Драгун. На задворках империи читать онлайн

Драгун #4
Закавказье. Осень 1808 года.

Русская армия под командованием генерал-фельдмаршала Гудовича готовится к штурму мощнейшей Эриванской крепости. В её рядах Тимофей, студент из XXI века, попавший в это время волей судьбы. Пройдя через десятки схваток и сражений, ныне он унтер-офицер Нарвского драгунского полка, и именно ему вести своих людей на стены грозной твердыни.

– Эскадрон, спешиться! В штурмовую колонну становись! Штыки на ружья надеть!

Андрей Булычев

Драгун. На задворках империи

Часть I. Взвод фланкёров

Глава 1. Под Эриванью

– А я ведь говорил, надо пару недель в лазарете у нас полежать, чтобы рубец лучше поджил, так нет ведь, умные все, никто сведущих людей не хочет слушать, – ворчал пожилой лекарь. – Всё бы вам, молодым, поперёшничать да по-своему только лишь делать. Вишь оно как, до сих пор ведь из-под стежков шва выходит сукровица.

– Да это ничего, Поликарп Акимович, пускай помалу сочится, не страшно, если дурная, если грязная кровь уйдёт, – пробормотал Тимофей и, дёрнувшись, зашипел от боли.

– Тихо, тихо, всё, всё уже! – прикрикнул дядька. – Терпи, я тебе говорю! Всё, заматываю. – И начал сноровисто оборачивать просечённую руку холщовым бинтом. – Не сильно туго? – поинтересовался он, затягивая узел. – Не шибко перетянул?

– Всё хорошо, Акимович, – успокоил лекаря Гончаров. – Спасибо тебе, идти мне надо.

– Всё бегут они, всё спешат куда-то, – привычно пробухтел тот. – Ну так иди, не держу более, только завтра чтобы как штык, чтобы опять у меня тут в это же самое время был! И руку береги, поменьше ей двигай. Может, всё-таки лучше на шейную перевязь её взять?

– Нет-нет, всё хорошо, – помотав головой, ответил унтер-офицер. – Рука-то, она хорошо работает, ничего ей не мешает. Да чего уж там, рана-то ведь пустячная, царапина, скоро и так заживёт.

– Ну-ну, царапина. – Полковой эскулап кивнул вслед отходившему драгуну. – Эх молодость, молодость, видел бы ты, паря, сколько я из-за таких вот царапин рук и ног, пиленных врачом, потом закапывал. Тришка! – окликнул он смазывавшего дёгтем тележную ось нестроевого. – Как только закончишь, ведро воды мне кипячёной принеси. Эта всё уже, совсем плохая стала, а мне скоро двух «подстрелышей» из первого эскадрона обихаживать. – И выплеснул из медного таза грязную, бурого цвета воду на землю.

– Василий, у себя их благородие? – спросил у выхлопывавшего офицерскую куртку денщика Тимофей.

– Там, внутри они, – кивнув на шатёр, сказал тот. – Вместе с Павлом Семёновичем Никифора, писаря эскадронного, ругают. Чего-то бумагу какую-то потерял он, что ли, али не так, как надо, её составил, тетеря снулая, вот теперь и получает.

– Ох ты, как неудачно-то я пришёл, – вздохнув, проговорил огорчённо Гончаров. – Ещё и под горячую руку тут угодишь. Может, мне лучше попозже зайти?

– Да не-ет, ты чего-о. К тебе, Тимофей, расположение доброе у их благородий, не робей. Это уж писарюжке нашему кажную неделю они выволочку устраивают за его нерадивость и нерасторопность. Потому как он сам по себе сонный, словно бы старый мерин. А что поделать, обученных грамоте-то никаких других более у нас нет, вот потому его и терпят. Так бы давно уже в обоз нестроевым списали. Ладно, иди, вроде затихло там, не ругаются, – проговорил он, прислушиваясь.

– Пошёл, – кивнув, сообщил Тимофей и, обтерев ветошью сапоги, откинул полог командирского шатра. – Ваше благородие, младший унтер-офицер Гончаров! – Он вскинул ладонь к фуражной шапке.

– Проходи, – пригласил сидевший на топчане в исподней рубахе капитан. – И вот чего же я тебя, Павел Семёнович, не послушался ещё тогда, перед нашим первым Эриванским походом? А так какой хороший писарь у нас получился бы из Тимохи!

– Теперь-то уж что об этом говорить, Сергей Иванович, – проворчал проверявший бумаги Кравцов. – Ему теперь с Георгием прямой путь только лишь в вахмистры. Вот тут вот гляди, обалдуй, у тебя сумма опять не сходится. – Он ткнул пальцем в исписанный лист. – Ты, Никифор, считать, что ли, совсем разучился? И теперь здесь итоговое всё само собой уж не бьётся. Вот, вот же где, в провиантском закупе гляди! В полученном из полкового интендантства. Или ты из своего кармана два червонца выложишь?

– Ваше благородие, да я считал, я ведь пересчитывал, – бормотал побагровевший от волнения эскадронный писарь. – Тут цифир ну просто очень много, складывать их все надобно. Упустил, похоже, я немного. Простите, Христа ради! Всё переделаю.

– Э-э-эх, – вздохнул укоризненно штабс-капитан. – Только бумагу зря испортил. Теперь вот пересчитай заново всё, прежде чем на чистову?ю переписывать, потом опять мне её на проверку подашь. Принёс? – Он перевёл взгляд на Гончарова. – Всё, как я говорил, переписали?

– Так точно, ваше благородие, – заверил, кивнув, тот и отстегнул клапаны на перекинутой через плечо полевой сумке. – В переделанном рапорте поручика Копорского всё указано, как было. И про нападение на фуражную колонну, и как главного полкового интенданта убили. Как повозки персы порушили, и как часть имущества с собой они утащили.

– «…А будучи атакованы со всех сторон превосходящими силами неприятеля, бой вели оборонительно, прикрываясь повозками, потом, устояв, контратаковали напавших и обратили их в бегство…» – зачитал Кравцов вслух. – Ну вот, так уж совсем правильно будет. Ни к чему здесь расписывать, откуда это, с какой из сторон на колонну персы нападали и как там сам бой дальше строился. Большое начальство, Тимофей, оно ведь любит, чтобы на бумаге всё гладко было. Зачем ему в суть дела глубоко вникать? Подумаешь, обычная фуражировка. Ну да, персы набежали. Отбились от них, и ладно. Ильича вот только жалко, толковый, хороший интендант был. Какого теперь господин подполковник на его место подберёт? «…Воодушевляя нестроевых чинов и побуждая их к храбрым деяниям во время боя, был сражён наповал мушкетной пулей…» – выхватил он отрывок из текста. – Вот это правильно, это хорошо написано. Нужно будет и Крутикову сказать, чтобы он по-вашему теперь свой рапорт переписал. Правильно наверх доложимся, глядишь, и вдове, и детям Ильича всё легче будет устроиться без кормильца. Рассказывал он как-то, помнится, что наследник, сын у него есть?

– Младший, – подтвердил Огнев. – Две дочери ещё были. Старшая-то уже замужем давно. Сетовал, что вторую нужно срочно пристраивать, дескать, года-то у девки идут. И сына куда-то на учёбу пора определять.

– Ну вот, как сироте погибшего на государевой службе дворянина, в бою, и причём геройски, ему теперь будет гораздо легче в кадетский корпус проскочить, – заметил Кравцов. – Канцелярия послужной список покойного будет закрывать и в формуляр запишет достойную причину его смерти. Запрашивай потом из него нужную выписку. Сам-то ты как? Гляжу, рука вроде поджила. – Он кивнул на заштопанный у драгуна рукав.

– Так точно, ваше благородие, поджила, – подтвердил Тимофей. – Готов к строевой службе безо всяких ограничений. Только вот лошади у меня теперь нет. Хожу как неприкаянный без своей Чайки. А вдруг в конном строю нашему полку выступать придётся? У других, у рядовых отнимать тоже ведь не дело, там кони давно привыкли к своим хозяевам.

– Спрашивали уже, нет свободных коней пока что в полку, – заявил Огнев. – Может, убьют кого из драгун или поранят сильно, ты, Гончаров, тогда первым будешь, кому освободившегося коня дадут. А пока остаётся только ждать. Павел Семёнович, а может, у полковых интендантских спросить? – обратился он к заместителю. – Неужто не смогут там поживее Тимохе лошадку найти? Ты бы сходил сам к фаншмиту? Уж он-то лучше всех про это знает. Ну, всё, можешь идти, Тимофей. – Он махнул рукой ожидавшему указания унтер-офицеру. – Передай поручику Копорскому, чтобы он перед вечерней зарёй ко мне заглянул. Да, и за людьми лучше своими смотри, осада затягивается, некоторые драгуны уже на оборванцев стали похожи. Река рядом, пока затишье, пусть хотя бы мундиры свои застирают да амуницию навохрят. Про оружие я уже и не говорю даже. В общем, проследи, чтобы твои в отделении всё в надлежащий порядок привели. И расхолаживаться не давай никому, не забывай, дисциплину надобно строго блюсти, а то вон у саратовских мушкетёров опять вчера двоих сквозь строй прогоняли. Воруют, сволочи. Ещё и караульному у провиантского склада тумаков надавали. Ну и что хорошего? Одного вусмерть после разбирательства забили, второй, небось, тоже скоро представится после стольких-то палок. В общем, блюди за порядком, Гончаров.

– Слушаюсь. – Унтер-офицер пристукнул каблуками сапог по утрамбованной земле. – Будет исполнено, господин капитан.

– Ну и хорошо, ступай. Ваську ещё там крикни, пускай мундир мой подаёт, целый час уже с ним, обалдуй, возится.

Тимофей шёл по большому, раскинутому в бывших предместьях Эривани военному лагерю. Стоявшие тут ранее лачуги были давно уже разобраны, они сами и растущие здесь сады пошли на солдатские костры и постройку фортификационных укреплений. Всюду было заметно шевеление. Какие-то партии солдат с кирками, носилками и лопатами уходили к строившимся осадным линиям, какие-то, напротив, возвращались с работ. Скрипели телеги, покрикивали унтеры и офицеры, а в воздухе стоял не прекращавшийся с самого рассвета гул артиллерийской и ружейной стрельбы. После подхода большого обоза с припасами из Тифлиса вот уже третий день русские батареи вели огонь по крепостным стенам. Персы им отвечали и нет-нет да и делали вылазки. На этот случай вдоль всей осадной русской линии стояли в полной боевой готовности гренадерские и мушкетёрские роты. После короткого штыкового боя неприятель вновь скрывался за стенами, и опять шла тягучая, долгая перестрелка ханских фузейщиков и русских егерей.

Тимофей подобрался и козырнул ведшему колонну пехотному капитану. Тот окинул мимолётным взглядом фигуру драгуна и, «зацепившись» за блестящий на груди крест, кивнул. Пыльные, грязные солдаты топали не в ногу.

– Тимоха, Тимка! – Из колонны выскочил нёсший кирку пехотинец. – Братка, здорова!

Вглядевшись, Тимофей признал в загорелом, покрытом толстым слоем пыли, чумазом пехотинце рекрутского товарища Бородавкина.

– Ванька! Сто лет тебя не видел! – Он стиснул его в объятиях и похлопал по спине. – Ну ты и вы-ымазался, чертяка! Морда, как у арапа, вся чёрная!

– Так мы с самой заутрени на первой линии вал насыпали, – хмыкнул тот. – А с вечера и до полуночи опять на эту же линию. И вчера землю рыли, и позавчера. И завтра её рыть будем, и послезавтра тоже. Конца-краю работам не видно. А земля тут какая каменистая! Без кирки ни за что не возьмёшь. А ты, я гляжу, чистенький весь, при медалиях. Ну то-очно, вроде грамотный был, книжки читал. При штабе, что ли, теперь обретаешься? В писарях, да?

– Бородавкин, а ну быстро в строй! – Из-за хвоста проходившей мимо колонны выскочил здоровяк с галунами старшего унтера и погрозил Ваньке кулачищем.

– Ах ты ж зараза, фельдфебелю на глаза попался, – пробормотал тот, съёжившись. – Сейчас точно мне в морду даст. Ладно, Тимоха, пока тут, в осаде, сидим, небось, свидимся ещё! – И вьюном занырнул в одну из проходивших шеренг.

– И тебе не хворать, – зыркнув на драгуна, пробасил в ответ на его приветствие проходивший мимо фельдфебель. – Подровняли строй! – рявкнул он колонне. – В воинский лагерь заходите, бестолковые, а ну взяли ногу все! Ать, ать, ать-два-три! Левой, левой! Ногу, говорю, взяли! Кто там вразброд идёт?!

Колонна прошла, а над дорогой осталась висеть серая, пыльная кисея. Проскакала казачья полусотня, и она стала ещё плотнее. Тимофей сошёл с обочины и пошёл дальше по жухлой, примятой множеством ног траве.

– Ваше благородие, младший унтер-офицер Гончаров. – Он козырнул высокому, худощавому поручику, вычёсывавшему мокрую гриву коня на берегу речки. – Прибыл от эскадронного командира. Их благородие велели передать, что ждёт вас у себя перед вечерней зарёй.

– А, хорошо, Тимофей, зайду. Ну что, не вернул обратно рапорт Сергей Иванович? Устроил его переписанный?

– Так точно, оставил у себя, – подтвердил Гончаров. – Говорит, что всё правильно, всё как надо в нём написано.

– Ну вот, говорил же я тебе, что проще его нужно писать, – проворчал поручик. – К отделению пойдёшь? Дава-ай. Скажи там, чтобы заканчивали уже купания. Как только кони обсохнут, потом их на тот дальний выпас у редута Цыренова отгоним. Пусть лучше там пасутся, пока совсем траву не выбили.

– Охолонись маненько, Тимоха! – Блохин зачерпнул ладошкой из реки и плеснул в лицо подходившему другу. – Чего такой смурной? На солнце никак пережарился? – И опять окатил его водой.

– Угомонись, оболтус! – рявкнул тот и сам плеснул в ответ. – Взводный говорит, чтобы заканчивали купания, сейчас на выпас коней погоните. – И подойдя к Лёнькиной Марте, погладил её шею. Кобыла втянула в себя запах знакомого ей человека и безошибочно ткнулась в то место, где лежал сухарь.

– Но-но, ты скотину-то мою не прикармливай! – прикрикнул дурашливо Лёнька. – А то по безлошадности ещё глаз вдруг на неё положишь!

– Да не бои-ись. – Тимофей расцепил пальцы, и чёрный кирпичик с хрустом исчез в пасти у Марты.

– Что, Иванович, не предвидится пока нам ремонтных? – спросил чистивший рядом щёткой своего коня Кошелев. – А то, может, если и не нам, так казакам сменных подгонят? Глядишь, исхитрились бы и обменяли тебе одного?

– Да какой там! – отмахнувшись, сказал Тимофей. – Говорят, пока в Тифлис обратно на квартиры не вернёмся, не будет из-за линии новых. Или пока эту дуру не возьмём. – И кивнул в сторону грохотавшей вдалеке крепости.

– Ну а что, там вполне себе можно хорошим трофеем коня взять, – ведя в поводу жеребца, заметил Чанов. – Мне вона какой зави?дный арап на Арпачае достался. Любо-дорого поглядеть, не шутки вам, не какой-то дончак, самого фельдмаршала теперяча на себе возит.

– Так там ведь прямая баталия была, Ванька! Чего городишь?! – воскликнул Кошелев. – И кавалерию паши хорошо на берегу посекли, а потом её всю разогнали. Конечно же, трофеем с неё лошади будут, всадников-то богато тогда пало. А тут чего за этими стенами, окромя рухляди и оружия, взять? Сам же знаешь, хан всю свою конницу за Аракс увёл. Одна пехота теперь только на эриванских стенах сидит.

– Выводи коней! – донёсся окрик Копорского. – Давай, давай, не задерживай, обтёрли их – и под седло!

– Всё, поручик зовёт, выходим. – Кошелев кивнул в сторону взводного командира. – Сам чего, Иванович, в лагерь сейчас пойдёшь?

– В лагерь. Старшим в ночной караул от эскадрона на сегодня определили. Немного отдохну в палатке и на построение собираться буду.

– Еланкина толкнёшь там? Я его пораньше как артельного готовщика отпустил, – пояснил ветеран. – А мы его коня сами на выпас отгоним. Парень-то он молодой, вроде и шустрый, да забывается иной раз в суете. У нас там и дров совсем не осталось в запасе, всё, что было заготовлено, пожгли.

– Ладно, Васильевич, присмотрю за Колькой. Сами не задерживайтесь, а то как в прошлый раз с выпаса подъедете, а в котле уж остыло.

– Ну, это уж как их благородие скажут, – пожав плечами, отметил Кошелев. – Мы-то и в прошлый раз вроде и кашлянем, и что вечереет быстро, про меж собой погромче скажем. А у них ведь, у господ, свои разговоры. Потом уж, как звёзды на небе стало видать, только тогда они взвода?м команду коней седлать дали.

Глава 2. Зорька

На полковом разводе дежурных караулов начальствовал майор Кетлер. Офицер он был дотошный. Пара человек из выстроенных драгун получили штрафы – наряды на хозяйственные работы. Троим позволил выйти из строя и уже за ним привести свой внешний вид в порядок. Стоявший рядом с Тимофеем унтер из первого эскадрона, покраснев от волнения, частил про обязанности старшего караульной смены. Майор остановил его и, окинув взглядом Гончарова, потребовал продолжать соседнего унтера, затем пошёл по шеренге дальше и мучил вопросами уже рядовых.

– Службу нести бдительно, часовому с поста никуда не отлучаться, – повторял он такие уже привычные наставления. – Если на требования пароля верного ответа вам нет – смело стреляй! Из крепости вылазки каждую ночь делают, ханская конница летучие отряды свои высылает, те в окрестностях, как волки, рыскают и на фуражиров нападают. Так что держитесь настороже. Не дремать! Если в паре стоите – не болтать! Не топать, не сморкаться и не кашлять. Сам буду ночью вас проверять, так что смотрите мне! Кто будет службу с небрежением нести, штрафные у меня сразу получит!

– На месте стой! – скомандовал Гончаров, подведя небольшой отряд к хлипкой оградке из жердей.

– Ну вот, а мы уж заждались! – Довольный унтер вышел из-за загораживающих проход рогаток. – Долго вы чего-то, Тимох.

– Кетлер сегодня развод делал, – объяснил, пожав плечами, тот. – Сам знаешь, как оно с ним.

– А-а, ну тогда да-а, Владимир Францевич могё-ёт, – сказал старший отстоявшего караула. – Ну что, заступайте, что ли? Порядок вы знаете. Первый пост, как и заведено, у порохового склада, второй у провиантского и фуражирного, третий на самых задах, у оврага, ну и этот, въездной, само собой.

– Семён, меняй часового. – Гончаров кивнул стоявшему первым в строю драгуну. – Будешь на въездных рогатках стоять, Прокоп у тебя в сменщиках. Пароль, отзыв помнишь?

– По-омню, – пробасил здоровяк. – «Бушмат» и «арчак». Как их забудешь?

– Ну и хорошо, смотри внимательней, – наставлял Тимофей. – Сам слышал, что их высокоблагородие на разводе пообещал – ночью караулы проверять будет. Пошли дальше, братцы. – И драгуны потопали вглубь огороженного интендантского лагеря.

Солнце закатилось за дальние горные зубцы, и Араратскую равнину накрыла темень. Только лишь у крепости Эривань небо подсвечивалось от множества костров и горящих факелов. Осаждающие и защитники устали от дневных ратных трудов, затихла пушечная канонада, не слышны были и отзвуки ружейной стрельбы, только лишь перекрикивались часовые на той и на этой стороне. Отодвинувшись от жаркого костра, Тимофей прислонился к большому тележному колесу и слушал Захара.

– А ведь хороший он мужик был, Антипка, – всё изливал тоску дядька. – Не злобливый вовсе и отзывчивый. Занедужишь, силов у тебя совсем нет, так он сам всё сделает. Ты знаешь, Тимох, меня ведь лихоманка о прошлом годе чуть было не забрала, вы ещё тогда в поход на Баку уходили. Думал ведь, всё, вот-вот Богу душу отдам. Так у него серебро, скопленное для переселения семьи, было, не пожалел его, лекаря местного, тифлисского, ко мне приволок, каких-то порошков, мазей там накупил и потом ими пичкал. Скипидаром меня по пять раз в день натирал, а уж лекаря полкового как он замучил! Тот утром и вечером дурную кровь выпускал. И ведь всё, и окреп, ушла костлявая. Ты же меня, как вы с похода пришли, видал? Скажешь, что только недавно я при смерти был?

– Нет, и не подумал бы даже, если бы сейчас не сказал, – ответил Гончаров. – Обычный вроде, такой, как всегда, бодрый был. На второй ведь день ты к нам в дом забежал, сказал, чтобы мундиры мы горелые скорее меняли. Ещё шутковал тогда и с Герасимом перебрёхивался.

– Вот то-то же, а пару седмиц до этого ведь с топчана встать не мог, – горестно вздохнув, проговорил Морозов. – Что делать-то теперь нам, ежели Антипушки семья сюда подтянется? Хозяина в живых нет. Как объясняться? Чего говорить супружнице с детками? А прокормить их как? Как устраивать и где?

– Не тяготись, Захар Иванович, всем миром поможем, – задумчиво произнёс Гончаров. – Если что, бумагу с прошением о вспоможении семье убиенного воина Антипа составлю. Гербовую, белую, ту, которая за гривенный, и наместнику потом её подадим. Общество, небось, согласится походатайствовать? Подписи, крестики на ней поставит?

– Так мы все, обозные, подпишемся под этой бумагой! – встрепенулся Морозов. – Да и по эскадронам тоже пробежимся, поспроша?ем. Может, и господа офицеры милость окажут, изволят чего доброго про Антипа сказать? А может, Тимофей, мы рано суетимся? Фадея Ивановича, старшего писаря, позавчера видал, так он мне сказал, что уведомление в Уфимскую губернию по Бабкину отправил. В сельской общине родня без куска хлеба, конечно, не оставит сирот, да и барин, как Антип сказывал, у него добрый. Всё лучше в Рассеи семье жить среди своих, чем тут, на Кавказе. Никогда ведь не знаешь, когда тут новый набег будет и чем это он обернётся.

– Может быть, – проговорил, вставая со своего места, Гончаров. – Хотя кто же его знает, как то уведомление пойдёт и не затеряется ли в какой канцелярии. Поглядим. Ладно, Захар Иванович, пойду я часовых менять. Потом, пожалуй, прилягу, посплю пару часов. Ты этот полог не убирай, я его к костру ближе придвину.

– Ла-адно, ступай. Я, пожалуй, тоже опочивать буду. Завтра день суетной предвидится, начальством велено все бочки с солониной и сухарным запасом проверить и переложить. А то дожди на той неделе хорошие были, кой-чего подмокло, так что для просушки. Ну да это не твоего уже ума всё. Ступай.

Вылазок из крепости и других тревог не было, дежурство прошло спокойно, и, передав посты сменному, дневному караулу, Тимофей пошёл попрощаться с Морозовым. Дядька был сильно занят и, суетясь у штабелей с интендантским имуществом, только помахал ему рукой. Какой-то неизвестный важный господин из нестроевых чинов покрикивал на тыловиков, и те старались показать перед ним своё усердие.

– Новый полковой интендант, что ли? – пробормотал Гончаров и, развернувшись, пошагал в расположение.

– Тимофей Иванович! Господин унтер-офицер! – окликнул его смутно знакомый тыловик. – Вас господин фаншмит просил к нему заглянуть. Беги, говорит, Фимка, к провиантскому магазину, там унтер-офицер Гончаров должен с караула меняться. У него крест на груди серебряный, не ошибёшься, увидишь – зови ко мне. А я Ефим, помощник его. Не припоминаете?

– А-а, точно, вспомнил. Помощник полкового коновала. А то думал, где я тебя видел? На выбраковке коней.

– Всё верно, там, при Василии Прохоровиче в учениках состою, – подтвердил Ефим. – Пойдёмте, Тимофей Иванович, там для вас лошадь приглядели.

– Ого! – воскликнул Гончаров. – Интересно. Неужто всё-таки нашли мне строевую? – И поспешил вслед за провожатым.

Фаншмитом, или по-русски – коновалом, в кавалерии величали обученных ветеринарному искусству нижних чинов. Должность эта была ответственная, окладом, не беря во внимание господ офицеров, уступающая только лишь полковому священнику и оружейному мастеру. Так что смотрел Василий Прохорович на всех, кто был чином ниже прапорщика, свысока.

– Принимай и в бумаге распишись, – важно изрёк он, кивнув на прижатый камнем лист. – Чего так на неё смотришь? Знакомая?

За спиной у коновала стояла рыжей масти кобыла, одно ухо у неё было наполовину срезано, посередине лба белела полоска светлой шерсти, немолодая, что сразу же бросалось в глаза, но и не кляча. А ведь и верно где-то определённо Тимофей её видел.

– Да из твоего же отделения она, – хмыкнул Прохорович. – У этого, у хриплого такого, у немолодого, ещё при выбраковке полгода назад её забрали. Думали, местным под забой отдать, а ты ещё говоришь, что справная она, что послужит ещё.

– Так это Зорька Хребтова Макара! – осенило Тимофея. – Зорька! Зорька! – И он, подойдя, огладил морду лошади.

– Ну вот, теперь точно признал, говорил же я вам. – Фаншмит кивнул стоявшим рядом двум нестроевым. – Аптекарскую фуру возила ваша Зорька. Так-то и правда ведь бодрая. Еле отдал её Матвей Кузьмич. Новых на ремонт ещё нескоро нам из Моздока подгонят, так что забирай. Хребтову своему можешь обратно её отдать, а его жеребца себе забрать. В бумаге, главное, о принятии подпись поставь, а потом в полевой склад за всей сбруей иди.

В расположение взвода Тимофей подъехал уже к обеду верхом. Только спешился, а его уже обступили ребята.

– Вот так Иванович, вот сходил, называется, в караул! – воскликнул Балабанов, принимая повод. – А я думаю, чего это в них зачастил?! А тут вона как – свой антирес!

– По безлошадности ставили, – буркнул тот. – А коли такое желание есть, Елистратка, так я тебя тоже туда определю.

– Не, не, не-е. – Тот замотал головой. – Я при коне. Шучу я, не обижайся, старшо?й.

– Ну точно тебе, Ванька, говорю – Зорька это. – Федот Васильевич толкнул локтем стоявшего рядом Чанова. – Ухо с косым срезом видишь? А слева на крупе рубец? Макар, твоя кобыла?! – крикнул он спешившему к толпе Хребтову.

– Зо-орька! – Подбежавший драгун растолкал всех стоявших и крепко обхватил морду лошади. – Зо-оренька!

– Ну-у, говорил же, Макаркина. – Васильевич кивнул Чанову. – У меня-то глаз намётанный. Как теперь делить их будете, ежели Хребтов свою старушку опять захочет себе взять? – спросил он у Гончарова.

– Да мне-то всё равно. Пусть сам и решает. Отойдём, Макар? Поговорим?

Хребтов оторвался от Зорьки и, вздыхая, пошёл вслед за командиром.

– Я на тебя не давлю, делай свой выбор сам, – проговорил задумчиво Гончаров. – Мне после моей Чайки всё равно уж как-то.

– Полгода уже у меня Гром, – словно бы оправдываясь, произнёс Хребтов. – Объездил его, привык он ко мне, да и я к нему. Попервой всё с Зорькой сравнивал, думал, лучше уж на ней, да потом свыкся. Заберёшь под себя её, Иванович?

– Смотри сам, – пожав плечами, ответил Тимофей. – Заберу.

– Ну, вот и ладно. В готовщиках я сегодня, как бы не пригорело. – И потопал в сторону костра.

– Ну что, Зорька, теперь ты моя, – оглаживая гриву лошади, проговорил Тимофей. – Извини, а вот сухаря у меня нет. Теперь нужно опять всегда при себе его в кармане держать.

Глава 3. Ханская канцелярия

– Вчера опять наш фуражирный обоз персы вырезали, – делился новостями стоявший в шеренге Кошелев. – А перед этим ещё и на дальний, что из Тифлиса шёл, нападали. Ладно, хоть там, в охранении, две роты егерей шли и казаки были, отбились кое-как. Но если ханская конница большой силой нам за спину зайдёт – быть беде. Два года назад при прошлой осаде так вот оно как раз и вышло. Последние сухари и горсть дроблёнки ведь мы доедали. Без фуража кони совсем ослабли, так их, павших, по полкам на порцион распределяли. А тут ещё и холод лютый пришёл. Жуть, что, братцы, было!

– Неужто же не озаботится в этот раз начальство? – спросил стоявший рядом Калюкин. – Чай, уж опытное, коли такое случалось? Граф Гудович, он ведь, говорят, старый, заслуженный генерал.

– Он-то, конечно, может, и старый, и опытный, да вот погода ведь не спрашивает, сколько ты лет за собой войска водил, – заметил ветеран. – Середина октября вон миновала. Скоро дожди тут пойдут обложные, а потом ещё и снег перевалы закроет. Вот тогда и поглядим, как осаду строить будем.

– Тихо, разговорчики в строю! – донеслось с левого фланга.

– Начальство, начальство идёт! – пробежало по рядам. К выстроенным эскадронам нарвцев вышел подполковник Подлуцкий.

– По-олк, смирно! – рявкнул майор Кетлер и прошёл строевым к командиру. Выслушав его доклад, тот строго оглядел замершие шеренги подразделений и наконец дал команду стоять вольно.

– Командиры эскадронов, ко мне! – рявкнул он, и четверо офицеров протопали к подполковнику. Представившись и отдав воинское приветствие, минут пять они выслушивали молча наставления.

– Чего-то озадачивает, – прошептал стоявший позади Тимофея Лёнька. – Сам вона какой хмурый, озабоченный. Дело какое-то, что ли, серьёзное намечается?

Наконец закончив, Подлуцкий отпустил на свои места эскадронных командиров, а потом, пройдясь вдоль первой шеренги драгун, не говоря ни слова, удалился.

– Эскадрон, главнокомандующим генерал-фельдмаршалом Гудовичем нам поставлена задача выйти ночным маршем за Аракс и на рассвете атаковать лагерь Хусейн-Кули-хана, – пояснял план действий командования капитан Огнев. – Пока конница неприятеля собрана в одном месте, есть возможность уничтожить её одним ударом, дабы обезопасить пути подвоза сюда от Тифлиса. Вместе с нами пойдут три роты егерей из пятнадцатого полка, казаки и ополченческая конница. День дан на подготовку к выходу, выступаем в путь уже в темноте, чтобы не насторожить возможных соглядатаев. Порядок следования в общей колонне: в авангарде идут первый и второй эскадроны, затем казаки и местная конница под командой князя Орбелиани. Егеря уходят поротно уже сейчас, чтобы не насторожить неприятеля. Идём по знакомой уже нам дороге за Гарничай в сторону Ведисского ущелья. Провиант и фураж приказано везти в саквах на три дня. При себе иметь двойной запас патронов.

Часа через три после полудня основные приготовления были закончены, и готовность к боевому выходу проверяли взводные командиры с унтерами.

– Чемодан слабо приторочен, через пару вёрст он на бок слезет и круп коню набьёт, – ворчал вахмистр, проверяя укладку очередного кавалериста. – Перетяни! – И пошёл вдоль выстроенной линии дальше. – Вторую флягу убрать! – бросил он резко, увидев дополнительную посудину на Лёнькиной Марте. – Даже слушать тебя не собираюсь, Блохин, убрать, и всё! – перебил драгуна с Аннинской медалью на груди. – Не в степь, небось, идём, а к нагорью, где множество речек. Так что не помрёшь там от жажды.

– Есть убрать флягу, – проговорил со вздохом тот и перешёл к левому боку лошади устранять полученное замечание.

– Патронный запас у всех своих проверил? – спросил у шедшего следом Гончарова старший унтер-офицер. – Нужно мне чемоданы и лядунки вскрывать?

– Проверил, Ефим Силович, – подтвердил Тимофей. – И провиант с фуражом, и боевой припас, всё, как и было приказано, заложили. Но воля ваша, конечно, проверяйте.

– Ла-адно, верю, небось, не дурные, – проворчал Сошников. – Пойду дальше, отделение Ступкина глядеть. Вечереет, однако, через часа два будем выступать. Ты людей далеко не отпускай от строя, а то они отбегут, а вдруг команду чуть раньше нам выйти подадут. Будут потом по лагерю бегать, суету наводить.

– Понял, Ефим Силович, тут мы, на месте все будем, – заверил его Тимофей. Вахмистр пошёл дальше, а сам он в который раз уже осмотрел каждую пядь упряжи и вьючного снаряжения. Мимоходом сунул яблоко Зорьке и потеребил ей гриву. Кобыла дружелюбно фыркнула и толкнула его мордой.

– Но-но, не хулигань! – хмыкнул Гончаров. – Ты у нас старушка, вот и веди себя, как полагается, прилично.

Тени на земле всё удлинялись. Вот солнце зацепилось своим нижним краем за дальнюю горную гряду, прошло буквально несколько минут, оно совсем за ней скрылось, и землю сразу же окутала тьма.

– По коням! – разнеслась команда, и драгуны поспешили запрыгнуть в сёдла. – В походную колонну, повзводно, по двое! Первый эскадрон, пошёл! – Послышалось звяканье, всхрапнула лошадь, и раздался цокот сотен копыт.

– Второй эскадрон, за мной! – долетел окрик капитана Огнева.

Перед Тимофеем качнулись спины, и он тронул поводья. Зорька, держась на корпус от впередиидущего жеребца Копорского, пошла размеренным шагом.

Двигались с небольшими остановками всю ночь. Пару раз переходили через ручьи, миновали небольшую речушку и уже под утро достигли скрытно стоявших егерей. Пока начальство решало, как строить бой, эскадроны получили передышку.

– Вы, главное, ребята, вперёд не лезьте, – поучал молодых Чанов. – Тебя это, Колька, особливо касается, уж больно суетной ты у нас. А в ночном бою такое особенно опасно, это ведь тебе не днём воевать, когда всё видать. Мы ура кричим, и вы кричите, мы сабелькой машем, и вы, стало быть, тоже.

– Правильно, будете отделение сзади прикрывать, – согласился с Чановым Тимофей. – Глядите, чтобы бородатые нам за спину не зашли. И палить из ружей и пистолей не спешите, в своих можете попасть. Сабля в ночном бою – лучшее оружие для вас.

Небо с восточной стороны начало светлеть, и, разделив сводный отряд на три части, подполковник Подлуцкий дал команду выдвигаться к ханскому лагерю.

Первый и второй эскадроны драгун шли следом за егерской ротой. Нужно было пройти неширокую речку вброд и потом следовать вглубь долины. Впереди уже виднелись огни ночных костров.

– Спугнём ханцев, – цедил сквозь зубы Копорский. – Тут у брода самое место для их ночного пикета. Стрельнут, пять минут – и все на ноги в лагере поднимутся, прыг на коней, и попробуй их потом догони.

Удивительно, но на броде никого из неприятельских воинов не было! Может, и был тут ранее пост, но к утру снялся. Пресловутая восточная беспечность сыграла здесь русским на руку.

Ведший отряд майор Кетлер подождал, пока переправится последний всадник, и махнул рукой. Рассыпая роту в цепь, капитан егерей повёл своих стрелков лёгким бегом в сторону мерцавших костров.

– Ждём! Ждём! – осаживая жеребца, бросил майор. – С боков ещё два наших отряда заходит. Одновременно всем нужно ударить.

В сером рассветном сумраке начали проступать вытянутые линии кавалерии. Кони переступали, фыркали, слышался звон упряжного железа и негромкий говор. Вдруг впереди, там, где был ханский лагерь и куда убежали егерские цепи, хлопнул выстрел. За ним ещё один, и вот ударила целая россыпь.

– Трубач, «Наступной марш»! – скомандовал Кетлер, и над долиной, вплетаясь в звуки близкого стрелкового боя, разлетелся понятный каждому кавалеристу сигнал. – Сабли долой! – рявкнул майор. – Дирекция прямо, в две линии, аллюр рысью! Атака!

– Атака! Атака! Атака! – выдували медь полковые и эскадронные трубачи.

Подстегнув Зорьку, нёсся в первой линии и Тимофей.

– Вперёд, старушка! Вперёд! – дал он шенкелей кобыле. – Ура-а! – его голос слился с сотнями других, что грянули атакующий клич. В сером сумраке, впереди, проступила линия человеческих фигур. Егеря отскакивали в стороны, сбегались в кучки, чтобы не быть растоптанными конями. Зорька чуть было не сбила грудью одного стрелка, отвернула от второго, и вот он уже, муравейник неприятельского лагеря. – Ух-х! – с резким выдохом Тимофей рубанул бежавшего прочь человека в халате. – На! – Клинок просёк спину второму. На него вывернул оседлавший коня неприятельский всадник, и он еле успел отбить удар его сабли, направленный в голову. Враг проскочил ко второй линии, а Тимофей направил коня в проход между обозными повозками. Вслед за ним сюда же залетело всё его отделение.

– Эх! Эх! Эх! – мелькали в воздухе клинки. Около большого шатра с повисшими в безветрие знамёнами кучковалась приличная толпа. Около сотни верхом на конях, примерно столько же тут было и пеших. На них-то и вынесло Тимофея с проскочившими обоз драгунами. Думать было некогда, остановишься – налетят и одним махом порубят, и он бросил Зорьку в карьер.

– Ура-а! – Порядка двадцати кавалеристов влетели с рёвом в эту кучу.

– На! На! На! – Гончаров с остервенением сёк саблей. Ставить удар, фехтовать? Какой там! Перед глазами мелькали кони, люди, пешие, верхом, в чужой одежде, и он крутился в седле как уж, стараясь нанести как можно больше ударов, пока его самого не срубили.

– Ура-а! – звон и вопли перебил атакующий крик. Людей в чужой одежде стало мало, и вокруг уже мелькали одни драгунские мундиры.

– Гончаров, шатёр проверь! – крикнул, осаживая рядом коня, Огнев. – Бери своих и охраняй его, чтобы не разграбили!

– Слушаюсь, вашбродь! – сказал Тимофей, спешиваясь. – Первое отделение, ко мне! Оцепить шатёр!

Сам он выхватил пистоль из кобуры и рубанул входной полог. В образовавшуюся щель высунулся ствол ружья, и он еле успел присесть.

– Бам! – громыхнуло, и пуля свистнула над головой. Выстрел в ответ, с колена, и он выхватил новый пистоль. Из-за спины ударило несколько ружей, с десяток человек стреляли прямо из сёдел. Трое – Чанов, Блохин и Калюкин – бросились вслед за командиром.

Откинув клинком разрубленный наискось полог, Тимофей заскочил внутрь. Бьётся в агонии рядом со входом умирающий. Рядом лежит, зажимая разряженное ружьё, ещё один воин. Прямо посредине шатра с кожаным мешком в руках встал на колени чистенький в белом халате и чалме третий ханец. Он с ужасом, бормоча что-то про себя, взирал на подходившего к нему с окровавленной саблей русского. «Алла!» И бросив мешок на ковёр, закатил глаза.

– Не трогаем! – рявкнул Тимофей. – Блохин, Чанов, проверьте всё там! – И указал на горку подушек клинком.

Умирающий затих, а ханец в белом всё что-то бормотал. Тимофей отпихнул ногой в сторону от него кожаный мешок и огляделся. Просторный и богатый шатёр принадлежал, как видно, самому хану. Да и бунчуки со знамёнами, вбитые древками в землю, явно на это указывали. Тогда кто же этот в чалме?

– Чисто, нет никого! – донеслось от проверявших рухлядь драгун.

– На портянки себе возьму! – крикнул Чанов, сворачивая яркое покрывало. – Вроде и шерсть, а тонкой работы, как раз для зимних портянок. Ноги ни преть, ни мёрзнуть в таких не будут. Вам тоже дам, ребята.

– Может, глянем, что в мешке? – предложил Блохин. – Вдруг там казна?

– Стой, Лёнька, – нахмурившись, произнёс Тимофей. – Не греши с этим. Пусть начальство само смотрит, что там внутри. Тут такое дело, могут и не посмотреть, что у тебя Анна на груди, по всей строгости спросят. Оружие лучше глянь для трофея или вон, как Ванька, красивую тряпку.

– Да я просто, – покраснев, пробормотал Блохин. – Если что, так-то не для себя, а для общества.

– И со всего общества могут спросить, – бросил Тимофей. – Да и на казну это не похоже. Когда отпихивал, почуял, не больно-то уж и тяжёлый мешок, как будто бумагой набитый.

– А ну тогда чего, тогда конечно, – согласился друг и нагнулся, чтобы снять пояс с убитого.

Стрельба и крики за стенками шатра стали тише, послышался конский топот и, сорвав висевший на лоскуте полог, внутрь зашёл Подлуцкий со штабными.

– Господин подполковник, младший унтер-офицер Гончаров! – Тимофей вскинул ладонь к каске. – Шатёр взят с боем вторым эскадроном капитана Огнева. Оставлены на его охране! – И отшагнул в сторону.

Подполковник глянул мельком на докладывавшего унтера, на двух застывших рядом по стойке смирно драгун и уже более пристально обвёл взглядом сам шатёр и сидевшего на коленях ханца.

– Кто таков?! – бросил он резко.

– Не могу знать, ваше высокоблагородие! – рявкнул Тимофей. – В бой с нами не вступал, так и сидел всё время на коврике. В руках вон тот кожаный мешок держал. Убрали его в сторону, чтобы он ничего с содержимым не сотворил.

– Синюхин, Матвеев, проверьте!

Командирский денщик со штабным писарем выскочили из-за его спины и, подняв кожаный мешок, развязали на нём тесьму.

– Вашвысокоблагородие, бумаги! – крикнул, заглянув внутрь, Фадей Иванович. – Полный мешок бумаг. Не по-нашему все писаны.

– Само собой, – ухмыльнулся Подлуцкий. – Похоже, ханская канцелярия. Вон и столик маленький в углу с чернильницей, прямо как у тебя, Фадейка. Рукава, ладони этого гляньте!

Денщик подбежал к всё ещё стоявшему на коленях ханцу и задрал его руки вверх. На отворотах белого халата были видны следы от чернил.

– Я же говорил, канцелярия, – фыркнул подполковник. – Похоже, сотоварищ это твой, Фадей. Небось, тоже из старших писарей. Или как там они у них, у этих татар, называются? Смотри-ка, а это очень удачно получилось, такие бумаги, они ведь гораздо ценней всех захваченных знамён будут. Порадуем командующего. Вот и поглядим, с кем это Хусейн-хан переписку вёл. Младший унтер-офицер! – Он повернул голову к Гончарову. – Этому, который в халате, руки связать и вместе с мешком, со всеми бунчуками и знамёнами доставить к генерал-фельдмаршалу. Никого к пленному не подпускать, и чтобы ни один волос с него по пути не слетел! Всё ясно?!

– Так точно, ваше высокоблагородие! – рявкнул Гончаров. – Будет исполнено. Чанов, Блохин, в конвой! Герасимов, Калюкин, ко мне! Взять мешок под охрану!

Первые двое встали подле ханца с обнажёнными саблями, а забежавшие с улицы подхватили на руки кожаный мешок.

– Вот так, правильно. – Подполковник подкрутил ус и, ещё раз обведя взглядом шатёр, вышел наружу. – Казаки в преследование ушли?! – донёсся его голос снаружи. – Я им пограблю! Пограблю! Под суд всех старшин отдам, если через пять минут вслед за эскадронами вдогон за персами не уйдут! Егерям взять обозное имущество лагеря под охрану, всей коннице вести преследование неприятеля до следующей ночи. Корней Ильич, начинайте опись захваченного!

Глава 4. Бей их, ребята!

Полагая, что разгром конницы Хусейн-Кули-хана сделает защитников Эривани более сговорчивыми, Гудович вторично послал в крепость требование о сдаче, пообещав коменданту утвердить его ханом со всеми полагающимися этому титулу правами и почестями. Но эти обольщения не дали того эффекта, какие ожидал фельдмаршал. Комендант Эривани отвечал графу Гудовичу: «…если поступок такой может быть похвальным, то и я имею от великого моего государя волю на то, что если вы согласитесь служить персидскому государю, то во взаимность получите ханство Эриванское, Тавризское и ещё много чего…»

В это самое время были получены сведения, что со стороны Персии к отошедшей за Аракс и недобитой коннице Хусейн-Кули-хана подошёл большой отряд Фарадж-Улах-хана, и, резко усилившись, эриванский правитель вновь начал угрожать растянутым коммуникациям русских.

– Казаки с конным ополчением виноваты, – ворчали в строю драгуны. – Если бы они грабежом не занялись, то посекли бы всех татар. А так вон больше половины их ускользнуло.

– Командиры у смежников бестолковые, – вторили им господа офицеры. – Пока мы через реку переходили и для атаки на берегу строились, у них море времени было, чтобы ханский лагерь обойти. Нет ведь, и тут они умудрились заплутать. Потому и выскользнул, избежал полного разгрома Хусейн-хан.

Русскому главнокомандующему, дабы не допустить выхода неприятеля к блокадным линиям и коммуникациям, пришлось выделить из основного войска батальон Кавказского гренадерского полка, несколько рот из девятого и пятнадцатого егерских полков и большую часть своей конницы. Эти силы было решено выставить дальним заслоном на реке Гарничай под общей командой генерал-майора Портнягина.

– Снова снимаемся, братцы, – пробежало по шеренгам. – Слышали, что их превосходительство сказали? Приказано теперь к селению Шады идти.

– Ох, неладно это, – сетовал Кошелев. – И тут, конечно, несладко, да вроде как уже обжились, а теперь опять вот на новом месте быт строить. Это в ноябре-то. Ох и неладно.

– Не каркай, старый. – Чанов толкнул его локтем. – Слыхал, Гудович повелел войска к штурму готовить. Если ханские крепость через пару недель не сдадут, велено всеми силами на приступ идти. Говорят, ядер изрядно с порохом навезли, большие пушки подтянули, теперь есть чем стены пробить. Не как при покойном князе Цицианове, когда полевые по три раза в день только лишь стреляли.

Сборы были недолги, всё артельное имущество эскадрона поместили в одноосную повозку, оставив при себе только лишь фураж с провиантом и запас патронов. Под накрапывавшим дождиком полк пошёл растянутой походной колонной на юго-восток. Скоро шинель намокла и перестала спасать от холода.

– Подтяни-ись! – слышалось время от времени. – Сократить дистанцию между взводами!

– Обоза не видать и третьего эскадрона, – привстав на стременах, проговорил озабоченно Копорский. – Сейчас опять стоянку объявят.

И точно, перед разлившимся и вышедшим из берегов ручьём Подлуцкий приказал остановить авангард, а в хвост колонны поскакал майор Кетлер со штабными офицерами.

Вспенивая воду, мимо протопали две роты егерей. Перейдя на противоположный берег, командиры дали стрелкам десять минут на оправку, солдаты выливали воду из сапог, отжимали портянки и, присев в кружок, перекусывали сухарями.

– Станови-ись! В колонну! В колонну! – послышалось вскоре, и, разобравшись в строю, они опять пошагали по грязной дороге. Наконец послышался топот и скрип тележных осей, вторая половина полка подошла к переправе вместе с обозом.

– Колесо на интендантской слетело, – пояснил унтер из четвёртого эскадрона. – Ладно хоть, не в горном ущелье это случилось, там бы уж точно вниз громыхнулись. А так повозку перевернуло, лошади постромки оборвали и по дороге галопом припустились. Пока это их поймали, пока обозным в ухо дали, пока всё поправили и переложили сызнова, вот время-то и прошло изрядно. А их высокоблагородие подскакали и давай браниться. Ох и кричали же они, палок грозились тем дуракам криворуким дать.

После небольшой передышки Подлуцкий дал команду продолжить движение. Кони осторожно ступали по воде, перевозя всадников через разлившийся ручей. Большой глубины тут сейчас не было, но скорость течения была приличная.

– А вот по весне этот ручеёк, похоже, просто так не перейдёшь. – Чанов кивнул на подмытые берега. – Помните, месяц назад на фуражировку тут проходили? Так едва ли конское копыто вода закрывала. А сейчас чего? Ещё недельку дожди пойдут – и только лишь канат натягивать между берегами. Без него и не сунешься на стремнину.

Места новой дислокации достигли через два дня пути, и уже пятого ноября полк был распределён в двух близко стоящих друг от друга селениях. Второму эскадрону выделили два дома и все стоящие вокруг них постройки под квартирование. Господа офицеры потеснили хозяев, ну а нижние чины хозяйскую скотину. Взвод Копорского располагался в приличном сарае. Первоначально было, конечно, тесно, но служба у драгун была сменная, а самое главное, над головой теперь была крыша. Так что приноровились, и было даже уютно от осознания того, что снаружи льёт, а ты тут лежишь на душистом сене и в выездной дозор тебе только лишь утром.

Звуки трубы выдернули Гончарова из сна, оттуда, где была залитая солнцем мамина кухня, стол, ваза с яблоками, тарелка с политыми сметаной пельменями и настоящей железной вилкой. «Господи, я целую вечность пельмени уже не ел», – промелькнуло в голове. В носу до сих пор стоял их запах, и Тимофей даже прикрыл глаза, стараясь досмотреть, дочувствовать уже ускользающее видение.

– Четвёртый взвод, вам чего, особое приглашение нужно?! – рявкнул, открыв дверь сарая, Сошников. – Быстро на построение! У вас ещё кони не обихожены, а вам к дальнему дозору готовиться! Быстрее, быстрее, я сказал! А ну шевелись, коря-яги!

Внутренности коровника немного осветились, и ко входу потянулись с ружьями в руках и драгуны. Тимофей ступил на поперечину лестницы и, держа в одной рукой мушкет, полез вниз.

– Айда, спускайтесь, братцы! – проговорил он, смахивая с волос паутину. – Нужно ещё оправиться успеть, а то мы как бродяги-погорельцы тут.

Полуэскадрон вот уже четвёртый час шёл размеренным шагом по извилистому Нахичеванскому тракту. Драгуны нет-нет да и поглядывали на Кравцова, ожидая команду к привалу. Время было задать овса коням, напоить их, да и самим не мешало бы перекусить. Но штабс-капитан вёл отряд дальше.

– Ещё вёрст пять ходу, а там у речки встанем, – озвучил он своё решение взводным офицерам. – Потом ещё небольшой переход и на ночь в ауле, в том, где егерская рота стоит, заночуем. А уж завтра с утра этим же путём и обратно пойдём.

До речки, бегущей в низине, оставалось совсем немного, и до ушей взошедших на холм драгун вдруг долетели отзвуки ружейной пальбы.

– Недалече стреляют, – проговорил, вслушиваясь, Зимин. – Похоже, как раз у брода. Кто же это?

– Вот сейчас и узнаем, – процедил сквозь зубы Кравцов. – На нашем объездном участке, господа, идёт бой, и уклониться от него нам никак нельзя. Пётр Сергеевич, – обратился он к Копорскому. – Бери своих фланкёров и трубача, скачите вперёд авангардом, а мы следом за вами. Если силы неравные и у неприятеля огромный отряд, сигнал для ретирады дадите и будете на прикрытии.

– Слушаюсь. – Поручик козырнул. – Четвёртый взвод, ружья из бушматов долой! За мной, рысью!

Три десятка всадников отделились от основного отряда и понеслись по дороге.

«Казачий разъезд с персами схлестнулся, колонна егерей место дислокации меняет или это фуражирский обоз грабят? – мелькали мысли в голове у Тимофея. – Скоро увидим, в любом случае впереди кипит бой, и одна из сторон там наша». Он дал шенкелей Зорьке и вслед за Копорским выскочил на прямой участок дороги.

– Всё-таки фуражиры!

Около речки, составив повозки в некое подобие круга, от крутившихся вокруг на конях и спешенных всадников отбивался небольшой русский отряд. Сейчас бой шёл уже внутри импровизированных укреплений. Среди повозок мелькали фигуры, громыхали выстрелы, и до драгун долетали приглушённые расстоянием вопли.

– Побьют наших, вашблагородие! – выкрикнул, волнуясь, Тимофей. – Уже внутри бой идёт! Всем бо?шки сейчас порубят, гады!

Сознание выхватило из памяти картину нападения месячной давности. Бьющаяся в конвульсиях Чайка, толпа орущих бородачей, крики, выстрелы и катящаяся на обочину голова Антипа, разбрызгивающая кровь.

– Бей их, ребята! – рявкнул он, не дожидаясь команды, и дал Зорьке шенкелей.

– Взвод, вперёд, в атаку! – скомандовал уже за его спиной Копорский.

Ружьё в конной сечи было бесполезно, и, сунув его в бушмат Гончаров выхватил из ножен саблю.

– Ура-а! – Три десятка всадников обрушились на не ожидавшего нападения врага. Первого бородатого воина Тимофей срубил с ходу, сзади. Сабля ещё не успела просечь ему хребет, а он уже, вырвав её, ударил боковым хлёстом второго. Опытная Зорька каким-то образом умудрилась отскочить, и остриё копья третьего прошло впритирку у самого бока. Резкий взмах, удар – и в руках у ханца остался лишь обрубок древка. Ещё один удар – и он валится с лошади с рассечённой головой.

– Подмогу! Подмогу! Прошу подмогу! – выдувал сигнал трубач, а три десятка фланкёров рубились с опешившими от неожиданности ханскими конными. Находящиеся внутри укреплений из выставленных повозок солдаты ободрились и с воинственным криком ринулись в атаку на спешенных всадников. Вражеский сотник дал команду, и вслед за ним понеслись прочь все те, кто был на конях. Спешенных же продолжали рубить саблями драгуны, колоть штыками и бить прикладами, оглоблями солдаты и нестроевые обозники.

Утомлённая долгим переходом и яростной сшибкой Зорька проскакала пару сотен саженей вдогон за ханцами и перешла на шаг. Тимофей выхватил из бушмата мушкет и выстрелил в уносящихся прочь. Мимо! Для гладкого ствола тут было слишком далеко. Он спрыгнул на землю и стоя оглаживал кобыле морду и гриву.

– Молодец, Зоренька! Умница ты моя! – бубнил он ей на ухо. – Как же ты меня выручила. С меня угощение, как только в аул приедем.

Зорька, словно понимая, мотнула мордой и громко фыркнула, из пасти её вылетали хлопья пены, мокрые от пота бока тряслись и ходили ходуном.

– Устала, совсем умоталась, моя старушка, – нежно проговорил Гончаров. – Пошли, нельзя тебе стоять, походим немного. – И, взяв за уздечку, повёл её неспешным шагом к повозкам.

Здесь уже царила рабочая суета, солдаты оттаскивали и складывали в ряд павших, отдельно своих, отдельно ханских. Ставили на колёса перевёрнутую арбу. Отстёгивали, освобождали из упряжи убитых лошадей. Драгуны спешились и тоже внесли свою лепту во всю эту суету.

– Тимка, Тимоха, ты?! – крикнул сидевший на земле солдат с окровавленной головой. Товарищ делал ему перевязку, и он, оттолкнув его, встал на ноги. – Ну-у, ты чего, не узнал, что ли?!

– Ванька! Бородавкин! – воскликнул, расширив глаза, Гончаров. – Вот дела! Вот так встреча!

Земляки обнялись, а Бородавкин всё причитал, сжимая плечи Тимофея:

– А я ведь, ещё когда с этими бился, мельком тебя увида?л, да думал, что почудилось! Ну откуда же тут Тимохе-то взяться?! Он же драгун, он с полком у Эривани сейчас стоит! А мне тут саблей по башке бам! И в глазах потемнело.

– Ваня, Ванёк, дай я получше замотаю. – Товарищ пехотинец похлопал его по плечу. – Ну ты юшкой своей весь мундир драгуну заляпал. Тебя шатает вон!

– Да обожди ты, Егор, сейчас я, земляк ведь! – отмахивался тот.

К ним подбежал Блохин и тоже обнял раненого.

– Бра-атцы! – улыбаясь, протянул счастливый Бородавкин. – Как я рад вас видеть.

Мушкетёра повело вбок, и драгуны подхватили его под руки.

– Ну я же говорил, что нужно рану перевязать, – бубнил Егор. – Из него крови жуть сколько вышло. А ещё, видать, и башку хорошо тряхануло. Ладно хоть, кость не пробило. Сиди, не дёргайся теперь, дурила! – И начал мотать холщовый самодельный бинт.

Пару часов простоял полуэскадрон у реки. Уцелевший поручик из охраны фуражиров не рискнул продолжать путь с наполовину выбитым отрядом и решил вернуться к аулу вместе с драгунами.

– По коням! – разнеслась команда, и кавалеристы поспешили вскочить в сёдла. – Фланкёры первого эскадрона идут передовым дозором, второго – позади колонны в охранении!

– Взвод, принять вправо! – крикнул Копорский, и мимо потянулись повозки обоза. – Гончаров, а ну-ка подъедь ко мне поближе.

Тон командира не предвещал ничего хорошего, и Тимофей, вздохнув, тронул поводья. Зорька пристроилась рядом с командирским жеребцом и мирно стояла, мотая мордой, а её хозяин все десять минут, пока мимо проходила колонна, выслушивал нотации от поручика…

– И в следующий раз не посмотрю на всё, что у нас с тобой было, и что ты герой с крестом, получишь по полной! Отправлю вон из фланкёров в охрану полкового обоза, командуй там этими обормотами себе на здоровье! А в моём взводе я командир! Понятно?!

– Так точно, ваше благородие! – Гончаров вскинул ладонь к козырьку каски. – Виноват, не удержался, погорячился!

– Не удержался он, погорячился! – продолжал ворчать взводный. – А если бы там ещё на прикрытии ханская сотня стояла, а ты, не разглядев всё как следует, с ходу взвод в атаку бросил?! Посекли бы и нас, и другие взводы, что потом на выручку бросились. Думать нужно всегда прежде, Тимофей, а не горячиться! Да и какое ко мне уважение у драгун будет, если какой-то унтер офицером пренебрегает?

– Ва-аше благородие, Пё-ётр Сергеевич, ну что вы такое говорите? – протянул, краснея, Гончаров. – Ну я же вас так уважаю, так уважаю! Виноват, простите великодушно дурака! Обещаю, более такого впредь никогда не повторится.

– Ну ладно, дело молодое, – сменил тон командир. – А так-то лихо ты взвод в атаку бросил. Я ещё и рот открыть не успел, а тут: «Бей их, ребята!» И главное, все как один за тобой ринулись! Я уж потом для приличия команду дал. Мы тут переговорили с егерским поручиком, интересные новости он нам поведал. Якобы генерал Небольсин со своим отрядом разбил Аббас-Мирзу и занял Нахичевань. Теперь осталось только лишь Эривань приступом взять, и тогда тут можно на зимние квартиры вставать, и не придётся даже по заснеженным перевалам обратно в Тифлис идти. Ну да это начальству, конечно, уже решать, а нам пока до аула добраться да дозорный выезд завершить.

Прогромыхала по дорожным ухабам последняя повозка, процокали копыта основного отряда и, отпустив обоз на пару сотен саженей, Копорский дал команду к движению. Три десятка драгун с ружьями в руках пошли в замыкающем охранении.

Исполняя предписание главнокомандующего, генерал-майор Небольсин выступил из Карабаха в начале октября в сторону Нахичевани. Под его началом был отряд в три тысячи человек при девяти орудиях. Позднее время года, проливные осенние дожди и уже заваленные снегом горные перевалы – всё это настолько затрудняло движение, что авангард под началом Лисаневича, состоящий из одного егерского батальона и казачьего полка, достиг границ Нахичеванского ханства у селения Карабаба только лишь двадцать седьмого октября. Этому слабому авангарду пришлось здесь выдержать нападение целой армии Аббас-Мирзы, у которого было десять тысяч конницы, более трёх тысяч пехоты, двенадцать орудий и шестьдесят фальконетов. Но в русских рядах были Лисаневич, Котляревский и герои-егеря уже почившего к этому времени Карягина. Участь боя была предрешена. Аббас-Мирза, желая отрезать авангард от основных сил Небольсина, повёл конницу в обход обоих его флангов. Этим неудачным манёвром не преминул воспользоваться не боящийся принимать самостоятельные решения Лисаневич. Видя ослабленный центр противника и ожидая подхода с минуты на минуту главных сил, он сам перешёл в наступление и стремительно атаковал наиболее слабый, центральный участок боевого расположения персов. Последние оказались между двух огней. С одной стороны их громил в центре Лисаневич, на левом фланге – Котляревский, а к правому уже подходила колонна Небольсина. Полчища персов охватила паника! Бросая оружие, обоз и орудия, они ринулись в сторону Нахичевани. Небольсин повёл энергичное преследование и первого ноября при содействии хана Ших-Али-бека занял Нахичевань без боя, где и остановился, принявшись за обеспечение своего отряда необходимыми припасами и восстановление порядка в области.

Первая часть программы Гудовича была исполнена – Нахичеванское ханство занято. Главнокомандующий поручил Небольсину объявить его жителям, что не только сам город, но и всё ханство отныне поступает на вечные времена в подданство российского императора, и просил старшин, духовенство и весь народ, как новых подданных и соотечественников, безбоязненно и с полной уверенностью в своей безопасности возвратиться в свои жилища, сохранить верность России и прервать всякие сношения с неприятелем.

Между тем на главном театре военных действий у крепости Эривань, где и должна была решиться участь всей кампании, дела шли без особого успеха. Хотя осаждающие и отвели от крепости воду со стороны Темир-Булака, но в городе были колодцы, да и полную блокаду берега Занга ночью обеспечить было невозможно. Провианта же у осаждающих было в достатке, и они заявляли, крича егерям, что русские могут стоять три года под стенами и голодать, пока они начнут затягивать пояса.

Русская артиллерия вела непрерывный огонь по стенам и в итоге, как бы враг ни поправлял их, разрушив две башни, проделала большую брешь.

«…Но за всем тем, – как доносил Гудович государю… – гарнизон крепости, надеясь на свои укрепления, до сих пор не сдаётся, ибо крепость Эриванская чрезвычайно укреплена, имея гласис[1 — Гласис (фортификационный термин) – земляная насыпь за контрэскарпом рва, треугольного профиля, непосредственно примыкающая к внешнему краю – гребню контрэскарпа, рва укреплений. В полевых укреплениях высоту и скат гласиса делали так, что он способствовал уничтожению ближайшего мёртвого пространства, подводил противника под огонь и маскировал укрепление.] и затем две стены, снабжённые артиллерией…»

Взятие Нахичевани, уход за Аракс разбитого Хусейн-Кули-хана, бессилие французского агента Лежара, приезжавшего по поручению персидского правительства в русский лагерь с целью склонить фельдмаршала к большей уступчивости, – всё это дало повод Гудовичу снова потребовать у коменданта сдачи крепости. Но Гассан-хан и на этот раз дал отказ, ответив Гудовичу письмом следующего содержания: «…мы готовы даже вне крепости, в чистом поле действовать против вас, ибо внутри крепости защищаться и действовать против вас не составляет большой важности. Всякий может обороняться внутри крепости и быть свидетелем того же последствия, которое постигло вас при осаде Ахалкалак». При этом ханский посланник, привёзший это письмо, заверил графа, что гарнизон скорее ляжет весь на месте, чем сложит оружие. «Весь гарнизон, – говорил он, – состоит из отборных стрелков, взятых из отдалённых внутренних провинций, где остались их жёны и дети под присмотром как заложники. Для них лучше умереть одним, чем подвергать тому же и свои семейства, которых погибель неизбежна, если осаждённые не будут защищать крепость».

Положение русского войска под Эриванью начало принимать угрожающий характер. Рассчитывать на добровольную сдачу крепости уже не приходилось, но и продолжать осаду далее становилось невозможно ввиду позднего времени года. Плохо снабжаемые войска уже несли большие тяготы от рано начавшихся в этом году холодов. В горах выпал глубокий снег, который завалил ущелья и прервал сообщение с Грузией. Оставалось только лишь одно средство с честью покончить с затянувшейся кампанией – это штурмовать Эривань. Всё повторялось в точности, как и при князе Цицианове три года назад. К огромному сожалению, ошибки неудачной осады 1805 года графом Гудовичем в этот раз учтены не были. Русские войска опять были оторваны от баз снабжения, накопленных же припасов было мало.

– Приказано скорым маршем прибыть к крепости, – выслушал вместе с другими стоявшими командирами Огнева Тимофей. – В заслоне у Аракса остаётся полк казаков, третий и четвёртый наши эскадроны и батальон егерей. Выходим через два часа без обозов. При себе иметь во вьюках запас провианта и фуража на три дня.

– Неспроста такая спешка, – задумчиво проговорил Кошелев, крепя сакву с овсом. – Значит, серьёзное дело под Эриванью намечается, если всех, сколько только можно, так скоро собирают. Похоже, братцы, приступу быть.

– Эх, а я-то уж думал, что хоть в этом году не придётся более на стены лезть, – вздохнул Блохин. – Думал, не наберётся смелости эриванский комендант нашему графу перечить. Конницу ханскую мы разбили, персов за Нахичевань отогнали. Неоткуда более подмоги ему ждать. А вот же смотри какой упорный.

– Хватит болтать, лучше помоги чемодан приторочить, – буркнул Тимофей. – Я его ремнями посильнее к седлу притяну, а ты держи.

Наконец всё было уложено, наскоро пообедав, оставив котлы и всё лишнее, эскадроны начали выстраиваться в колонну.

– Ну чего вот с собой этой рухляди набрали?! Сказано было вам всё тут при обозе оставить, – ворчал, проходя мимо, вахмистр. – Нет ведь, неслухи. Вы бы ещё подушками, как князья, обложились!

– Ефим Силович, так холодно же, дождь на снег переходит, как раз под такое ненастье одёжка! – крикнул Чанов, похлопывая по туго свёрнутой бурке. – У Васильевича вообще кости не распрямишь на морозе, ему только и ходить по такой погоде в мехах.

– Пусть в нестроевые переходит. Тьфу ты, как татары вы в этих своих бурках, – сказал он и сплюнул. – Увижу кого в строю в горской одёже – штрафные сразу получите.

– Не в духе Силович. – Герасим кивнул ему вслед. – В первом взводе на Марка кудрявого, на приятеля твоего, Иванович, наорал. Замечание сделал, а тот ему поперёк что-то. Ох, он и давай тогда зевать, и по матушке, и так и эдак! Дрын взял и за ним, а тот прочь тикать.

– А он малый котёл к седельному чемодану приторочил, – хохотнув, произнёс Калюкин. – А ведь сказано было ничего лишнего с собой не брать и всё в обозе оставить. Не догнал он Марка, вернулся к коню и все вьюки с него вместе с тем котлом посрывал.

– Чё вы ржёте?! Я бы тоже, если б спрятать мог, такой же с собой увёз. – Артельный старшина неодобрительно покачал головой. – Это пока ещё наш обоз к Эривани подтянется, а нам всё это время на сухомятке там жить.

– Да ладно, Васильевич, чего уж там, крепость возьмём – там этих котлов ханских видимо-невидимо, – заявил Еланкин. – Вон с егерями в карауле был, так рассказывали они, что, когда в стрелковой цепи под крепостью стояли, татары баранину в огромных котлах наверху варили, а кости со стен вниз скидывали. Прямо ведь на стенах костры жгли, представляете! И смех и грех, мы их в осаде столько времени держим, а у них порцион намного лучше нашего.

– Ты сначала возьми её, эту крепость, балаболка, – проворчал Кошелев. – Да уцелей ещё при штурме. Баранина! – И покачав головой, пошёл в очередной раз проверить ремни вьюков.

– По коням! Первый эскадрон в походную колонну! Второй эскадрон, в колонну по двое! – послышались команды офицеров. – Взвод, разобрались в строю! Сдали чуть назад, передним места не хватает!

После привычной сутолоки наконец всё устроилось, и два эскадрона нарвцев под командой майора Кетлера пошли по Эриванскому тракту на северо-запад. Впереди, в шести десятках вёрст, их ждала грозная крепость Эривань.

Глава 5. Кровавый штурм

– Бум! Бум! Бум! – били по стенам тяжёлые осадные пушки. Только лишь на самое короткое время канонада замолкала, и становилась слышна ружейная стрелкотня. Повелением русского главнокомандующего выставленным в сооружённых укреплениях егерям было приказано вести огонь беспрерывно, не жалея боевого припаса. По всей осадной линии шло шевеление, рабочие команды готовили проходы в фортах и земляных ретраншементах, складировались огромные связки прутьев, корзины, брёвна и плетёные щиты, чтобы заполнить ими рвы. Солдаты стучали топорами, сколачивая из жердей длинные лестницы.

– Долго не засидимся тут, скоро на стены! – довёл до своих услышанное от командира эскадрона Тимофей. – Велено всю верхнюю одежду в лагере оставить, чтобы не стесняла, с собой только лишь запас патронов в лядунках иметь. Нужно будет налегке, братцы, через рвы перемахнуть, а потом по лестницам шустро карабкаться. Крепость возьмём – и забота, как обустроиться, сама собой отпадёт.

– Оно, может, и так, но какое-то подобие шатра всё равно нам не помешает. – Кошелев недоверчиво покачал головой. – Парусины вот жаль мало захватили, на землю придётся теперь солому и попоны стелить.

– Ладно, Васильевич, как знаешь, обустраивайтесь, – кивнув, согласился с ветераном Гончаров. – Хоть от ветра и дождя укрытие будет. Пока это мы обоз свой дождёмся. Ладно, пойду я до соседей, что ли, схожу, там в девятом егерском Тельцов Ванька в фельдфебели выбился. Помните, в Вороньем гнезде, будучи отделенным командиром, нас менял? Глядишь, хоть котёл на время у него выпрошу.

– Котёл – это хорошо, – забив кол, проговорил, выдыхая, Чанов. – Три дня только на одних сухарях, смотреть на них уже не хочу.

– Это да-а, горяченького бы сейчас, – вздохнул, натягивая на распорку конец полога, Ярыгин. – Вяжи, Колька! Ещё, ещё, давай ещё один узел ставь.

Тимофей шёл, стараясь выбрать дорогу посуше.

– Посторонись! – Мимо, разбрызгивая лужи, проскакал казачий конвой. За ним ехали на заляпанных грязью конях с десяток штабных, среди них выделялся статью важный пожилой господин с султаном мокрых перьев на шляпе.

– Гудо-ович! – Отскочивший на обочину пожилой пехотинец кивнул ему вслед. – Третий день со свитой вдоль крепости беспрестанно ездит, всё глядит на неё в свою трубу. Видать, места? для штурмовых колонн определяет.

Вот и ряды серых парусиновых палаток егерей. Стрелки возились около них, занимаясь своим нехитрым солдатским делом.

– Братцы, а Ивана Потаповича не подскажете, где найти? – крикнул Гончаров.

– Да вон, только что штрафников к уборной яме повёл. – Один из егерей, махнув рукой, показал в сторону дальних кустов. – Ежели поспешишь, так нагонишь, смотри, долго они там точно стоять не будут.

– Понял, благодарствую, – сказал, кивнув, драгун и, нырнув в проход между палатками, пошёл в указанном направлении.

Скопление большого количества людей долгое время и в одном месте подразумевало соблюдение определённых санитарных норм. За этим следили строго, ибо не так страшны были пули неприятеля, как зараза, косившая зачастую целые армии. Вот и в деле, прошу прощения, «справления естественных надобностей» был строгий и неусыпный контроль. Попробуй ты «сходи» за шатёр, унтер ладно, тебя и своя артель, и соседняя сообща поколотит. Потому как дурака только и учить кулаком и всем обществом, чтобы в следующий раз он головой думал, а не этим самым…

– Настил сдвинь! – слышалось от небольшой группки людей в зелёных мундирах. – Теперь сыпь, Прошка! Да ты не в кучу бросай, а рассыпай, шире рассыпай, я тебе говорю!

Облепленный белым егерь сунул лопату в куль и, потрясывая, начал рассыпать сверху порошок и белые комья. Двое подручных встряхнули большой рогожный мешок и раскрыли его горловину пошире.

– Потапович, узнаёшь? – Тимофей снял с головы фуражную шапку и улыбнулся.

– Тимоха! – воскликнул, окинув его взглядом, фельдфебель. – Так а чего бы не узнать-то? Два года назад, помнится, вы нам хорошее жильё передали на горной дороге. Мы потом вас частенько добром вспоминали. До весны ведь на этом Вороньем гнезде пришлось куковать. Ты по делу ко мне или как? А то вишь, у меня тут какое веселье. – Он кивнул на яму. – Может, и сниматься отсюда скоро, но полковой квартирмейстер говорит: «Все отхожие места проверить, починить и известью засыпать». Во-от хоть проштрафившиеся есть для такого.

– По делу я, Потапович, – подтвердил Тимофей. – Отойдём на чуток?

– Пошли, – согласился Тельцов. – Так, оболтусы, эту яму просыпали как следует, настилом плотно прикрыли её и потом к той, что у сломанной груши, топайте! – дал указание он штрафникам. – Я скоро туда тоже подойду, без меня начинайте.

– Ну, чего хотел, что за дело? – отойдя шагов на десять в сторону, поинтересовался он у Гончарова.

– Потапович, мы ведь сейчас оторванные от своих, какой уж день на одних только сухарях сидим, – пожаловался драгун. – И сколько ещё так сидеть, никто не знает, а вдруг на штурм придётся идти, а сил-то уже и нет.

– Ты это чего вокруг да около ходишь, говори, что нужно, – перебил его фельдфебель. – А то мне моих бестолковых надолго оставлять никак нельзя, небось, и сам понимаешь. Ну?

– Котёл бы нам, Потапович, – жалобно вздохнув, проговорил Тимофей. – Ну и зерна бы дроблёного на крупу да сальца хоть немного. Порцион-то нам только лишь сухарями одними здесь дают. Сам ведь понимаешь, как это. Вот, а мы бы ими с вами поделились.

– Котёл – имущество военное, – хмыкнул егерь. – На особом учёте в интендантстве находится. Да и зерно с салом просто так на дороге тоже не валяются, а со строго учётным порционом только лишь в артели идут.

– Да я понимаю. – Гончаров горестно покачал головой. – Ну ладно, как говорится, на нет и суда нет. Пойду я тогда.

– Да обожди ты! – остановил его фельдфебель. – Помочь, конечно, вам можно, свои же люди как-никак, только сам ты, Тимоха, пойми, за так ведь оно ничего не получится, у меня в роте излишков ведь совсем нет. А вот люди нужные, которые при деле имеются.

– Да это само собой! – обрадованно воскликнул Тимофей. – Про то, чтобы задарма получить, вообще даже речи нет. Мы и серебром, и трофеем, каким надо, отдаримся.

– Не-е, ну серебро-то чего у вас выгребать? Чать, артельное оно, и самим всегда надо будет, – проговорил задумчиво Тельцов. – Сабелька есть ли хорошая, только чтобы в ножнах? Кинжал ещё можно горский.

– Найдё-ём! Всё богатое, безо всякой ржи, – заверил его Гончаров. – Ещё и с ремнём поясным, на котором чеканные медные бляшки узором набиты.

– Ну, вот и хорошо. Значится, приходи, Тимоха, сам и пару человек с собой приводи. Там вон, у кустов, возле тропы, как смеркаться будет, встанете. – Он протянул руку, указывая место. – И сухари не тащите с собой, у нас и своих в достатке.

– Добро, Иван Потапович! – обрадовался Гончаров. – В сумерках, как ты и сказал, там будем тебя ждать. Ох и выручишь же ты нас, брат.

– Обожди пока благодарить, ещё дело нужно сладить, – нахмурившись, произнёс тот. – Ладно, пойду я, пока там мои чего-нибудь не свернули.

Ночью перед натянутым на колья пологом артели Гончарова пылал костёр, а от снятого с огня большого закопчённого котла исходил аппетитный дух наваристого мясного кулеша.

Пятнадцатого ноября собранным у себя в шатре старшим офицерам осадного войска фельдмаршалом Гудовичем был объявлен план предстоящего штурма. Вести его предполагалось пятью колоннами, атакующими по разным направлениям, дабы растянуть силы защитников крепости по всей стене. Согласно зачитанной диспозиции предписывалось наступать возможно поспешнее и «под жестоким штрафом не стрелять, прежде чем влезут на стену, влезши же на неё, стрелять по неприятелю, ибо тогда равный бой, но покуда на банкет не соберётся довольное число, вниз на штыки с банкета не сходить…».

Войскам запрещалось убивать женщин, детей и сдающихся на милость. Запрещалось бросаться на грабёж, пока вооружённый неприятель не будет истреблён окончательно.

– Идём резервом в колонне за батальоном Тифлисского мушкетёрского полка, – разъяснял собранным командирам поставленную задачу капитан Огнев. – Как только они стену очистят и там закрепятся, поднимаемся к ним по лестницам и врываемся вместе в город. До этого поддерживаем их вместе с ротой егерей огнём из ружей. Эскадрон Самохваловского идёт, так же как и мы, в соседней колонне вслед за кавказскими гренадерами. Борисоглебские драгуны распределены по всем другим штурмовым колоннам. Крепость нужно брать во что бы то ни стало. – Он обвёл взглядом командиров взводов и отделений. – Надеюсь, вы и сами прекрасно понимаете, господа, чем может грозить нам неудача при штурме. В лядунках наших запас патронов совсем малый, не сравнить с егерскими патронными сумками и патронташами. Расстреливается он за час серьёзного боя, так что предусмотрите, чтобы в каждом отделении был свой человек с носимым запасом, тот, у кого можно было бы его пополнять. И с собой пусть побольше патрон все драгуны прихватят, на внешний вид здесь никто внимания обращать не будет, это ничего, что карманы топорщатся, тут уж не до парадного вида. Так, что ещё? Выходим с мест расположения после полуночи и выстраиваемся за своими пехотинцами и егерями. Штабс-капитан Кравцов и я сам исходное место и старших пехотного батальона знаем. Подведём куда нужно. Готовьте людей, господа командиры, нам предстоит нелёгкий день.

– Сабелька в таких штурмах – дело второе, ребята, – доводя оселком остриё клинка, негромко рассказывал молодым Кошелев. – Первым завсегда здесь ружьё выступает, потому как это по своей сути есть стреляющее копьё, им ты и на расстоянии врага разить можешь, и вблизи. Хоть штыком остро заточенным, а хоть прикладом врагу карачун делай. Это вот штуцерникам нашим, им да, им тяжелее, потому как не приспособлен наш драгунский винтовальный карабин под штык, толку-то от него на таком коротком стволе. Вот потому и холим, лелеем мы с Блохиным Лёнькой свои сабельки. Но и вы тоже про них не забывайте, ребятки, кто его знает, как там дело при штурме повернёт. Выбьет вдруг татарин или перс ваше ружьишко, вот тут-то она, сестрица, вам и сгодится.

Разложив на пологе своё оружие, слушая негромкие пересуды товарищей, Тимофей тщательно его чистил и смазывал. Вот щёлкнул спускаемый курок пистоля, и он, ещё раз весь его внимательно оглядев, приступил к зарядке. Порох плотно прибит шомполом в стволе, теперь сюда же войлочный пыж, и к нему закатываем пулю. Далее опять пыж, плотнее всё прижать, и он, протерев ветошью, вставил заряженное оружие в носимую на теле кобуру.

Так же как и командир, на расстеленном пологе обихаживали своё оружие и другие драгуны из отделения. Движения у всех были отточенные, дело привычное, сколько уже сотен раз вот так они обихаживали и перезаряжали своё оружие.

– Стёпа, я тебе ещё пару десятков патронов положу? – спросил Ярыгина Резцов. – Есть место?

– Да куда?! – вскинулся тот. – Мешок уже неподъёмный. У себя их рассовывай.

– Да я и так в лядунку на дюжину больше затолкал и по карманам. Точно не возьмёшь? – поинтересовался Длинный Ваня.

– Нет! Если только ты вторым подносчиком будешь со мной. – Тот покачал головой. – А то пошли, найду ещё мешок с лямками.

– Ну куда, куда?! – ворчливо проговорил Чанов. – Сказано было одному только в отделении в подносчиках быть, а всем остальным бой вести. Ежели Сошников заметит, и вам, и Тимофею Ивановичу за такое самовольство по полной влетит.

Поужинав на зависть другим артелям горячим, гончаро?вцы завалились спать, три-четыре свободных часа до построения у них было. Храпели, укутавшись вылинявшими солдатскими шинелями и конскими покрывалами, старослужащие, только трое молодых ворочались с боку на бок и вздыхали. Утром им предстояло в первый раз идти на штурм крепости. Сколько наслушались они уже за эти полгода службы в эскадроне всякого. Переживут ли следующий день? И если переживут, не покалечит ли их злая картечь? Не пробьёт ли пуля? Не просечёт ли острый персидский клинок? Какой уж тут спать, когда в голове крутятся такие вопросы. Это вон Чанову или Блохину хорошо, сколько раз уже были на приступе. Дрыхнут, хоть бы хны им, а Герасим вообще соловьём заливается.

– Тихо стоим! – пробегая мимо колышущихся рядов, приглушённо покрикивали офицеры. – Не болтать, оружием не звякать, звон далеко по округе разносится.

– Глядите, после пушечных выстрелов передняя колонна мушкетёров пошла, а мы так же на месте стоим, – напомнил Огнев. – Только по моей команде вперёд двигаемся.

Капитан пошёл дальше наставлять другие взводы, и Герасим присел на корточки.

– Чего толчётесь? Передохните маненько, уже третий час ведь в строю мурыжат.

– Хоть бы и правда погнали, что ли? – Маленький Ваня, вздохнув, присел рядом. – Хуже нет вот так вот команду к бою ждать.

– Бум! Бум! Бум! – раскатисто громыхнули орудия. Впереди послышались резкие команды, а вслед за ними топот множества ног.

– Сигнал, что ли?! – Герасим вскочил. – Ну точно он, вон мушкетёры к стенам потопали.

Осаждённые не дремали, тёмные стены крепости озарились огненными сполохами. Десятки светящихся ядер разогнали мрак, со стен полетели подожжённые куски промасленной ветоши и факелы. В хорошо освещённые русские колонны ударил дождь свинца.

– Картечью бьют, вон какой визг, – озабоченно проговорил Кошелев. – Гляди-ка, всё предместье ведь ироды осветили, а на самих стенах черным-черно, не разглядишь стрелков. Умно, умно, научились-таки персы воевать.

– Ура-а! – пересиливая грохот выстрелов, до драгун долетел клич атакующих колонн. Вытянув шеи, они наблюдали, как освещённые пожарами пехотинцы, заваливая ров, ринулись к стенам.

– Ну же, и нам туда пора?! Как же там мушкетёры-то без нас?

Вот одна, вторая, третья лестница встала к основанию стен, по ним тут же начали карабкаться тёмные фигурки. Они срывались, сбитые ружейным огнём и картечью, но на их месте тут же оказывались новые и снова падали.

– Ждё-ём! Ждё-ём! – донёсся голос майора Кетлера. – Сейчас пехота за стену зацепится, и мы сразу пойдём!

Наконец солдаты Тифлисского полка, как видно, закрепились на самом верху. Там подсвечиваемые пламенем мелькали люди, а вот донёсся и тревожный барабанный бой.

– Сигнал подают! – крепко сжимая эфес сабли, воскликнул Копорский. – Подмогу просят. Ну вот, теперь и нам пора.

– Эскадрон, за мной, вперёд! – Майор Кетлер выхватил саблю и бросился в сторону рва.

– Взвод, в атаку! – рявкнул Копорский. – Быстрее, братцы!

Чавкая по размешенной сотнями ног земле, драгуны устремились за офицерами. Вот и широкий, наполовину засыпанный пехотинцами ров. Тимофей прыгнул на шатавшийся под ногами плетень и инстинктивно присел. «Вжиу!» – над головой пронеслась туча свинца. Картечь угодила в самую середину подбежавшей к преграде колонны. Послышался дикий вой и стенания.

Выпрямившись, Гончаров перебежал к противоположному краю и, закинув вверх мушкет, подтянулся. Прямо перед головой, обдав лицо грязью, в мокрую, размешенную сапогами землю ударила пуля.

– Где наши стрелки, мать их! – выругался он, вскарабкавшись наверх. – Перестреляют всех к едрене фене!

Нога запнулась о лежащее тело, в паре шагов от него лежало ещё одно в зелёном мундире, дальше ещё и ещё. На ровном простреливаемом участке перед стеной лежали десятки егерей и мушкетёров. Вот и ответ на вопрос, где наши стрелки.

– Бах, бах, бах! – ухо вычленило в общем шуме боя россыпь выстрелов. Не всех ещё постреляли. Стоя и с колена, нацелив штуцера и фузеи вверх, вели бой русские егеря-застрельщики.

– Не останавливаться! За мной! – Из красного, подсвеченного огнём сумрака глаза выхватили знакомую фигуру майора Кетлера, бежавшего в окружении драгун. – На стены, ребята! Быстрее! – призывал он, размахивая саблей.

– Вжи-и-иу! – град картечин ударил в эту группу, разрывая и бросая в грязь тела.

– Майора убили! – послышались заполошные крики. – Отходить надо! Всех сейчас побьют!

– Эскадрон, в атаку! На лестницы! – бросился к стене капитан Огнев. – Не стоим! Вперёд, братцы!

Полу куртки рвануло, бросив взгляд вниз, Тимофей увидел на левом боку прореху. Ощупав себя на бегу, боли не почувствовал, и вот уже они, перекладины штурмовой лестницы. Ремень с мушкетом за спину, шаг вверх, ещё, ещё один, ещё и ещё. Мимо пролетело тело, за ним следом второе.

– Как же страшно-то, господи. А-а-а! – заорал он, затем, собравшись, заработал сильнее ногами и руками, поднимаясь.

Вот и парапет, перескочив внутрь, Гончаров сорвал мушкет и пристегнул к нему штык.

Вслед за ним наверх выбрался и поручик Копорский.

– Четвёртый взвод, ко мне-е! Ко мне, фланкёры! – крикнул он, размахивая саблей.

– Тимоха, мы тут! – К Гончарову подбежал Блохин с обоими Ваньками.

– Остальные где?! Все живы?! – перебивая шум боя, прокричал Тимофей.

– Не знаю! – замотав головой, признался Лёнька. – Всё в такой суматохе было! Пушки картечью густо бьют, стрелки сверху ловко пуляют. Осипу Кожевникову башку прострелили, перед рвом он лежит. Более никого я не видел.

Наверх продолжали карабкаться драгуны. Кошелев, Герасимов, Чанов, Хребтов Макар и Колька. Около Гончарова сгрудилось уже восемь человек.

– Сидора убило, а Елистратке руку прострелили, – доложился Кошелев. – Он сам в лагерь пошёл, вроде кость цела, пятерню сжимал-разжимал.

– Ярыгин где, кто его видел?! – крикнул Тимофей, оглядываясь. – У него весь наш патронный припас при себе.

– Братцы, я тут! – с дальнего конца стены донёсся знакомый голос. – Бегу-у!

– Драгуны! Пехота две башни захватила! – выскочил из бокового хода Огнев. – Тифлисский полк в город ворвался, поддержим мушкетёров! За мной!

– Вперёд, братцы, дальше вместе держимся! – Увлекая за собой людей, Гончаров бросился следом за ним.

Топая по камням стены, перескакивая через лежащие трупы, а где-то прямо и по ним, драгуны пробежали пару десятков шагов и, заскочив в башню, начали спускаться по винтовой лестнице. Здесь тоже всюду лежали трупы, а каменные ступени были обильно политы кровью.

На двух узких городских улочках кипел ожесточённый бой. На прорвавшихся в город русских неприятель бросил все свои резервы. Борьба шла буквально за каждую саже?нь, за каждый шаг внутри города. Подоспевшая сотня драгун усилила давление на неприятеля, и ханцы с персами начали пятиться.

– Бам! Бам! – ударили выстрелы из выходящих на улицу окон большого дома. Огнев взмахнул саблей и, выронив её, рухнул на землю.

– Гончаров, очисти от стрелков дом! – прокричал Копорский. – Иначе они нас всех тут перестреляют!

– Братцы, за мной! – рявкнул Тимофей и, подбежав к калитке, ударил её прикладом. Массивная и окованная листовой медью, она стояла намертво. – Калюкин, Хребтов, спину подставьте! Лёнька, держи! – Он передал мушкет другу и, как по ступенькам, забежал на спины товарищей. «Лишь бы осколков или шипов там не было», – мелькнула в голове мысль. Пальцы зацепились за верхний край забора, и, перебирая ногами по выступающим камням, он подтянулся. Чисто. Во внутреннем дворике никого не было видно. Спрыгнув вниз, Тимофей вытащил из кобуры пистоль, и очень вовремя, в распахнувшуюся дверь дома выскочило двое вражеских воинов. Бам! – пуля из пистоля ударила одному в грудь, второй замешкался и дал Гончарову время выхватить саблю. А теперь на! Перс, вскинув ружьё, уже отщёлкивал курок, когда клинок подскочившего русского, проскрежетав по дулу, рубанул его руку. Заорав, он выпустил своё оружие и кинулся в дом. Самое время было залететь за ним следом, пока его там не ждут, но пересилив себя, Тимофей бросился к калитке и сдвинул засов.

– Держи! – Забежавший первым Лёнька сунул в руки мушкет.

Пока засовывал в ножны саблю и перекладывал в правую кобуру заряженный пистоль, большая часть отделения уже ворвалась через открытую дверь в дом. Внутри слышались выстрелы и крики.

Сунувшегося по лестнице наверх Хребтова пробили две пули, и Макар, как-то по-детски ойкнув, с удивлённым лицом опустился на ступеньки и застыл.

– Прикройте! – Тимофей выстрелил из ружья в мелькнувшую фигуру и бросился по ступеням.

– Бам! Бам! – хлопнули выстрелы за спиной, и ему под ноги упал бородатый воин. Ещё один рубанул саблей, и забежавший наверх Гончаров еле успел подставить мушкет. Ещё один удар, ещё!

– Ах ты ж зараза! – И отбив новый удар, он пнул носком сапога в колено. Бородач ойкнул и припал на отшибленную ногу. – Хэк! – Перехватив мушкет, Тимофей ударил его прикладом в голову.

– Иваныч, в сторону! – Выскочивший из-за спины Чанов разрядил ружьё в выбежавшего из соседней комнаты ханца.

Прислонившись к спине и заполошно дыша, Тимофей вытащил из лядунки патрон и начал перезарядку ружья. Мимо пробежали Кошелев с Ваньками, Блохин и Герасим.

– Бам! Бам! – громыхнули на этаже выстрелы, и, вставив шомпол в цевьё, он побежал по коридору на шум.

– Мы здесь с этими тремя сцепились. – Лёнька кивнул на лежащие трупы персов. – А сбоку из той клетушки четвёртый вылез, ну вот он и стрельнул из пистоля в Гераську. Это уж потом мы злыдня прикололи.

Тимофей надрезал кинжалом мундир на спине драгуна, пуля угодила прямо в хребет, перебив его. Без шансов. На всякий случай он, словно бы надеясь на чудо, потрогал Антонова у шеи и приподнял веко.

– Эх, Герасим, Герасим, ну кто же теперь будет ворчать и вечно ёрничать? Кто устроит свару по поводу очерёдности готовки и потом будет бухтеть у котла? Прощай, братишка. – И он стянул с головы каску.

– Четвёртый уже, – глухо произнёс стоявший рядом Кошелев. – А мы ещё толком в город не зашли.

– Берём – и вниз его понесли, – застёгивая подбородочный ремешок, проговорил глухо Тимофей. – Рядом с Хребтовым пока положим. Потом, как всё закончится, на панихиду за стены вынесем и похороним вместе со всеми.

Колонна прошла по извилистой улице ещё сотню саженей и на перекрёстке с другой улицей встала. С трёх сторон на неё напирали огромные массы неприятеля. Сил прорваться дальше уже не было. Целый час шёл бой на этом перекрёстке. Взвод Копорского занял большое двухэтажное здание и вёл из его окон огонь по домам напротив.

– У меня уже патроны на исходе! – крикнул, перезаряжаясь, Чанов. – Стёпка, есть ещё в мешке?!

– Нет! – откликнулся тот. – Все уж давно раздал!

– Ярыгин Степан! – позвал его Тимофей. – Бери Еланкина, выведешь его за стены к лазарету, потом к патронной повозке лети, набивай мешок и сюда сразу дуй! Давай, давай, родной, некогда телиться! – подтолкнул он Рыжего. – Ещё немного – и у нас одни только штыки с саблями из всего оружия останутся.

Ярыгин подхватил под руку раненого, и они побрели к выходу, а Тимофей выставил ствол ружья из окна и, быстро прицелившись, выжал спусковой крючок. Стрелок из дома напротив взмахнул руками, и его ружьё выпало на улицу.

– Теперь я! – крикнул Блохин и оттёр друга плечом. Хлестнул выстрел штуцера, и он удовлетворённо кивнул головой. – Ещё одного с чердачного продуха хлопнул.

– Сколько у тебя зарядов осталось? – меняя кремень на курке, поинтересовался Гончаров.

– Дюжина, – прошепелявил тот, скусывая кончик нового патрона.

– А у меня пять, – затягивая винт, проговорил со вздохом Тимофей. – Пистольные я не считаю, ими только если в упор.

– Ба-ам! – перекрывая ружейную стрелкотню, громыхнул пушечный выстрел, и вслед за ним с улицы долетели крики и стоны. – Бам! Бам! – ударили следом ещё два.

– Пушки подкатили! – донёсся крик с улицы. – Пушки бьют, братцы! Отходим!

Только что отбитые от перекрёстка ханцы радостно взревели и ринулись всей массой на русских. Те, отбиваясь штыками, попятились назад.

– Наши отступают! – донёсся крик с первого этажа. – Отходим, ребята, пока не отрезали!

Не дождавшись подмоги, обескровленная штурмовая колонна под яростными атаками неприятеля начала откатываться к стене.

– Не бежим! – Подполковник-пехотинец, отступая вместе со своими солдатами, подхватил фузею убитого и теперь тоже работал штыком. Отбил копьё, саблю, заколол двоих и сам получил пулю в грудь. Командование взял на себе майор. Медленно отходя, бросаясь время от времени в контратаки, колонна, сохраняя общий порядок, смогла оттянуться к стене.

– Не сможем уже Макара с Герасимом забрать, никак не пробиться нам к дому! – делая выпад в сторону перса напротив, прокричал Чанов. – Чуть-чуть ведь времени не хватило нам, Иванович! Мы ведь с Ваньками уже и в дом даже забежали, а тут эти нахлынули. Выход нам перекрыли и напирают. Мы еле-еле через ограду смогли перелезть и уже из другого дома на улицу выскочили. На! – Он сделал рывок вперёд и воткнул штык в грудь бородача. Тимофей прикрыл его с одного бока, Лёнька с другого, и, вырвав гранёный клинок из тела, здоровяк отпрыгнул назад.

До стены и прохода в башню было уже недалеко, противник напирал, и русские ряды стояли насмерть, давая уйти своим раненым.

– Братцы, в атаку! Отгоним басурман! – прокричал майор-пехотинец, и солдаты, переколов передних ханских воинов, заставили податься остальных назад. Изо всех соседних улочек к месту боя спешили всё новые толпы. Вот уже и русские под их напором начали обратно пятиться к башне.

– Ваньку Малого ранили! – донёсся слева крик Кошелева. – Отходи, Ванюша! Отходи-и!

– Держите строй! – крикнул Чанову и Лёньке Гончаров и бросился на голос Федота.

Как видно, Резцову просекли бедро, и он, припадая на раненую ногу и отбиваясь от наседавших ханцев, пятился назад.

Медленно, слишком медленно.

Двое обошли его с боков, сверкнули сабли, и Малой Ваня, обливаясь кровью, рухнул на землю.

– Братка-а! – Калюкин вырвался из напиравшей русской шеренги, надеясь прикрыть друга. Бахнул выстрел, и он упал с ним рядом.

– А-а-а! Гады! Убью! – Тимофей в холодной ярости выскочил вперёд и заколол бородача напротив, мушкет назад, и он с хрустом вогнал окровавленный клинок в соседнего ханца. – На! На! На! – мелькал в воздухе его штык. Вот ещё один бородач отскочил назад с окровавленной рукой. Растянутая шеренга солдат подалась вперёд и оттеснила от трупов драгун неприятеля.

– Хватай Мало?го, Васильевич, я Длинного возьму! – крикнул Тимофей и, поднатужившись, перекинул через плечо Калюкина. – Держись, Ванечка, держись! – бормотал он, неся его к башне. – Сейчас наверх занесу тебя, и там уж перевяжем. И Малого тоже перевяжем, авось очнётся.

Глаза заливало солёным, то ли потом, то ли кровью, хрипло дыша и приговаривая, он поднимался шаг за шагом по ступеням. Вот и боковой выход.

– Давай подмогнём! – Двое егерей подхватили его ношу, а он сам, стараясь отдышаться, привалился к стене.

– Сейчас, сейчас я, братцы, его перевязать нужно.

– Чего перевязывать-то?! – перекрикивая шум боя, воскликнул один из егерей. – Всё, кончился твой товарищ, помер.

– Не-ет, не-ет. – Качая головой, Тимофей подполз на коленях к лежащему. Открытые остекленевшие глаза Калюкина смотрели в одну точку, а из уголка рта вытекала струйка крови.

– Ванюша, ну как так-то? – прошептал Гончаров. – Ведь чуть-чуть осталось, отходили же.

– Иваныч, Малой тоже всё. – Весь окровавленный Кошелев опустил убитого рядом с Длинным Ваней. – Там уж сразу понятно всё было, изрубили злыдни.

– Отходим! Быстрее вниз! – крикнул выскочивший из башни Кравцов. – Уходим, Гончаров! На лестницу бегом! Персы напирают, не удержат их долго!

– Я ребят тут, вашбродь, не оставлю. – Тимофей упрямо мотнул головой. – Вместе сюда пришли, вместе и уйдём. Помогай! – крикнул он показавшимся в проходе драгунам. – Лёнька, ко мне! Иван, ты Васильевичу подсоби.

Спуск по шаткой штурмовой лестнице был ещё более трудным, чем подъём по винтовой. Наконец спускавшийся первым Блохин подхватил Калюкина, перекинул его через спину и потащил прочь от стены. Вслед за ними шёл, пошатываясь, и Гончаров. Так же как и они, сотни солдат несли на себе своих товарищей, раненых и убитых, многие сотни их ковыляли, зажимая раны. Сотни так и остались лежать там, где их настигла смерть.

Глава 6. Через ледяные горы

– …Мо?лим Тя?, Преблаги?й Го?споди, помяни? во Ца?рствии Твое?м правосла?вных во?инов, на бра?ни убие?нных, и приими? и?х в небе?сный черто?г Тво?й, я?ко му?чеников, изъязвленных, обагренных свое?ю кро?вию, я?ко пострада?вших за Святу?ю Це?рковь Твою? и за Оте?чество… – слышались молитвенные напевы полковых священников. Батюшки, идя вдоль выложенных на землю рядов погибших, помахивали кадилом. Пахло ладаном.

– Как живые Ванечки наши лежат, – прошептал Блохин. – Пришли вместе, так же вместе и уходят.

– …Водвори? и?х в со?нме сла?вных страстоте?рпцев, добропобе?дных му?чеников, пра?ведных и все?х святы?х Твои?х. Ами?нь, – заканчивая молитву панихиды, возвысил голос отец Феофан.

Шеренги драгун, где стояли и нижние чины, и господа офицеры, повторяя слова молитвы, перекрестились. Так же как и нарвцы, провожали своих боевых товарищей в последний путь все полки и батальоны осадного русского корпуса. Потери у него были огромные, только из отправленных на штурм четырёхсот шестидесяти трёх нижних чинов Тифлисского мушкетёрского полка назад возвратилось сто девяносто четыре. В остальных полках потери были столь же чувствительны. Но важнее всего был нравственный гнёт, который охватил войска Гудовича. Неудачный штурм, большие потери, холод, лишения, участившиеся болезни и отсутствие хорошего припаса – всё это подрывало боевой дух и силы солдат.

– Хороните! – Самохваловский махнул рукой. – Владимира Францевича и офицеров с этого края кладите.

На укрытые сверху старыми епанчами ряды упали первые комья земли.

– Прощайте, братцы. Царствие небесное вам всем. Вечная память! – прошептал Тимофей и, бросив горсть, размашисто перекрестился.

– Засыпа-ай! – разнеслось по полю, и заработали стоявшие с лопатами солдаты.

– Караул, гото-овьсь! Пли! – Командир первого эскадрона взмахнул саблей.

– Бам! – ударил раскатистый ружейный залп прощального салюта. Размешивая сапогами грязь, в лагерь потянулись вереницы солдат.

– Пойдём, Иванович, – позвал отделе?нного командира Кошелев. – Посидим, помянем ребяток. Нужно ещё в лазарет будет сбегать, хотел я горячего Кольке с Елистраткой передать, там ведь такая суматоха сейчас творится, просто жуть. Не до кормёжки бедолаг, ладно хоть, бадейки с водой выставили. Лазаретные служители с врачами и лекарями раненых беспрестанно пользуют. Ну а те, кто не лежачий и чуть покрепше, самых слабых страдальцев сами водой поят.

– Пойдём, Васильевич, – проговорил со вздохом Тимофей. – Это ты прав, у меня ведь совсем из головы всё вылетело, надо будет за ранеными ребятками нам приглядеть. Им-то ведь вдвойне тяжелее сейчас в лазарете. К врачу напрямую не подойдёшь, значит, нужно будет к лекарям, серебро немного им дадим, чтобы внимание к Елистрату и Кольке было. Глядишь, и поправятся быстрее.

– Это можно, – согласился Кошелев. – У меня в артельной кассе ещё пять рублей с пятиалтынным осталось. А вот едоков сейчас в отделении мало. Спаси, Господи. – И, остановившись, размашисто перекрестился.

Ели в этот раз молча, хмельное на поминовении потреблять было не принято, да и откуда ему было взяться в осадном лагере? С крепостных стен нет-нет да и раздавались пушечные и ружейные выстрелы, русские в ответ не стреляли.

– Куражатся. – Чанов кивнул в сторону Эривани. – Как же, герои, русское войско разбили.

– Не разбили, а отбили, – поправил его Гончаров. – У них потери, небось, никак не меньше нашего, да вот только за стенами они остались сидеть, а мы вот опять в поле.

– Что начальство-то говорит, Тимофей Иванович? – поинтересовался Ярыгин. – Будет ещё один штурм али всё, в Тифлис начнём собираться?

– Да я до большого начальства ведь не допущен, – хмыкнув, ответил Гончаров. – Капитан Самохваловский командование над обоими эскадронами за майора Кетлера принял, пока подполковника Подлуцкого нет. Довёл он до нас только указание генерал-фельдмаршала, чтобы к новому штурму готовиться. А как готовиться, когда в полках половинная убыль людей, а весь осадной припас, что под стенами был брошен, персы сразу спалили? Это теперь надо заново всё войско устраивать, лестницы по новой колотить и плетни с фашинами ладить. Артиллерия все ядра расстреляла, а из патронов у солдат только те, что с собой. А если вдруг опять долгий бой? Не знаю я, братцы, сомневаюсь, что Гудович на новый штурм решится. – Он покачал головой. – Хотя отомстить за ребят не мешало бы. Да и там, в городе, двое наших остались, так ведь и не смогли мы их вынести и честь по чести похоронить.

– Никак не возможно было их, братцы, вытащить, – проговорил виновато Чанов. – Мы ведь с Ванями уже примеривались, думали, ну всё, сейчас Макара с Герасимом себе на спины положим и вынесем. А тут наши в отступ резко пошли, и в дверь дома толпа ханцев давай с саблями ломиться. Хорошо хоть, пистоли заряженные при себе были, ох и выручили. Хлопнул из обоих, и ребятки пульнули да бежать во двор, а там через забор на соседний. Насилу от погони оторвались. Эх, нам бы минуту хотя бы одну лишнюю, мы бы их точно унесли, глядишь, и Ванюшки живыми бы остались, пока в лагерь покойников выносили.

– Ладно, чего ты, не винись. – Сидевший рядом Кошелев толкнул его плечом. – Такая она, значит, у них судьбинушка. Что уж тут поделать, брат, война, война-злодейка.

Последующие три дня подразделения осадного корпуса провели в подготовке к новому штурму, опять колотили лестницы и готовили фашины, чтобы заваливать ими ров, плели из прутьев плетни и собирали в кучи всякий хлам, оставшийся от предместий. Гудович приказал делать это демонстративно, дабы осаждённые видели решимость русских продолжить осаду. Артиллерии выдали последние ядра и порох, и она начала опять время от времени постреливать. С Эривани в ответ также раздавались выстрелы, ханские и персидские воины патроны нарочито не жалели. Воинственно голося на стенах, они потрясали копьями с нанизанными на них головами и скидывали их вниз.

– Пленных порубили али покойников обезглавили. – Чанов скрипнул зубами. – А что, коли поведёт Гудович на приступ, так и пойдём. Пощады тогда пусть не просят!

Граф же вновь в своей привычной манере принялся письменно увещевать коменданта о сдаче. И это после всех прошлых посланий, что уже были до штурма. Вот отрывок из него: «…Если вы надеетесь, что после первого штурма я с войсками отступлю от Эриванской крепости, то в противность такого ожидания могу вас уверить, что надежды вас обманывают. Едва пятая часть войск, со мной находящихся, была на штурме. Из числа же бывших на стенах знают уже дорогу в крепость. Итак, верьте моему слову, что с храбрыми войсками удобно могу предпринять я второй и третий штурмы. Верьте также и тому, что скорее сам лягу под стенами, нежели оставлю крепость». Но на последнее у Гудовича не хватило решимости. Ответа он, кстати, из Эривани опять не дождался. Между тем землю начали накрывать холода, зима в этом году в Закавказье была ранняя и суровая. Горы, отделявшие Эриванскую и Памбакскую области, были буквально завалены снегом, и ни один обоз попросту уже не мог пробиться к осадному корпусу из Грузии. Почти две недели ещё держал фельдмаршал крепость в блокаде, но получив известие от высланных дозоров о полном закрытии перевалов, Гудович приказал начать сборы для отхода в Тифлис. В ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое ноября основное военное имущество, раненые и больные были собраны к главному лагерю, а к тридцатому поступила команда собраться там же и всем войскам.

– В чём дело, Гончаров, почему трёх вьючных у тебя вижу?! – спросил строго у командира отделения Кравцов. – Велено было всех лошадей из отделений, что без всадников, в обоз отправлять, кроме одной.

– Ваше благородие, так две это для наших раненых, – ответил тот, пожимая плечами. – Драгун Еланкина и Балабанова. В лазаретном обозе сейчас мест не хватает, так что мы, как только в горы зайдём, на этих лошадей их посадим.

– А отправил в обоз сколько? – поинтересовался исполняющий обязанности командира эскадрона.

– Пять, ваше благородие, – доложился Тимофей. – Забрать бы их, конечно, лучше оттуда. Всё-таки строевые они кони, для тягла не больно приспособлены. Не углядят ведь за ними в обозе, падут. Как же потом драгунам да без коней? А вот для нас, для тех, кто в строю, если одвуконь идти, то и переход гораздо лёгким будет. Будем их попеременно, как только утомятся, менять.

– Уж больно умный ты, как я погляжу, Гончаров, – нахмурившись, проворчал штабс-капитан. – А по корпусу приказ дан – ничего врагу здесь не оставлять, или порушить всё, или в Тифлис вывезти. Вот и выкручивайся, как хочешь.

– Бум! Бум! Бум! – громыхнули дальние взрывы.

– На осадной батарее мортиры уничтожают. – Копорский кивнул на дальний курган у Эривани. – Пойдёмте, Павел Семёнович, к шатру, пока его не свернули. Там должны уже чай заварить, унтеры, небось, и сами тут с увязкой вьюков разберутся.

Офицеры пошли в сторону сворачиваемого лагеря, и поручик, обернувшись, погрозил кулаком Гончарову.

– Ярыгин, зараза! – рявкнул Тимофей. – Я тебе говорил, отведи двух коней ближе к ручью? Почему, оболтус, ты это не сделал?!

– Тимофей Иванович, ну чего ты, маненько только не успел, – запричитал Стёпка. – Ну кто же это знал, что их благородия так рано с проверкой пойдут? Ещё ведь и вьюки толком даже не навязали. Да, может, и не надо их к ручью-то гнать, а? Ну ведь сопрут их там пехотинцы. Чего же, стоять, что ли, с ними, сторожить их всё время?

– Да теперь-то уж пусть здесь стоят. На Зорьку много тяжести не грузите, лучше все бурки и полог к её седлу приторочьте. Пока что во всём уставном поедем, а в горах начальству уже не до внешнего вида будет. Ох, чую, намаемся мы с этим переходом. Позапрошлогодний, из Баку, прогулкой покажется.

Двадцать девятого ноября подошли те силы, которые стояли заслоном на реке Гарничай, а тридцатого, как только рассвело, колонна русских войск двинулась на север. В арьергарде, прикрывая колонну, шли борисоглебские и нарвские драгуны, а с ними ещё и два казачьих полка. Первый день вражеской конницы не было. Как видно, эриванский комендант опасался устроенной русскими ловушки и вслед за отходящими свои силы до поры до времени не посылал. Только лишь на вторые сутки пути, когда авангард уже подошёл к горам, в снежной пелене позади бахнуло несколько выстрелов, и вслед за парой десятков казаков в просвет вынеслось вдруг около трёх сотен ханских всадников.

– Спешиться! – рявкнул Самохваловский. – Эскадроны, фронт в две шеренги, становись! К бою! Примкнуть штыки!

Щёлкали клинки, вставая в крепления ствола, а глаза уже выбирали, куда стрелять.

– Це-елься! – скомандовал капитан. – Первая шеренга, огонь!

Семь десятков ружей громыхнули, а их хозяева уже высыпали порох в замки из только что скусанных патронов.

– Вторая шеренга! – Облако от сгоревшего пороха отнесло в сторону, и Самохваловский взмахнул саблей. – Огонь! – Ещё залп – и в накатывавшей конной массе появились прорехи.

«Успеваем, как раз должны зарядиться, – мелькнуло в голове. – А вот вторая уже точно нет».

Проталкивая резким движением пулю шомполом, Тимофей даже не стал его ставить на место, а попросту воткнул в снег. Щелчок курка. Готово! И он совместил мушку с целиком на нёсшемся прямо на него всаднике. Ну же! Команда?!

– Огонь!

Указательный палец надавил на спусковую скобу. Грохот, яркий язычок пламени и удар приклада в плечо. А теперь чуть присесть и штык под углом вперёд.

Так же, как он, сделала это и вся первая шеренга. Вторая за спинами вытянула дула со штыками над её головами. На этот частокол из стальных клинков выскочило из порохового облачка около полутора сотен всадников.

– На! На! На! – резкий укол, укол, ещё укол. Штык ударил остриём лошади в морду, взвизгнув, она шарахнулась вбок, и сабля её хозяина чуть-чуть не достала до русского.

Есть секунда, чтобы вытащить пистоль!

Тимофей, перехватив в левую руку мушкет, вытянул правую и разрядил пистоль в нового наезжавшего на него врага. В самую середину русского строя, сминая его, заскочило двое ханцев, пока их не закололи, они успели порубить шестерых.

– Держать строй! Сомкнуться! – слышался крик Самохваловского, а на Гончарова в это время наезжал ещё один вражеский воин. Опытный, он не стал бросаться, как другие, на штыки, а старался, крутясь на коне, рубануть самым кончиком клинка на предельной дистанции.

– Врё-ёшь, против плотного строя ничего у тебя не выйдет! – процедил сквозь зубы Тимофей и, отшатнувшись после удара противника, тут же сам сделал выпад. Штык прошёл в какой-то пяди от тела ханца, и он, резко ударив конские бока пятками, отскочил.

– Ура-а! – из-за спины с криком вылетели казачьи сотни.

Ханцы развернули своих коней и припустились по протоптанной дороге назад.

– Где вы были-то раньше? – проворчал Кошелев. – Ещё бы немного – и точно бы прорвали нам центр, а вот там было бы худо, коли без хорошего строя б остались.

– Отби-ились, – заключил Чанов, вытирая комком снега окровавленный штык. – Эко они ходко на нас выскочили, вторая шеренга только и стрельнула разок.

– Лёнька, Ваня Чанов, Васильевич, Стёпка, все здесь, все живы, – облегчённо выдохнул Тимофей, пересчитывая друзей. – На этот раз даже не поранило никого. А вот из первого эскадрона ребяткам не повезло. Из того места, куда прорвались ханцы, выкладывали в снег окровавленные неподвижные тела. Троих перекинули через лошадиные спины и погнали за колонной.

– Раненых в лазарет вывозят. – Кошелев кивнул им вслед. – Вишь как, шестерых намертво срубили, троим тоже досталось. Плохо дело, в такой-то вот холод с кровью вся сила из человека выходит.

Пользуясь затишьем, пара десятков самых ушлых казаков сгрудились около подстреленных лошадей ханцев и споро свежевала туши.

– Иванович, тоже бы не мешало мясом запастись, – проговорил озабоченно Кошелев. – Крупа и сухари у нас есть пока, но с мясом оно бы, конечно, лучше было.

– Действуй, Васильевич, – одобрил Гончаров. – Пока коней не подвели и суматоха с посадкой, немного времени у тебя есть.

– Понял. Ваня, за мной. Лёнька, Степан, а вы коней наших примите, как только их подведут.

Второго декабря вся русская колонна зашла с равнины в горы, путь был завален глубоким снегом, и для расчистки Ортнавского ущелья вперёд выслали батальон Саратовского полка и казаков. Но, несмотря на это, войска брели по пояс в снегу при страшных вьюгах и морозах. Солдаты, не имевшие при себе тёплой одежды, гибли в таком количестве, что за шесть дней перехода в горах убыль всего отряда превысила тысячу человек. Сам генерал-фельдмаршал жестоко простудился и лежал на самодельных санях с жестоким приступом ревматизма. Подразделения корпуса пришли в невероятное расстройство, никакого строя уже не было, шли как могли, а у борисоглебских драгун пали все кони, так что они продолжали переход в пешем порядке. Крайнее расстройство Борисоглебского полка граф Гудович приписал нераспорядительности его шефа и отрешил его от должности, а сам полк как бесполезный для войны в Закавказье отправил обратно на линию. На его место взамен были истребованы нижегородские драгуны, составившие позднее вместе с нарвскими кавалерийскую бригаду генерала Портнягина. Так состоялся приход в Закавказье славных нижегородцев. Будь Борисоглебский полк в большей исправности, и нижегородцы остались бы на Моздокской линии, а перед началом Отечественной войны ушли бы в Россию, и Кавказ не стал бы ареной их славных подвигов в течение целого столетия.

Неприятель вслед за отходившим в горы корпусом не пошёл, и Хусейн-Кули-хан даже отправил послание в Тегеран о том, что победил русских под стенами крепости Эривань и изгнал их остатки в зимние горы, где они все и сгинули. Меж тем, теряя людей, корпус двигался медленно в сторону Тифлиса.

– Темнеть начинает, – взглянув на затянутое снеговыми тучами небо, проговорил озабоченно Кошелев. – Привал нужно делать. Дальше пойдём или, может, тут встанем?

Тимофей огляделся, в седловине снега, конечно, побольше, но зато не так ветер задувает, как в том же ущелье. Впереди, шагах в двадцати, валялась перевёрнутая сломанная арба, рядом с ней лежали три уже заледеневших трупа.

– Разгребай прямо тут под стоянку, Федот Васильевич. – Он кивнул головой в сторону повозки. – На ночь нам дров из неё точно хватит, чтобы греться. Лёня, Степан, вы раненых на снег спустите с коней, а потом Васильевичу помогите с обустройством. Потом уж коней все вместе покормим. Пошли, Ваня, покойных хоть немного в сторону отнесём, не дело это, чтобы они прямо на дороге вот так вот валялись.

Ветер бросал снег в лицо, а они с Чановым, натужно дыша, волокли одеревеневший труп к скалам.

– Вот тут и положим солдатиков у камней. – Тимофей указал на видневшиеся из-под снега огромные валуны. – Сейчас и остальных сюда же притащим, а потом их снегом немного закидаем. По весне травой хорошо прикроет, а глядишь, и камнями с оползнем засыплет, всё не в дорожной грязи они будут лежать.

Со стороны темневшей на снегу повозки раздавался стук, и вскоре потянуло дымком. Ребята, расчистив до колена сугроб и плотно утоптав оставшийся снег, постелили на него полог, затем воткнули кол и натянули сверху конусом второй, большой кусок парусины. С прикрытой палаткой, с подветренной стороны, уже разгорался костерок. На него повесили сверху котёл, в котором плавился снег.

– Как вы тут, братцы? – Тимофей заглянул в темневшее нутро самодельной палатки. – Руки-ноги чувствуете? Не застыли?

– Хорошо, хорошо нам, Иваныч, – отозвались Елистрат с Колькой. – В бурках-то совсем тепло, а тут даже теперь и не дует. Не беспокойся.

– Перевязать бы вас не мешало, да боюсь, застудим, – проговорил Гончаров озабоченно. – И ведь чистой перевязи никакой не осталось. Дня три ещё, и спуск в долину будет, там уж и холста, и тряпок всяких прикупим.

– Много не закидывай дров, Лёнька! – донёсся ворчливый возглас от костра. – А то на варку сейчас и на утренний разогрев этой повозки точно не хватит, чему тут с одноосной особо-то гореть, так, кошкины слёзки одни.

– Хорошо хоть, эту нашли, – отозвался Блохин. – Деревьев совсем никаких в округе нет.

– Ну, так-то да-а, считай, повезло нам сегодня, – согласился Кошелев. – Палатку, конечно, никак не протопишь, зато с горячим ужином будем. Ваня, ты давай-ка конину тонюсенькими пластами начинай стругать, так она быстрее сварится.

К сидевшему на пологе Гончарову подошёл Лёнька и, скинув с себя бурку, накинул её на друга.

– Всё, твоё время, Тимох, грейся, я всё равно у костра толкусь.

С готовкой на заморачивались, в закипевшую воду засыпали мелко дроблённую на крупу пшеницу, сюда же кинули тонко наструганную конину и заледеневшие сухари.

– На раз только соли. – Кошелев покачал головой, взвешивая в ладони холщовый мешочек. – Всё сыпать али как?

– Половину, наверное, – предположил Тимофей. – Всё хоть немного для вкуса на второй раз будет.

– В такой морозной жути и соли не нужно, лишь бы горячая пища была, – заметил Чанов. – В прошлый раз ледяными сухарями ужинали, словно и не ел. Брюхо от голода часа через два уже скрутило. Заколел, если б не растолкали, так бы и не проснулся, поди.

– Зато сегодня прямо по-ба-арски ужинаем, – проворковал, пробуя варево ложкой, Лёнька. – Жидковато, конечно, не как на квартировании каша, но зато ску-усно.

– Так и ничего, что жидковато, – произнёс Чанов. – Мясное же. Ну-у чего ты, долго ещё ждать?

– Обожди, Ваня, крупа не разварилась, – дуя на ложку, ответил ему Блохин. – Чего толку не размякшую глотать, такая и сытость не даст. Ещё немного времени нужно.

– Не разварилась у него, а сам вон уже третью ложку подряд мечет, – проворчал Чанов. – У меня, глядючи на тебя, уже опять брюхо, как вчера, сводить начало.

– Всё, нет больше деревянного. – Ярыгин кинул обрубки от повозки в кучу подле костра. – Маленькая арба была. Лёнька, дай мне тоже попробовать? Гляди, сколько я тебе дров наготовил.

– Да обождите вы! Ну чуток ведь ещё поварить нужно! Стёпа, ты треть дров в сторону отложи, чтобы ненароком всё не спалить. Утром в оставшееся в котле снега докинем, покипит маненько, и жижу как похлёбку черпать будем.

Эту ночь драгуны из отделения Гончарова спали сытыми. Храпели, прижавшись друг к другу под одной буркой, Тимофей с Лёнькой, так же как и они, грелись все остальные, а порывистый ветер накидывал на парусиновую палатку снег, заметая её. Дремали рядом, сбившись в небольшой табунок, и кони. Они-то и разбудили поутру Кошелева своим фырканьем.

Еле сдвинув в сторону занесённый снегом полог, Федот, кряхтя, вылез на карачках наружу. Ветер стих, в распадке прояснилось, но стало заметно холоднее.

– Вставайте, ребятки! – крикнул он, оглядываясь. – Подъём, подъём, вон как подморозило. Встаём, наших догонять нужно.

Через два дня растянутая колонна осадного корпуса достигла предгорий у Памбакской долины. Здесь, у селений, стояли армейские обозы, не посмевшие зайти в горы. Спустившись, Гудович дал войскам пять дней отдыха. Далее они пошли неспешным маршем в Тифлис.

Также претерпели страшные лишения и войска под командованием Небольсина, которые, дабы не быть отрезанными от основных сил персами, Гудович повелел выводить из Нахичевани. На марше они были окружены и атакованы тридцатитысячной армией Аббас-Мирзы, но, разбив её, сумели прорваться через Карабахский хребет к Шуше. Дорога на Елисаветполь была для них открыта.

К Рождеству обе части Закавказской армии смогли достигнуть зимних квартир. Эриванский поход Гудовича, покрывший славой русских солдат, нанёс репутации и высокомерию фельдмаршала жестокий удар. Расстроенный физически и нравственно, осознавая своё бессилие руководить делами в Закавказье, он просил государя уволить его с должности наместника и командующего армией.

Просьба маститого фельдмаршала была уважена, и указом Александра I в преемники ему был назначен генерал от кавалерии Тормасов Александр Петрович.

Глава 7. Взвод

– Света сюды дай побольше, – проворчал эскадронный лекарь. – Сто раз уже говорил – на перевязку больше его надо. Нет ведь, всё в потёмках вечно делать приходится.

– Да уже три сальных свечи зажгли, Акимович, – хмыкнул Блохин. – Чего мы виноваты, что ты как тот старый, слепой кот уже, который в сенях мордой в миску тычется?

– Ты мене попеняй ещё, попеняй годами, Лёнька! – взрыкнул лекарь. – Забыл, как я тебя самого штопал? Ох и попадёшься ты ко мне в руки, зараза болтливая!

– Да не дай Бог! – Тот перекрестился и пододвинул ближе зажжённый масляный светильник. – Я уж лучше, если вдруг какая рана и случится, в полковой госпиталь отдамся.

– Ну вот и этих надобно было там же держать. – Эскадронный эскулап мотнул головой в сторону топчанов с Балабановым и Еланкиным. – Нет ведь, с собой на квартиры всё тащат, а ты ходи по ним по всем, обихаживай.

– Ладно тебе, Поликарп Акимович, ну чего ты ворчишь? – Тимофей поставил на стул рядом с ним таз кипячёной воды. – Сам ведь знаешь, как главный и полковые госпитали загружены после похода. Какой уж там может быть уход за ранеными? Так, если только на самую скорую руку. А ты-то у нас человек опытный, серьёзный и обстоятельный, никакому врачу в знаниях не уступишь. Ещё ведь при Очакове и Измаиле ребяток пользовал. И рука у тебя лёгкая, вон как после тебя раны рубцуются, скоро уже, небось, и нитки со швов снимать будешь.

– Рано ещё, – нахмурив брови, буркнул лекарь. – Кольке точно пока рановато. А вот по Стёпке поглядим, может, и сниму. Сейчас перевязь только стяну. Скинул мундир? – Он обернулся к Ярыгину. – Ну а теперь и рубаху исподнюю тоже сымай.

С улицы донёсся топот шагов, и стукнула входная дверь.

– Унтер-офицера Гончарова к командиру эскадрона! – заскочив внутрь, гаркнул вестовой. – А драгуна Кошелева к господину квартирмейстеру просили зайти.

– Чего горланишь, Сёмка?! – проговорил укоризненно Блохин. – У Акимовича вон чуть ножницы из рук не выпали.

– Ты за своими руками, Лёнька, смотри, – буркнул лекарь. – Таращится он тут, работать мешает. Светильник лучше поближе переставь. А ну-ка давай руку, Елистратка, скручивать перевязь с тебя будем.

– Пошли вместе, Васильевич? – предложил Кошелеву Тимофей. – Всё равно нам в одну сторону идти.

Троица пошагала по изгибистой тифлисской улочке в сторону Куры, где около турецких бань расквартировались полковой и эскадронные штабы.

– Как там Павел Семёнович, в духе? – спросил у шедшего рядом вестового Гончаров. – А то вчера на вечернем сборе какой-то он шибко злой был. Из первого взвода Игнатову выволочку устроил.

– Да так-то вроде ничего с утра были. – Семён пожал плечами. – А вчера они же от полкового командира уже такими вернулись. Видать, их высокоблагородия шибко нашего эскадронного командира наругали, вот он и давай взводных и отделенных потом гонять.

Вот и здание, занимаемое Кравцовым. Вестовой с Гончаровым пошли к нему, а Кошелев отправился дальше.

– Васильевич, насчёт дров уточни! – крикнул в спину артельному старшине Тимофей. – А то хозяева жаловаться уже хотят, что мы у них всё заготовленное пожгли.

– Ладно, спрошу. Обещали же всё им восполнить, вот чего вредничают?

– Ваше благородие, младший унтер-офицер Гончаров по вашему приказанию прибыл! – прикрыв за собой дверь, доложился Тимофей.

– Проходи к стене, присядь пока. – Сидевший за столом штабс-капитан кивнул на лавку. – Сейчас Копорский с Зиминым ещё подойдут и Игнатов с Пестовым.

Обстукав от снега у порога сапоги, Гончаров присел там, где ему и было сказано, а Кравцов, перебирая лежавшие перед ним бумаги, делал на них какие-то отметки и складывал листы отдельными стопками.

– Да-а, поте-ери, – пробормотал он, подсчитывая про себя. – Сходили, называется, на приступ. Сколько у тебя людей, Тимофей, за этот поход выбыло?

– Шесть безвозвратно, ваше благородие. – Тот вскочил с лавки. – Двое из лазарета при отделении долечиваются.

– Считай, что ополовинено отделение. – Павел Семёнович покачал головой. – Вот так же и во всех других. И по офицерам такая же убыль в эскадронах.