Александру захотелось закричать, потребовать заткнуться. Вместо этого он спустился с полки и пошел в туалет. За стеклянной стеной, завешанной простынями и полотенцами так, чтобы посетителя заведения не было видно, располагался самый обыкновенный унитаз, а не какое-нибудь очко и самый обычный душ. Это немного порадовало.

Когда Невструев вышел из санузла, его подкарауливал старший. Очень возмущенно, на смеси английского, иврита, арабского языков и даже одного русского слова «биля?ть» он принялся объяснять, что в туалет ходить нельзя, когда в камере кто-то ест.

– Ми охе?ль? Ани ле роэ?,[24 — – Кто ест? Я не вижу. (ивр.)] – удивился Александр.

Араб указал на травмированного. У того в здоровой руке был очищенный мандарин.

– А… Слиха?,[25 — – А. Извини. (ивр.)] – извинился Александр.

Старший укоризненно покачал головой, зыркнул гневно и отошел.

Невструев вернулся на свою полку, и пытка арабским продолжилась.

Они говорили и говорили, не оставляя тишине ни одной миллисекунды. Приходилось только удивляться скорости мышления этих людей, которым совсем не нужно было время на обдумывание очередной фразы. Мука усугублялась тем, что Александр не мог определить время, сколько он уже находится в этом кошмаре – полчаса, час или два.

Принесли обед. Он был ужасен: хлипкое пюре на воде и кусок рыбы в омерзительнейшей серой подливе. Арабы поглощали снедь с аппетитом и при этом умудрялись продолжать свою бесконечную дискуссию.

«Да не может же такого быть, чтоб над русским человеком так издевались! Еще немного, и я их понимать начну, – отчаялся Александр. – Да и потом, шайтан их знает, арабов этих, зарежут еще ночью во имя Аллаха за то, что мочился, когда они трапезничали. «Водька» этот еще наверняка на меня нажаловался. Прибил, дескать, калеку за песенку».

Он подошел к двери в виде решетки и стал звать надзирателя. Тут арабы наконец замолчали. Александр затылком ощущал, как они наблюдают за ним. К счастью, вертухай не заставил себя долго ждать и говорил по-английски.

Невструев произнес прочувствованную речь, в которой посетовал на условия содержания арестантов в чужеродной культурной среде, и поинтересовался, не найдется ли в этой тюрьме камеры с более близкими ему людьми по духу и воспитанию.

– You want to Russians? Why didn’t you say it earlier?[26 — – Ты хочешь к русским? Почему не сказал раньше?] – усмехнулся вертухай, отпер камеру и повел заключенного вон из арабского плена.

«Это приколы у них такие, что ли?» – подумал Александр, но ничего не сказал.

Глава 6.

Смотрящий «русской» камеры бухарский еврей Гриша принял Невструева радушно. Со снисходительной улыбкой выслушал его историю.

– Ты здесь по недоразумению, брат, – резюмировал он с легким азиатским акцентом. – Если твоя жена на суде покажет, что сама порезалась, тебя сразу отпустят. Ну а если нет, на полгода присядешь минимум.

– Тебе еще повезло, – заметил один из сокамерников с живым лицом и модной прической. – Может быть, полицейские и жену твою, и тебя спасли. Я вот, например, от синьки совсем дурной делаюсь. Могу и зашибить кого ненароком. Потому и не пью. Почти.

На что бухарский без особой злобы поинтересовался:

– Что это ты, Артист, за мусоро?в впрягаешься?

Невструев на всякий случай заступился:

– А ведь он прав, в натуре. Всякое могло быть.

Откуда только слова такие в лексиконе недавнего доктора взялось – «в натуре»? Видимо, блатная романтика, как любому родившемуся и выросшему в России, через многочисленные книги и кинофильмы о местах заключения и урках, и просто через наблюдения за живыми людьми, проникла в сознание, въелась в подкорку и, оказавшись в подходящих условиях, полезла в его активный словарь.

Гриша спорить не стал.

– Я тебе одно скажу: если бы ты был местный, они бы тебя не тронули и извинились бы еще за причиненное беспокойство.

– Да конечно, – усмехнулся Артист. – Мало местных, что ли, за домашнее насилие сидят?

– Не мало, но должно бы гораздо больше, – урезонил его бухарский.

Сам Гриша совершил проступок посерьезней, чем домашнее насилие. В поисках денег на дозу тяжелых наркотиков заприметил он сувенирный магазинчик, в который продавец, когда выходил по нужде, не запирал дверь, а отсутствовал минимум минуты три. Улучив момент, Гриша проник внутрь, дернул деньги из кассы, а когда выходил, навстречу ему попалась бабка, у которой на шее висела массивная золотая цепь. Будучи на кураже, он и цепь ту тоже дернул. Скачок вышел фартовый, но не учел Григорий, что магазинная камера оказалась-таки не муляжом. Приняли его тем же вечером. Тепленького и поправленного забрали прямо из дома.

Теперь он ждал суда, надеялся получить года три. Смотрящему было разрешено иметь телефон, он звонил своей девушке и просил дождаться.

За время, проведенное в СИЗО, Гриша «перегнулся», хотя мог, по его словам, и за решеткой раздобыть кайф. В общем встал на путь исправления.

Смотрящий был щедр. Когда приносили тюремную еду, доставал из своей тумбочки какие-нибудь консервы и делил на всех. Предлагал Невструеву свой телефон, чтобы позвонить жене, но тот отказался.

«Артист», как его прозвал Гриша (Невструеву смотрящий, кстати, также не особенно креативно, чисто по профессиональной принадлежности, дал кличку «Доктор»), он же Аркадий, обладал удивительной историей попадания за решетку. Он ограбил банк. Такая разновидность криминального заработка сама по себе вызывает уважение, но в его случае особое уважение заслуживал способ, который Аркадий придумал для грабежа. Профессиональный актер, окончивший в России престижный театральный вуз, в Израиле не нашел себе работы: русскоязычных вакансий для лицедеев в этой стране не так много и все они оказались заняты, а на иврите он говорил недостаточно хорошо, чтобы представлять на подмостках наравне с аборигенами. На завод он идти не хотел, так как обладал редким актерским даром. Когда закончилась его корзина абсорбции, а также накопления, привезенные с собой, Аркадий на последние деньги накупил пластического грима и спецэффектов и сделал себе маску вампира.

В строгом черном костюме и с упырским ликом он пришел в небольшое банковское отделение, в котором не было охранника, выхватил из очереди в кассу эффектную блондинку и у всех на глазах длиннющими клыками прокусил ей шею. Хлынула кровь, блондинка без чувств рухнула на пол. Кровь, конечно же, была бутафорская, а блондинка подставная – тоже безработная актриса, с которой Аркадий познакомился на одном из кастингов. Отыграли они эту сцену идеально: публика находилась под впечатлением, кое-кто даже упал в обморок. У одного из зрителей оказался пистолет, что не редкость на Святой Земле, и он навел его на монстра. На что вампир заявил, что если пули не серебряные, то обладатель оружия жестоко пожалеет о том, что родился на свет. Произнесено это было на иврите со славянским акцентом, но так убедительно, что «герой» положил свой бесполезный пистолет на пол. Кассирша выдала наличность без колебаний. Однако подельница заигралась в мертвую и упустила момент, когда под шумок нужно было улизнуть с места преступления, ее задержали доброхоты, которые попытались оказать ей первую помощь и обнаружили, что шея у нее абсолютно целая, а «кровь» пахнет какой-то химией. Она сдала своего подельника с потрохами, и того взяли в ресторане, где он ожидал ее, чтобы отпраздновать и поделиться добычей.

На втором этаже тюрьмы для выгула заключенных использовался балкон, как специально выходящий на тот самый ТРЦ «Панорама», в котором Невструев совсем недавно работал. «Я охранял, теперь меня охраняют, – усмехнулся про себя Александр. – Воистину пути господни неисповедимы. А еще от тюрьмы и от сумы не зарекайся… Как все-таки забавно и странно, насколько непредсказуема бывает судьба подчас. Работаешь такой фрезеровщиком, например, весь такой властелин металла, а тут, херак! – и палец в станок затянуло. И ничего не предвещало беды, и вроде бы трезвый. Еще секунду назад палец был на месте, а теперь его как через мясорубку провернуло и восстановлению он не подлежит. Обидно… Или еще хуже. Вот идешь здоровый и бодрый по улице, и мир тебе улыбается… а тут раз! и самосвал тебя переехал. Насмерть. Тем более обидно. А, впрочем, все это уже было: про пролитое масло и про трамвай – ничего нового уже не придумать. И вывод какой из этого всего, непонятно…»

Смотрящий любил поразглагольствовать о тюремных порядках и воровских законах. Как-то Александр спросил у него:

– А ты как думаешь, Гриша? Воры в законе булки себе раздвигают на досмотре, когда в какой-нибудь централ заезжают?

– Ну тогда сразу в петушарню, минуя пики точеные, – предположил Артист.

– Одного грузинского вора? в России переодеться в тюремное заставляли. Он отказался, так его до смерти вертухаи забили, – проникновенно поведал Гриша.

За подобными разговорами и форсированным сном прошел остаток пятницы и вся суббота. Александр пытался представить, как в худшем случае проведет месяцы в подобных условиях. Тоскливо, конечно, но ничего смертельного. Понял, что это можно пережить и остаток жизни посвятить тому, чтобы больше так не попадаться.

В воскресенье с утра Гришу увезли в суд. Он вернулся ближе к вечеру грустный. Лег лицом к стене и часа три не отвечал на вопросы. Потом отошел немного и поведал, что, вопреки его ожиданиям и заверениям бесплатного адвоката, дали ему семь с половиной лет. У бабки, с которой он сдернул цепочку, оказались повреждены шейные позвонки.

Он позвонил своей девушке и сказал, чтоб она его не ждала.

Невструева ни на какие следственные действия не возили, весь день он терзался муками неизвестности.

– Значит, ничего на тебя нет, – утешил его Артист. —Жену твою, наверное, сегодня опрашивают. А завтра саого в суд повезут. Слушай, я-то точно отсюда долго не выйду. Может, тебе пригодится?

И рассказал, что незадолго до того, как сесть, напал в соцсетях на объявление от конторы под названием GoldenKey, в котором говорилось о развитии творческих способностей с помощью некой технологии гипносна. Им в качестве подопытных нужны добровольцы. Артист не особенно вник в суть, но, будучи человеком, расположенным ко всяческим экспериментам, особенно в творческой сфере, позвонил по телефону, указанному в объявлении.

– Я записался на завтра в пять вечера. Вот адрес, – он передал Александру бумажку. – Думаю, ты после суда успеешь. Сходи, скажи, что вместо меня пришел, даст бог, тебе это поможет.

(Накануне вечером в порыве откровенности Александр рассказал сокамерникам о своих писательских потугах).

Глава 7.

В понедельник с утра за Невструевым и его сокамерниками пришли, чтобы везти в суд. Он как раз успел проделать гигиенические процедуры с помощью куска мыла и зубной щетки с наполовину обрезанным черенком, которые ему выдали вместе с простыней и наволочкой вечером первого дня в тюрьме. Носильных вещей тут не предоставляли. Можно было через полицейских передать просьбу жене, чтобы она привезла смену белья, но Александр не хотел ни о чем просить Анну. На второй день заключения он постирал с помощью того же мыла трусы и футболку, а пока они сохли, ходил завернувшись в простыню.

На всякий случай он простился со всеми, особенно душевно с Артистом и Гришей.

В суд их повезли, заковав и в наручники, и в кандалы для ног. Нижние конечности освободили перед сортировочной камерой, а верхние – через специальное окошечко в двери, когда завели внутрь.

Камер было много по обеим сторонам коридора, и народу в них натолкали изрядно. На скамейках, привинченных к стенам, не всем хватало места. Некоторые сидели прямо на полу. Атмосфера была тяжелая, давящая, и запах стоял такой же. За бетонным ограждением высотой по ребра тут же находились толчок и раковина.

Примерно через час Невструева вызвали и повели, но, как оказалось, не на суд, а к бесплатному русскоязычному адвокату.

Защитник, щуплый и юркий, предложил быть откровенным и рассказать все как было. Александр ответил, что ему нечего добавить к показаниям, которые он давал следователю.

– Что ж, тогда все зависит только от слов вашей жены.

– И что мне грозит, если она покажет против меня?

– От полугода до двух лет тюрьмы, – безразлично констатировал щуплый.

– А вы с ней не говорили?

– Не получилось, – и было непонятно: то ли это адвокат настолько халатно относится к своим обязанностям, то ли сама Анна не пожелала идти с ним на контакт.

Эта беседа только добавила Александру волнений. Его отвели обратно в отстойник, и началось томительное ожидание.

Наручников здесь не надевали, но падла конвоир, застегивая наножники, специально поддернул джинсы Александра вверх – в тюрьме так не делали, наоборот, заботливо поправляли штанины, чтобы металл не соприкасался с кожей, – и, пока его водили по длинным коридорам суда, щиколотки натерло до крови.

Ждать пришлось долго. Часа три.

Чтобы скоротать время, народ разбивался на пары для негромких разговоров. Звучало здесь по самым скромным подсчетам языков пять: иврит, арабский, эфиопский, английский и даже французский. Для Невструева русскоязычного собеседника, как назло, не нашлось.

Когда принесли какие-то дрянные сэндвичи, замотанные в целлофановую пленку, парнишка лет тридцати в кипе, передавая сверток Александру, сказал по-русски:

– Держи.

Это было неожиданно, он совсем не походил на русскоязычного. Они разговорились. Артикулировал парнишка картаво, с сильным израильским акцентом, но вполне внятно. Нимало не смущаясь, рассказал, что ждет приговора за то, что вел сайты для видеочат-моделей.

– А как это сочетается с твоей религией? – Александр указал глазами на его кипу.

– Ничего плохого я не делаю. Когда есть только два плохих выбора, господь учит нас выбирать-таки тот, который лучше. Я увожу девочек с улиц и из махо?нов[27 — Махон брию?т – ивр. дословно «институт здоровья», обиходное название для публичных домов.]. Им больше не нужно контактировать с клиентами физически, а зарабатывают они при этом больше. Что плохого я делаю?

Невструеву оставалось только пожать плечами.

– Ну вот. А теперь попробуй объяснить это судье… – задумчиво произнес парнишка.

Ему грозил серьезный срок, но относился он к этому спокойно, по-философски.

Они разговорились. Сетевой сутенер высказывал оригинальные соображения по самым разным жизненным аспектам, при этом с интересом и пониманием выслушивал мнение Александра. Пожалуй, интереснее собеседника Невструев в жизни не встречал. Он предложил обменяться контактами.

– Зачем? – удивился парнишка.

– Мне кажется, людям со схожим образом мысли надо объединяться.

– Сейчас не нужно объединяться, не нужно искать единомышленников. Благодаря развитию информационных технологий любых целей можно достичь самостоятельно.

– Так а зачем же тогда Интернет? Разве это не самый замечательный способ для того, чтобы создать коллективный разум? Время одиночек прошло…

– Наоборот! Оно только начинается.

За парнишкой пришли раньше.

– Мы встретились здесь, – бог даст, встретимся еще раз, – сказал он, пожимая Невструеву руку.

Когда в отстойнике уже почти никого не осталось, наконец наступила очередь Александра. Тот же садист облачил его в ножные кандалы и снова поддернул штанины вверх.

– Ля?ма ата? осэ? ка?ха?[28 — Зачем ты так делаешь? (ивр.)] – спросил Александр.

Тот лишь ухмыльнулся гнусно и приказал:

– Лех леха?![29 — Иди давай! (ивр.)]

На скамье подсудимых находились одновременно человек восемь. Их дела разбирались по очереди. Все происходило, естественно, на иврите, и Александр на таком уровне не понимал ничего, даже общей сути. Сначала, видимо, выступал прокурор, потом адвокат. Потом из зала выходили свидетели. Судья что-то уточнял у всех, потом коротко совещался с двумя коллегами, сидящими по сторонам от него, и выносил вердикт. На одного подсудимого уходило максимум минут пятнадцать.

Судья был очень сердит и как будто изначально ненавидел всех, чью судьбу должен был решать. Приговоры произносил с одинаковой интонацией, и было непонятно, обвинительные они или оправдательные.

Александр нашел в зале суда Анну. Она сидела с отсутствующим выражением лица и даже не глядела в его сторону. Помахать рукой он не решился.

По мере того как людей перед Невструевым становилось меньше, его волнение нарастало. Он дошел до такого уровня стресса, что ему было уже все равно, чем закончится разбирательство, лишь бы побыстрее.

Наконец судья назвал его имя. Рядом с невысоким ограждением появился адвокат и сделал Невструеву знак подняться. Через некоторое время показал, что можно опять садиться. Александру казалось, что дело его разбирается дольше всех предыдущих. Выступал прокурор, потом адвокат, потом Анна отвечала на их вопросы. Потом судья говорил что-то, угрюмо глядя на Невструева. Адвокат перевел. Судья хотел знать, причинял ли Невструев физический вред супруге и не угрожал ли ее жизни и здоровью. Подсудимый все отрицал.

Коллегия совещалась безумно долго. Зачем-то в процессе обсуждения несколько раз обращались к адвокату, тот явно спорил с ними. Александр решил, что обсуждается длительность его срока и уже смирился со злой судьбой. Он был раздавлен. А как могло быть иначе? Если уж все плохо, так до конца… Адвокат что-то сказал ему, но Александр не понимал уже даже по-русски, слова доносились как будто сквозь вату. Тогда адвокат перегнулся через ограждение, похлопал подопечного по плечу и практически прокричал:

– Александр, вас отпускают! Идите!

Глава 8.

Анна встречала его на выходе из суда. Прождала его почти два часа – из-под стражи Невструева освобождали очень долго. Вид у нее был не то чтобы виноватый, скорее смущенный. Он сделал неловкое движение в ее сторону, не зная, как поступить… в итоге решил ограничиться холодным:

– Привет.

Она улыбнулась и заговорила преувеличенно весело:

– Привет! Что там говорят в таких случаях? На свободу с чистой совестью?

– Вряд ли так говорят… Но все равно спасибо.

Они помолчали.

– Ты догадалась взять мой телефон?

Она достала из сумочки телефон и бумажник. Он сразу почувствовал себя увереннее. Оказалось, что всего полчетвертого и до собеседования в GoldenKey еще полтора часа.

– Ты, наверное, есть хочешь? – предположила Анна.

Александр невольно улыбнулся – это проявление заботы было приятно. Он решил было отказаться, но не смог; очень захотелось человеческой пищи.

– Было бы неплохо…

– Может быть, суши?

– Вообще шикарно! Мне надо еще ремень купить. Штаны сваливаются.

Когда отпускали на волю, Невструев спросил про ремень, на что ему ответили, что искать изъятые вещи нужно по месту изъятия, то есть в КПЗ полицейского участка, писать какое-то заявление, ехать туда… Короче, пропал хороший, добротный ремень, идеально подходящий по цвету к сандалиям. Мусора? – суки рваные.

Они пошли к мини-куперу Анны.

В суши-баре Александр оторвался по полной. В жизни ему еще так вкусно не было. Кувшинчик саке, выпитый за свободу, растекся волной блаженства по телу. В один из моментов он вдруг испытал прилив теплых чувств к Анне. Она была мила, всем видом выражала сочувствие, хотя оба избегали смотреть друг другу в глаза… Но потом вспомнил все и сразу остыл.

– Послушай. Это я виновата… – начала она тоном, который предполагал в дальнейшем слезы.

Тут он обратил внимание, что повязки на руке Анны уже не было, лишь небольшой телесного оттенка пластырь.

– Но-но-но, перестань! Оба виноваты. И потом, я приобрел полезнейший жизненный опыт, который непременно пригодится при написании какой-нибудь книги.

– Это было очень жутко, Саша?

– Да ну, Ань. Фигня. Не тюрьма, а пионерский лагерь. Чай не в России, – хорохорился Александр. – Но я все равно, как это говорится, больше не сяду. Ну его. Одноразовый прикол. А как ты? Какие планы?

Она опустила взгляд.

– Ты доешь сначала, потом поговорим.

Он отложил палочки.

– Я сыт. Слушаю тебя.

– Адвокат готовит сейчас бумаги для бракоразводного процесса.

Александр был готов к подобным разговорам, но в груди опять зашевелилась жаба.

– Не надо только лишних деталей. Ты знаешь, как я не люблю всю эту бухгалтерию. Я все подпишу.

– Да ты послушай! Я рассказала Лозону о твоих мечтах стать литератором…

И жена изложила вариант, предложенный ее любовником, как разобраться со взятой в ипотеку жилплощадью так, чтобы никому не было обидно. Александр уходит из дома, а Анна отдает банку ежемесячные платежи и за себя, и за него. Тем временем она продает квартиру, возвращает заем банку и забирает вложенные на тот момент деньги за вычетом страховки и оплаты банковских услуг. Александр получает причитающуюся ему половину от первоначального взноса и идет на все четыре стороны.

– Понятно, – произнес Александр, с интересом разглядывая Анну. – В итоге я становлюсь бомжом.

– Брось, в Израиле тридцать процентов населения живут на схируте[30 — Жить на схируте – русско-ивр.суржик, арендовать жилплощадь.], – ее лицо стало белым, губы сжаты, глаза прищурены. – Ничего страшного. Напишешь свою великую книгу, прославишься, разбогатеешь, купишь себе виллу в Кесарии.

Александр подумал немного.

– Ужасно звучит этот твой суржик… Но почему я должен уходить? Лучше буду и дальше отдавать свою половину ежемесячных платежей по кредиту и жить там. Потом, когда продашь, возврат поделим, и все дела. А ты пока живи у своего Лозона.

Анна еще сильнее побледнела, он знал, что это означало – очень разозлилась, и процедила:

– Я не могу уйти жить к Лозону. У него семья.

Невструев усмехнулся невольно. Он-то думал, она замуж выходит, а оказывается, как шалава последняя, за какие-то рабочие преференции и подарки… Однако высказывать этого не стал.

– Вот как…Ну так оставайся. Я не против. Буду в салоне жить, а ты в спальне. Если хочешь – наоборот…

– Да не хочу я с тобой жить!

– Я тоже не хочу, успокойся. Потерпим немного.

– Не хочу я ничего терпеть!

– В чем дело? Лозон хочет сэкономить на гостиницах и навещать тебя дома?

Она промолчала, подтверждая его правоту.

– Это как в плохом анекдоте каком-то… Зачем тебе этот старик?

– Не такой уж он старик, ему всего на шесть лет больше, чем тебе.

– Ты его хоть любишь?

– Не знаю. Он делает для меня такие вещи, которых никто никогда не делал. Для меня, как для женщины, это очень приятно, – вдруг Анна заглянула Александру прямо в глаза, и лицо ее смягчилось и порозовело. – Но, если ты снова станешь доктором, может быть, я и останусь с тобой.

– Ты себя вообще слышишь? – опешил он. – Ты мужика себе выбираешь или его профессию?

Он опять захотел высказать ей все, что он думает об уровне ее социальной ответственности. О том, что, вопреки брачной клятве, она была с ним только в радости. Радовалась, когда он достигал чего-то. Когда получил высшую категорию или когда стал завотделением. В горе же она очень быстро нашла себе Лозона.

– Знаешь. Я ведь изменял тебе пару-тройку раз. Медицина – очень эротичная профессия. Не даром едва ли не самый распространенный костюм для ролевых игр – медсестра, а сюжет – игра в доктора. Когда кругом кровь, боль и смерть, все инстинкты обостряются, удержаться сложно. Но я делал это для развлечения, а не для того, чтобы устроить свою судьбу.

Лицо Анны скривилось, как будто она собиралась заплакать, но с трудом удержалась и тихо, но твердо произнесла:

– Ты просто не любил меня никогда.

– Ну почему же? Любил. Как раз сейчас понял, что разлюбил. Иначе простил бы тебе этого старого еврея, наверное… и все сделал бы для того, чтоб ты осталась со мной.

Ее глаза влажно заблестели, тогда он пожалел ее и произнес тираду, которая, как ему в тот момент показалось, должна была прозвучать ободряюще:

– А знаешь, вообще, что такое любовь с точки зрения психиатрии? Это понятие никак не укладывается в пределах нормы. Если страсть до определенной степени – это еще нормально, то любовь – это патология, атавизм. Романтизированное первобытное собственничество.

Анна снова побледнела, поднялась со своего стула и прошипела:

– Не хочешь сам выметаться из квартиры, тогда тебе полицейские помогут. Я закричу, и на этот раз тебя посадят и надолго, сволочь. Чтоб на следующей неделе тебя в квартире уже не было!

Часть II. Глава 1.

Сытый и чуть пьяный Невструев быстро шагал по адресу, полученному от Артиста. Казалось, он движется навстречу судьбе. Александр положил на алтарь искусства престижную профессию и семейное счастье, но вдохновения так и не обрел. Он надеялся, что загадочная организация с помощью достижений науки поможет ему ухватить музу за эфемерную туни?ку.

После того, как Анна в гневе покинула ресторан, не заплатив даже за себя, ему пришлось отдать официантке почти все свои деньги. Поскольку жена умчалась в закат на своем автомобиле, а такси он себе позволить не мог (и так непонятно, как прожить еще восемь дней до зарплаты), чтобы успеть на собеседование, ему приходилось почти бежать. На общественном транспорте ехать, смысла не имело; приложение-навигатор в телефоне показывало, что от суши-бара до точки назначения было такое нелепое расстояние, что он только проиграл бы по времени.

Невструев миновал суд, из которого его выпустили совсем недавно. Это расшевелило жабу за грудиной, но ненадолго: когда здание исчезло из поля зрения, исчезло и беспокойство.

Проверив по дороге мессенджеры, он узнал, что уволен с работы, потому что пропустил две смены, трое суток не отвечал на звонки и сам на связь не выходил. Это не удивило Невструева и даже не выбило из колеи. «Ничего, – успокаивал он себя, – в конце концов за эксперименты над людьми должны наверняка платить».

Искомое строение находилось через дорогу от территории крупного клинического комплекса Ихилов в центре Тель-Авива. Как объяснила девушка в облачении медсестры, у которой Александр уточнял путь, в нем размещались частные врачи и организации, сотрудничающие с ихиловкой. От самого большого из пошарпанных корпусов больничного городка в современное здание вел воздушный переход, что указывало на их неразрывную связь. Выглядело это так, как будто блестящий молодой человек протягивает руку своему плюгавому дедушке.

Компания GoldenKey занимала верхний этаж здания целиком, что само по себе внушало уважение. Интерьер здесь был первоклассный – удачное сочетание футуристических обтекаемых пластиковых, металлических и деревянных форм, как на космическом корабле, стеклянных граней и живых растений. Больницей здесь не пахло, запах стоял скорее как в оранжерее.

Опасения Невструева, что его не пропустят, поскольку он все-таки опоздал на десять минут, да еще и пришел вместо другого человека, не сбылись. Приветливая секретарша на ресепшен позвонила кому-то по внутреннему телефону и получила разрешение пропустить потенциального участника эксперимента, после чего выдала ему электронный планшет, в котором следовало заполнить анкету с незамысловатыми вопросами. На это ушло минут пять, после чего девушка объяснила, как найти нужный кабинет.

На табличке рядом с дверью значилось: «Стейси Копхилер, психолог».

Геве?рет[31 — Геверет – ивр. госпожа.] Копхилер на первый взгляд показалась недавней выпускницей университета. Распущенные по местной моде, мелко вьющиеся темно-каштановые, почти черные волосы обрамляли худощавое лицо с неправильными, непропорциональными чертами: длинный, тонкий нос с заметной горбинкой, слишком большие глаза, слишком крупный рот. Она не была красавицей в обыденном смысле этого слова, но что-то в ней сразу завораживало. В том, как она посмотрела на него в первый раз, как приветливо улыбнулась и приподнялась, чтобы пожать руку, в каждой черте, в каждом жесте проглядывала ее непритворная женственность. Она напоминала креолку, которая в любой момент готова пуститься в пляс с кастаньетами. В ее одежде и аксессуарах также зримо присутствовал то ли испанский, то ли цыганский колорит.

По-русски Стейси говорила с легким акцентом, который свойственен людям, родившимся в Израиле или приехавшим сюда в раннем детстве. При ближайшем рассмотрении Александр понял, что она старше, чем ему изначально почудилось. Возраст был заметен по выраженной носогубной складке, по уверенному, исполненному опытом взгляду.

После того как они обменялись приветствиями и представились, психологиня предупредила, что кандидату следует быть откровенным, насколько это возможно, поскольку от этого зависит не только то, примут ли его в число испытуемых, но и подбор оптимальных условий для эксперимента, если его кандидатура будет одобрена. Конкурс, кстати, восемь с половиной человек на место. Стейси надела очки, которые еще больше увеличили ее глаза, и, заглядывая в монитор, принялась задавать уточняющие вопросы:

– А почему вы в пункте «семейное положение» ничего не выбрали? Забыли?

– Нет. Просто любое из предложенных определений в отношении меня было бы неверным. Я расстался с женой, но еще не развелся. По-моему, это не подходит ни под «женат», ни под «холост».

– Надеетесь сохранить семью?

– Надеюсь, что этого ни в коем случае не произойдет.

– Я поняла. Но все-таки отмечу «женат» – формально это пока так, – Стейси щелкнула мышкой.

Он пожал плечами.

– Вот это да! – обрадовалась она, читая дальше. – Мы, оказывается, коллеги.

– Не совсем… Психиатр психологу не коллега. У вас же педагогическое образование?

Она прикрыла глаза в знак согласия.

– А чтобы работать психиатром, нужно медицинское, – заявил он безапелляционно.

– Какой вы… – она улыбнулась без обиды и забила что-то в компьютер. – Но ведь наши специальности во многом похожи; мы помогаем людям справиться с их ментальными проблемами…

– Но совершенно разными методами. Пока вы человеку зубы заговариваете, зачастую лишь усугубляя его состояние, я выписываю пилюли, которые ему реально помогают.

Психологиня не стала отвечать на этот укол. Помолчала, откровенно изучая Невструева поверх очков.

– А почему вы не стали подтверждать свой врачебный статус?

– Потому что я больше не хочу быть доктором.

– Интересно. А кем же вы хотите быть?

– Писателем, – ответил Александр и почему-то смутился.

– Так это же прекрасно! – Стейси снова пометила что-то в компьютере. – Нам как раз нужны люди с творческими амбициями… А почему вы поставили галочку на «безработный»? По-моему, писатель – вполне официальный род занятости.

– Видите ли, я слишком мало зарабатываю на этом поприще, чтобы считать его полноценной работой. Пока это всего лишь хобби. Мне приходится добывать хлеб насущный иными способами.

– Что-то нелегальное? Почему не написали в анкете? Торговля оружием, наркотиками, людьми? Не бойтесь, я никому не скажу.

– Я работал охранником… пока меня не уволили как раз сегодня.

– Почему?

– Потому, что я три дня просидел в тюрьме, – признался Александр. Она выглядела неглупой и профессиональной, он поверил ей и решил ничего не скрывать.

– Очень интересно… И за что же это писателей в тюрьму сажают?

– А как всегда – ни за что. Поэтому суд меня и оправдал.

– Поздравляю. Но в чем же вас пытались обвинить?

– Да так… – буркнул Невструев. – Мелочи жизни.

– И все-таки я должна знать, чтобы составить ваш психологический портрет.

– Ложное обвинение в домашнем насилии.

– Ложное?

– Век воли не видать! – Александр по-блатному растопырил пальцы.

Стейси улыбнулась, обнаружив милую ямочку на левой щеке.

– То есть вы хотите сказать, что у вас нет склонности к насилию?

– Пожалуй, что нет. Даже на уровне акцентуации характера.

Она подумала немного.

– Мне нужно почитать, что вы пишете. У вас же есть что почитать?

– Есть пара сборников. Рассказы. Одна мини-повесть… А зачем вам?

– Мне нужно понять: вы действительно творческая личность или возомнили себя таковой.

– Думаете, у вас хватит для этого квалификации?

Психолог вместо ответа протянула ему визитку, при этом на Александра повеяло ароматом каких-то диких, экзотических растений.

– Тут есть электронный адрес, на него отправьте, пожалуйста, свои сборники.

Невструев поблагодарил, посмотрел на карточку для приличия и спрятал ее в бумажник.

– Вы пришли вместо другого человека. Как это вышло?

– Мы сидели в одной камере. Меня отпустили, а он там, похоже, надолго, вот и отдал мне свою очередь.

– А как у вас с вредными привычками? Мы не берем на испытания алкоголиков и наркоманов. У нас есть наработки по поводу лечения зависимостей с помощью гипносна, но пока чисто теоретические. Так что… Вы пройдете медицинское обследование, и, если в крови найдут следы наркотиков, до эксперимента вас не допустят. Никаких предубеждений, просто мы не знаем, как ваш мозг отреагирует на гипнотическое воздействие.

– Никаких зависимостей. Не курю. Без уважительного повода не пью.

После того, как Невструев так же уверенно отверг наличие у него самого, а также у его родственников психических заболеваний, Стейси сняла очки и откинулась на спинку кресла, знаменуя тем самым окончание беседы.

– Тогда я больше вас не задерживаю. Если подойдете, вам завтра же позвонят.

– Но позвольте, я же абсолютно не знаю, что за опыты вы собираетесь производить надо мной. Мне говорили, что ваша методика позволяет развить творческие способности…

– Так и есть. Будьте уверены, вам понравится. К сожалению, у меня уже нет времени объяснять, мне нужно побеседовать еще с тремя кандидатами сегодня.

Она поднялась и подошла к стеллажу с книгами и папками для бумаг, обнаружив подтянутую, выпуклую в нужных местах фигуру. Достала глянцевую брошюру и протянула Невструеву.

– Вот. Здесь все написано.

Александр проштудировал содержимое тоненькой книжечки в тот же вечер.

Оказалось, что специалисты компании GoldenKey – мирового флагмана индустрии виртуальной реальности, существующего на самом пике научных достижений современности, – разработали технологию индуцированного сна. Называется она «гипносон» и заключается в воздействии мягкого, высокоточного электромагнитного излучения, управляемого искусственным интеллектом, на участки центральной нервной системы, отвечающие за сновидения: ретикулярную формацию, гипоталамус, ядра серого вещества в среднем мозге, а также на чувствительные зоны больших полушарий. Производится сие воздействие в специальном аппарате ИУС – индивидуальном устройстве для сна. На картинке оно напоминало высокотехнологичный гроб из светлого пластика с окошечком, через которое можно наблюдать лик его обитателя.

Далее брошюра утверждала, что в гипносне организм восстанавливается гораздо эффективнее, чем в обычном физиологическом, причем и ментально, и физически. Ультрасовременная технология помогает также избавиться от множества проблем со здоровьем. Прежде всего полностью избавляет от бессонницы – расстройства, ежегодно наносящего катастрофический урон человечеству. С помощью гипносна возможно лечение психоневрологических заболеваний. Он может использоваться для борьбы с нарушениями кровяного давления, эндокринным дисбалансом и лишним весом.

В настоящий момент ученые компании изучают перспективы применения гипносна для изучения языков, научных дисциплин и развития творческих способностей.

Все это напоминало рекламу некой шарлатанской панацеи, но попасть в эксперимент Невструеву захотелось еще больше, чем раньше. Особенно после прочтения пункта о развитии творческих способностей; к сожалению, никаких пояснений по этому поводу не следовало.

Анна так и не явилась домой в эту ночь. Александр почти не расстроился из-за этого.

На следующий день, к огромной радости Невструева, ему позвонили из офиса GoldenKey, сообщили, что его кандидатура одобрена, и пригласили на прохождение предваряющего эксперимент обследования.

Обследование проходило в том самом клиническом комплексе Ихилов, рядом с которым находился офис компании. Кандидата осмотрели терапевт, кардиолог, психиатр и эндокринолог. У него взяли кровь, мочу, просветили голову на ЯМР-томографе, сделали ЭКГ и УЗИ-обследование всех внутренних органов. Пришлось провести весь день с утра до вечера в больнице и побегать по ее этажам и корпусам.

Следующие два дня Александр еле пережил, с нетерпением дожидаясь результатов; могли и не взять, если в анализах что-то не устроит.

В пятницу утром ему снова позвонила секретарша из GoldenKey:

– Александр, я вас поздравляю, вы включены в группу испытуемых. Приезжайте к четырем часам. Сегодня вам проведут первый сеанс гипносна. Вас же не смущает, что это произойдет в шабат?

– Нисколько!

Перед сеансом Невструева привели на инструктаж к психологине.

Стейси встретила его очень тепло и рассказала, что, несмотря на выраженную антисоциальность его анкеты: эпизод с тюрьмой, статус безработного, развод, она настояла на том, чтобы его взяли. К тому же ей понравились его тексты.

Польщенный Александр задал заветный вопрос о развитии творческих способностей с помощью гипносна.

– Вы знаете, мне это интересно так же, как и вам, – с готовностью ответила Стейси. – Тема моей научной работы на соискание докторской степени «Психологические аспекты развития творческой личности». С помощью этого эксперимента я надеюсь получить уникальные данные, привлекая людей, подобных вам.

– И каким же образом этот ваш чудодейственный сон может помочь мне обрести вдохновение?

– Это как раз то, о чем я должна вас проинструктировать. Сны, которые мы предоставляем, бывают двух типов: с меньшим или большим интерактивным участием испытуемого. В первом случае вы можете воспользоваться готовым сценарием и взаимодействовать в нем с предлагаемой нами виртуальной действительностью. А можете создать ее сами, и события в ней будут происходить в полном соответствии с вашей психопродукцией.

– Мне, конечно, больше подходит второй вариант. Я сейчас как раз пишу космическую фантастику и несколько подзастрял…

– Так что же вы молчали? – воскликнула психолог. – Вы можете предоставить мне этот текст в электронном виде?

– Конечно, – не веря своему счастью, пробормотал испытуемый, – Но там совсем немного…

– Прекрасно! Я передам Буратино, и за оставшееся до сеанса время он успеет все подготовить.

– Кому, простите? Буратино?

– Так называет себя наш корпоративный ИИ.

Глава 2.

– Привет! Привет! Доброе утро! – разбудил Камиля веселый юношеский голос.

– Опять ты? Как ты мне надоел… – прозвучало в ответ напевно и сердито. – Пусти.

– Нет! Давай поиграем!

– Отстань, дурак. Не хочу. Дай пройти!

– Нет! Нет! Не пущу! Что ты здесь забыла?

– А какое твое собачье дело? Я тебе всю морду сейчас расцарапаю.

– Ну давай, царапай. А? Не успела? Ну давай еще! Давай!

– Рамзи, а ну отстань от нее! – приказал Камиль, с удовольствием потягиваясь. Глаза он не открывал, пытаясь запомнить сон, который видел только что. Но тщетно. Сновидение улепетнуло куда-то в подсознание, оставив после себя лишь приятный флер.

Через мгновение он почувствовал, как к нему на постель запрыгнуло легкое тельце. Прямо перед ним оказались круглые глаза Мрии – сиамской кошки судового врача. Она, положила на подушку какой-то сверток, промурчала «Доброе утро», из вежливости отерлась пушистым боком о его руку и тут же спрыгнула на пол.

– Стой! Куда! А поиграть?.. – начал было юнец, но в следующее мгновение заскулил жалобно.

– Что? Получил, балда? – рассмеялся Камиль.

– Ну ее. Дура! В следующий раз башку ей откушу, – пообещал карликовый белый пудель по кличке Рамзес Второй и завозился на своей подстилке.

Каюта Камиля Леграна, старшего помощника капитана, – одна из лучших в юго-восточном жилом модуле – была довольно просторной: кроме койки в ней помещались вращающееся кресло и откидывающийся столик. Имелся также отдельный санитарный узел – редкая привилегия, доступная только старшим офицерам экипажа межзвездного транспорта «Луч надежды». Проблема недостатка пространства, доставляющая в основном психологические неудобства, решалась для обитателей скромных кают с помощью обоев-хамелеонов, которые могли мимикрировать под любое окружение, будь то городской или горный пейзаж, морское побережье или мангровые джунгли, и даже при желании райские кущи или огни преисподней.

Камиль развернул бумажку, принесенную кошкой. Из нее выпала искрящаяся хрусталем капсула с аромококтейлем. На смятой бумажке было написано: «Я проснулась сегодня и подумала о тебе. Это мой ароматический образ в этот момент. Пусть он будет с тобой до вечера, когда мы наконец сможем уединиться».

Кроме тонкого, интимного благоухания коктейль содержал в себе целый букет компонентов. Докторша была большая мастерица смешивать обонятельные и иные ощущения. Втянув ноздрями суспензию, старпом ощутил мощную эйфорию и прилив сил. Захотелось великих свершений, даже подвигов во славу отцов-основателей. Еще очень захотелось поскорее заключить докторшу в объятия, наверное, это и был основной эффект, заложенный ею в зелье.

Он встряхнулся и, как был в трусах, выскочил из каюты и сразу же перепрыгнул на самодвижущуюся дорожку, ведущую к выходу из жилого модуля, а потом через усаженную самыми разнообразными растениями аллею к центру климатрона, туда, где располагались лифты. Этаж, на который выходили жилые модули, был усажен в основном флорой декоративной, услаждающей взор и обоняние, помогающей поддерживать ментальное здоровье пассажиров и экипажа.

Два верхних этажа климатрона были отведены для выращивания натуральных овощей, фруктов и ягод, которые предназначались для пассажиров из элитных жилых модулей, старших офицеров команды корабля и ведущих ученых. В столовые для рядовых членов экипажа и пассажиров попроще они попадали не часто, только в случае если образовывались скоропортящиеся излишки.