нельзя молиться за царя ирода богородица не велит
НЕЛЬЗЯ МОЛИТЬСЯ ЗА ЦАРЯ ИРОДА?
13 апреля 1605 года скоропостижно скончался царь Борис Годунов
Приблизительное время чтения: 6 мин.
Так уж случилось, что вот уже почти двести лет — спасибо классику — царь Борис для нас не столько историческая фигура или даже литературный персонаж, сколько ключ к загадке: как, не впадая в крайности и оставаясь человеком православным и церковным, совместить в собственной душе апостольское «несть бо власть аще не от Бога, сущия же власти от Бога учинены суть» (Рим.13, 1) и пушкинское «нельзя молиться за царя Ирода — Богородица не велит»?
Меня еще в школе удивляло: а почему, собственно, так проштрафился именно Борис Годунов? Он что, был плохим царем? Да нет, скорее, даже хорошим. А уж фактическим правителем при своем зяте и предшественнике царе Федоре Иоанновиче — вообще отличным. Этот тендем практически идеален: на престоле блаженный, начальник-мечта, который ни во что житейское не мешается, зато молится и предстательствует перед Богом за народ, а за ним — сильный политик, укрепляющий и развивающий государство.
Первые 12 лет фактического правления Годунова — это избрание митрополита Московского Иова первым русским патриархом. Это небывалый размах строительства городов и крепостей — Воронеж, Ливны, Самара, Царицын, Саратов, Елец, Белгород, Томск, непреступные крепостные стены Смоленска и Белого города в Москве, которые вместе с укреплениями Земляного вала так и не решился штурмовать крымский хан Казы-Гирей. Это мирный договор со Швецией, по которому Россия вернула себе все земли, которые потеряла во время Ливонской войны…
И все это под сенью праведника на престоле, воплощенного идеала воцерковления жизни и власти, который — и это главное — был в глазах всех абсолютно легитимным ее носителем, Рюриковичем, прямым наследником Ивана Грозного.
Беда Бориса Годунова не в том, что он был плохим царем. Его беда в том, что он был незаконным царем. Хотя его и избрал Земский собор. Да и что это за избрание? Так, боярские игры. Во всяком случае, по версии Пушкина: «О чем там плачут? — А как нам знать? То ведают бояре, нам не чета».
Борис Годунов — прагматик, популист, политтехнолог, но предлагаемые им «правила игры» до поры до времени всех вполне устраивали, до 1602 года он был довольно популярен во всех классах общества, и его падения ничто не предвещало.
А потом разразился кризис. Весной 1601 года двенадцать недель шли холодные дожди, а в июле выпал первый снег. В конце августа по Днепру ездили на санях. Урожая, понятно, в том году не было. Весна 1602 года была ранняя, теплая, но только взошли озими — снова грянули морозы, а летом урожай сгубила засуха. Начался голод. Продавали пироги с человечиной, выкапывали покойников, резали и ели постояльцев на постоялых дворах. Погибла чуть не треть населения страны. В Москве из двухсот пятидесяти тысяч жителей умерло сто двадцать семь.
А между тем в Курской и Владимирской земле, на черноземных окраинах урожай был такой, что хватило бы на всю Московию.
Но чтобы преодолеть кризис, нужны были, во-первых, авторитетный лидер, имеющий бесспорные права на власть, и, во-вторых, хотя бы относительно нормальное общество. А за годы правления Ивана Грозного что-то «поломалось» в людях. Спасаться от общей беды можно только вместе, но никто ни о чем и ни о ком, кроме самого себя не думал. Общество пережило уже столько жестокостей, что стало равнодушным к смерти и страданиям. Всем было на все наплевать.
Нельзя сказать, что Борис Годунов так уж ничего не делал. Делал, и вполне разумно: строил каменные палаты в Кремле, давая работу и пропитание тысячам людей, издал указ, что брошенные хозяевами холопы тут же автоматически получают свободу, боролся с разбойниками, как мог. Будь он Рюриковичем и не переживи страна всего ужаса правления Ивана Грозного, что-то еще можно было сделать. В реальности же правительство только все больше теряло контроль над ситуацией.
В таких ситуациях чаще всего берет верх логика Николо Макиавелли: «Если уж выбирать между страхом и любовью, то надежнее выбирать страх. Ибо о людях можно сказать, что они неблагодарны и непостоянны, их отпугивает опасность и влечет нажива: пока ты делаешь им добро, они твои всей душой, но когда у тебя явится в них нужда, то они тотчас от тебя отвернутся».
У Пушкина же народ просто отчетливо осознает безблагодатность власти Бориса — «Вот ужо им будет, безбожникам» — и бедствия, обрушивающиеся на Русь, воспринимает как наказание за избрание безблагодатного, преступного «царя Ирода». Ведь Ирод не только детоубийца, он — гонитель Христа. И Борис Годунов это отношение к себе чувствовал и отвечал на него террором в духе Ивана Грозного.
Насильно постригали в монахи, душили в тюрьмах, ссылали в Сибирь, отбирали имущество. Богдану Вельскому велели выщипать по волоску бороду, которой боярин очень гордился. Знатные и богатые кабалили людей «беспредельно» — слово это, оказывается, уже было в ходу у наших предков: хватали на дорогах бродяг, объявляли холопами тех, кто нанялся на временную работу, и даже дворян, отбирая у них поместья. «Колдунов» и «ведьм» страшно пытали, и они или умирали под пытками, или оказывались повешенными за упрямство.
Но если от Грозного, законного, «природного» царя, народ был готов терпеть все, то от царя из опричников Бориса — нет.
Наверное, в обычной спокойной обстановке он мог бы и дальше править и даже проводить реформы. Но от общества потребовались сверхусилия, самоограничение и дисциплина, и общество развалилось. «И сталось у Бориса в царстве великая смута; доносили и попы, и чернецы, и проскурницы; жены на мужей, дети на отцов, отцы на детей доносили». Это — из летописи.
А тут еще самозванец на горизонте замоячил… Семь лет безблагодатного царствования обвалили страну в десятилетнюю смуту, после которой ей потребовалось еще полвека, чтобы прийти в себя.
Странная штука — генетическая память. Вот уже скоро сто лет, как нет в России стопроцентно легитимной власти — ни с православной, ни с общечеловеческой точки зрения, — а нас по-прежнему мучает вопрос: можно ли молиться за безблагодатную власть?
В советские времена, как ни странно, было проще: патриарх Тихон еще в 1918 году заявил, что «Церковь не связывает себя ни с каким определенным образом правления, ибо таковое имеет лишь относительное историческое значение», и призвал подчиняться велениям советской власти, если они «не противоречат вере и благочестию». И не важно было, кто оказался в тот или иной момент в роли лидера антихристианского государства — для верующего человека это по сути ничего не меняло.
А как быть теперь? Кто они, наши меняющиеся правители? Вроде бы все они лояльны Церкви, некоторые даже исповедуют себя православными христианами… Так ведь Борис Годунов тоже был православным, и на царство его сам патриарх венчал.
А может, мы и впрямь получаем ту власть, какую заслужили? Ведь сами по себе выборы никого счастливыми сделать не могут — ни в Америке, ни в России. Но если источник всякого блага — Царство Божие — нужно искать внутри себя, и это все приложится, то, может, если о наших правителях искренне сердечно молиться, Господь услышит и…
Сказ о том, как юродивый Николка Псков спас
«Юродивый:
Борис, Борис! Николку дети обижают.
Царь:
Подать ему милостыню. О чем он плачет?
Юродивый:
Николку маленькие дети обижают.
Вели их зарезать, как зарезал ты маленького царевича.
Бояре:
Поди прочь, дурак! схватите дурака!
Царь:
Оставьте его. Молись за меня, бедный Николка.
(Уходит.)
Александр Пушкин «Борис Годунов»
Быль прошлого одарит высотой
непостижимости людского духа.
Событий глыба видится порой
фантастикой невероятных слухов.
Веками сохраняемую молвь
вневременного болевого спазма
услышишь в языках колоколов,
коль не упал до степени маразма
беспамятства. Историй тишина
чревата выходками акробата:
сальтО-мортале – старина слышна
из рога вечных сказов от Арбата.
В руинах Новгород… Расправа…
Царь Грозный сделал адом год.
Какое к чёрту на свободу право?
На вольный Псков уж войско прёт.
Николка-дурень у ворот, как врос.
Царь на коне и… оборванец жалкий
гремит железной цепью. Гол и бос.
Юродивый (быть может, позже сталкер?)
сырое мясо подаёт:
— На! Ешь!
— Не буду! Нынче пост – нельзя!
(Cошлись Ивановские брови…).
Конюшенный бежит. Весь чёрный от испуга:
«Твой конь, царь, пал от непонятного недуга».
И… отступил Иван от Пскова,
и не лишились псковитяне крова.
Ни палачей, ни царской мести
юродивые не боялись.
Не знали их уста и лести…
Но им цари… безмолвно поклонялись!
Спасение пришло от идиота.
Есть тайна душ Руси. Пойми её…
Вот то-то…
Борис Годунов
Вот Углича достиг я, прихожу
В святый собор, и слушаю обедню,
И, разгорясь душой усердной, плачу
Так сладостно, как будто слепота
Из глаз моих слезами вытекала.
Когда народ стал выходить, я внуку
Сказал: – Иван, веди меня на гроб
Царевича Димитрия. – И мальчик
Повел меня – и только перед гробом
Я тихую молитву сотворил,
Глаза мои прозрели; я увидел
И божий свет, и внука, и могилку».
Вот, государь, что мне поведал старец.
Общее смущение. В продолжение сей речи Борис несколько раз отирает лицо платком.
Я посылал тогда нарочно в Углич,
И сведано, что многие страдальцы
Спасение подобно обретали
У гробовой царевича доски.
Вот мой совет: во Кремль святые мощи
Перенести, поставить их в соборе
Архангельском; народ увидит ясно
Тогда обман безбожного злодея,
И мощь бесов исчезнет яко прах.
Святый отец, кто ведает пути
Всевышнего? Не мне его судить.
Нетленный сон и силу чудотворства
Он может дать младенческим останкам,
Но надлежит народную молву
Исследовать прилежно и бесстрастно;
А в бурные ль смятений времена
Нам помышлять о столь великом деле?
Не скажут ли, что мы святыню дерзко
В делах мирских орудием творим?
Народ и так колеблется безумно,
И так уж есть довольно шумных толков:
Умы людей не время волновать
Нежданною, столь важной новизною.
Сам вижу я: необходимо слух,
Рассеянный расстригой, уничтожить;
Но есть на то иные средства – проще.
Так, государь, – когда изволишь ты,
Я сам явлюсь на площади народной,
Уговорю, усовещу безумство
И злой обман бродяги обнаружу.
Да будет так! Владыко патриарх,
Прошу тебя пожаловать в палату:
Сегодня мне нужна твоя беседа.
Уходит. За ним и все бояре.
Заметил ты, как государь бледнел
И крупный пот с лица его закапал?
Я – признаюсь – не смел поднять очей,
Не смел вздохнуть, не только шевельнуться.
А выручил князь Шуйский. Молодец!
Равнина близ Новгорода-Ceверского (1604 года, 21 декабря)
(бегут в беспорядке)
Беда, беда! Царевич! Ляхи! Вот они! вот они!
Входят капитаны МАРЖЕРЕТ и Вальтер РОЗЕН.
Куда, куда? Allons… [3] пошоль назад!
Сам пошоль, коли есть охота, проклятый басурман.
Ква! ква! тебе любо, лягушка заморская, квакать на русского царевича; а мы ведь православные.
Ventre-saint-gris! Je ne bouge plus d’un pas – puisque le vin est tiré, il faut le boire. Qu’en dites-vous, mein herr? [7]
Tudieu, il у fait chaud! Ce diable de Samozvanetz, comme ils l’appellent, est un bougre qui a du poil au cul. Qu’en pensez vous, mein herr? [9]
На, ha! voici nos Allemands. – Messieurs. Mein herr, dites leur donc de se rallier et, sacrebleu, chargeons! [13]
Сражение. Русские снова бегут.
Победа! победа! Слава царю Димитрию.
Ударить отбой! мы победили. Довольно; щадите русскую кровь. Отбой!
Трубят, бьют барабаны.
Площадь перед собором в Москве
Скоро ли царь выйдет из собора?
Обедня кончилась; теперь идет молебствие.
Что? уж проклинали того?
Я стоял на паперти и слышал, как диакон завопил: Гришка Отрепьев – анафема!
Пускай себе проклинают; царевичу дела нет до Отрепьева.
А царевичу поют теперь вечную память.
Вечную память живому! Вот ужо им будет, безбожникам.
Входит ЮРОДИВЫЙ в железной шапке, обвешанный веригами, окруженный мальчишками.
Николка, Николка – железный колпак. тр р р р р…
Отвяжитесь, бесенята, от блаженного. – Помолись, Николка, за меня грешную.
Дай, дай, дай копеечку.
Вот тебе копеечка; помяни же меня.
(садится на землю и поет)
Месяц светит,
Котенок плачет,
Юродивый, вставай,
Богу помолися!
Мальчишки окружают его снова.
Здравствуй, Николка; что же ты шапки не снимаешь? (Щелкает его по железной шапке.) Эк она звонит!
А у меня копеечка есть.
Неправда! ну покажи.
(Вырывает копеечку и убегает.)
Взяли мою копеечку; обижают Николку!
ЦАРЬ выходит из собора. БОЯРИН впереди раздает нищим милостыню. БОЯРЕ.
Борис, Борис! Николку дети обижают.
Подать ему милостыню. О чем он плачет?
Николку маленькие дети обижают… Вели их зарезать, как зарезал ты маленького царевича.
Поди прочь, дурак! схватите дурака!
Оставьте его. Молись за меня, бедный Николка.
Нет, нет! нельзя молиться за царя Ирода – богородица не велит.
Севск
САМОЗВАНЕЦ, окруженный своими.
Входит РУССКИЙ ПЛЕННИК.
Не совестно, Рожнов, что на меня
Ты поднял меч?
Я прибыл
Недели две по битве – из Москвы.
Он очень был встревожен
Потерею сражения и раной
Мстиславского, и Шуйского послал
Начальствовать над войском.
А зачем
Он отозвал Басманова в Москву?
Царь наградил его заслуги честью
И золотом. Басманов в царской Думе
Теперь сидит.
Он в войске был нужнее.
Ну что в Москве?
Бог знает; о тебе
Там говорить не слишком нынче смеют.
Кому язык отрежут, а кому
И голову – такая, право, притча!
Что день, то казнь. Тюрьмы битком набиты.
На площади, где человека три
Сойдутся, – глядь – лазутчик уж и вьется,
А государь досужною порою
Доносчиков допрашивает сам.
Как раз беда; так лучше уж молчать.
Завидна жизнь Борисовых людей!
Ну, войско что?
Да наберешь и тысяч пятьдесят.
Окружающие смотрят друг на друга.
Ну! обо мне как судят в вашем стане?
А говорят о милости твоей,
Что ты, дескать (будь не во гнев), и вор,
А молодец.
Так это я на деле
Им докажу: друзья, не станем ждать
Мы Шуйского; я поздравляю вас:
Назавтра бой.
Назавтра бой! их тысяч пятьдесят,
А нас всего едва ль пятнадцать тысяч.
С ума сошел.
Пустое, друг: поляк
Один пятьсот москалей вызвать может.
Да, вызовешь. А как дойдет до драки,
Так убежишь от одного, хвастун.
Когда б ты был при сабле, дерзкий пленник,
То я тебя
(указывая на свою саблю)
Наш брат русак без сабли обойдется:
Не хочешь ли вот этого,
Лях гордо смотрит на него и молча отходит. Все смеются.
ЛЖЕДИМИТРИЙ, ПУШКИН. В отдалении лежит конь издыхающий.
Мой бедный конь! как бодро поскакал
Сегодня он в последнее сраженье
И, раненный, как быстро нес меня.
Мой бедный конь!
Ну вот о чем жалеет!
Об лошади! когда все наше войско
Побито в прах!
Послушай, может быть,
От раны он лишь только заморился
И отдохнет.
(идет к своему коню)
Мой бедный конь. что делать? снять узду
Да отстегнуть подпругу. Пусть на воле
Издохнет он.
(Разуздывает и расседлывает коня.)
Входят несколько ЛЯХОВ.
Здорово, господа!
Что ж Курбского не вижу между вами?
Я видел, как сегодня в гущу боя
Он врезался; тьмы сабель молодца,
Что зыбкие колосья, облепили;
Но меч его всех выше подымался,
А грозный клик все клики заглушал.
Где ж витязь мой?
Честь храброму и мир его душе!
Как мало нас от битвы уцелело.
Изменники! злодеи-запорожцы,
Проклятые! вы, вы сгубили нас —
Не выдержать и трех минут отпора!
Я их ужо! десятого повешу,
Разбойники!
Кто там ни виноват,
Но все-таки мы начисто разбиты,
Истреблены.
А дело было наше;
Я было смял передовую рать —
Да немцы нас порядком отразили;
А молодцы! ей-богу, молодцы,
Люблю за то – из них уж непременно
Составлю я почетную дружину.
Да здесь в лесу. Чем это не ночлег?
Чем свет, мы в путь; к обеду будем в Рыльске.
Спокойна ночь.
(Ложится, кладет седло под голову и засыпает.)
Приятный сон, царевич!
Разбитый в прах, спасаяся побегом,
Беспечен он, как глупое дитя;
Хранит его, конечно, провиденье;
И мы, друзья, не станем унывать.
Москва. Царские палаты
Он побежден, какая польза в том?
Мы тщетною победой увенчались.
Он вновь собрал рассеянное войско
И нам со стен Путивля угрожает.
Что делают меж тем герои наши?
Стоят у Кром, где кучка казаков
Смеются им из-под гнилой ограды.
Вот слава! нет, я ими недоволен,
Пошлю тебя начальствовать над ними;
Не род, а ум поставлю в воеводы;
Пускай их спесь о местничестве тужит;
Пора презреть мне ропот знатной черни
И гибельный обычай уничтожить.
Ах, государь, стократ благословен
Тот будет день, когда Разрядны книги
С раздорами, с гордыней родословной
Пожрет огонь.
День этот недалек;
Лишь дай сперва смятение народа
Мне усмирить.
Что на него смотреть;
Всегда народ к смятенью тайно склонен:
Так борзый конь грызет свои бразды;
На власть отца так отрок негодует;
Но что ж? конем спокойно всадник правит,
И отроком отец повелевает.
Конь иногда сбивает седока,
Сын у отца не вечно в полной воле.
Лишь строгостью мы можем неусыпной
Сдержать народ. Так думал Иоанн,
Смиритель бурь, разумный самодержец,
Так думал и его свирепый внук.
Нет, милости не чувствует народ:
Твори добро – не скажет он спасибо;
Грабь и казни – тебе не будет хуже.
Иду принять; Басманов, погоди,
Останься здесь: с тобой еще мне нужно
Поговорить.
Высокий дух державный.
Дай бог ему с Отрепьевым проклятым
Управиться, и много, много он
Еще добра в России сотворит.
Мысль важная в уме его родилась.
Не надобно ей дать остыть. Какое
Мне поприще откроется, когда
Он сломит рог боярству родовому!
Соперников во брани я не знаю;
У царского престола стану первый…
И может быть… Но что за чудный шум?
Тревога. Бояре, придворные служители в беспорядке бегут, встречаются и шепчутся.
На троне он сидел и вдруг упал —
Кровь хлынула из уст и из ушей.
Царя выносят на стуле; все царское семейство, все бояре.
Подите все – оставьте одного
Царевича со мною.
Богородица не велит!
«Голодный люд в отчаянии протягивает руки
к боярам, раздающим милостыню (хор «Хлеба!»).
Юродивый жалуется царю на мальчишек:
«Вели-ка их зарезать, как ты зарезал маленького
царевича». Борис останавливает бросившуюся к
Юродивому стражу и просит помолиться за него.
«Нельзя молиться за царя-Ирода,
Богородица не велит» — ответ Юродивого».
(по А. С. Пушкину)
Как всем хорошо известно,»бегство от нацистских преследований» населения б. СССР со сдаваемых противнику территорий в период «внеисторической» «Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.» (а «исторически» – Второй мировой войны 1939-1945 гг!), в действительности, представляло собой организованную государством 10-миллионную эвакуацию, которой подлежали советские граждане всевозможных «национальностей» (среди них и относительно небольшое число еврейских семей).
Естественно, это это «переселение», в равной степени, затронуло не только «евреев», но и членов их семей («гоев») – нынешних равноправных граждан Израиля.
Тем не менее, сочиненный двумя «министрами-энциклопедистами» законопроект «Национальный план помощи пережившим Катастрофу», представленный ими «от имени и по поручению» правительства Израиля, по грустному израильскому обыкновению, начисто сей факт игнорирует. (Да и где б его законодаватели могли б об этом узнать: ить, «в университетах не обучались», «гиназиев не заканчивали» – прямо от «кактусовой» сохи!)
Мало того, не менее «антиконституционной» выглядит и реализация этого закона (буде принят!). Право (даже правильных!) граждан Израиля на по получение государственной же помощи,будет определяться не официальной базой данных пострадавших от подконтрольных израильских госорганов, а «списками» некоей иностранной неправительственной организации («Клеймс конференц») – в соответствии с ее, зачастую, небесспорными, расово-дискриминационными и ошибочными критериями (не говоря уже о многочисленных удовлетворенных судебных исках против нее по ее делам и др.).
Песенка юродивого
Дали вроде бы право выбора, да больно выбор-то невелик
Все проходит, как пароходик. Иллюстрация Олега Добровольского
Дыр бул щыл да айлюли.
Нельзя молиться за царя
Богородица не велит.
Что закопано, то и вырыто,
Всяк в своем огороде царь.
Нельзя молиться за царя
Не велит Богородица.
Ах, какие милые лица,
Славно времечко провели.
За царя Ирода нельзя
Богородица не велит.
Зимовать улетают птицы,
За царя Ирода нельзя
Не велит Богородица.
Дали вроде бы право выбора,
Да больно выбор‑то невелик.
Нельзя молиться за царя
Богородица не велит.
Пусть себе пропадают
Но нельзя, не велит
Молиться за Ирода‑царя.
Ювелир взял нивелир.
Нельзя молиться за царя
Богородица не велит.
Оставлять комментарии могут только авторизованные пользователи.
комментарии (0)
Читайте также
Пандемия – не повод отказаться от смеха, когда «Все свои»
Поделиться
Поделиться
Божий мир на Божедомке
Поделиться
С толстыми ляжками
Поделиться
Другие новости
Другие новости
