кем можно работать в храме женщине
Послушание или профессия?
Размышления церковной лавочницы
Чтобы получить возможность служить у алтаря, люди поступают в семинарию, заканчивают ее, а кто-то на этом не останавливается и идет в академию. Священнослужитель обязан быть образованным.
Чтобы стать рядовым певчим в церковном хоре, нужно иметь слух, голос, представления о музыке вообще и о церковном пении в частности. Певчий должен украшать богослужение своим талантом и настраивать молящихся на богомыслие.
Чтобы работать в свечной лавке сегодня… не нужно вообще ничего. То есть АБСОЛЮТНО. Никаких знаний, умений, талантов, склонностей: просто иди и свечками торгуй. Так это в большинстве случаев и происходит.
Счастье, если человек попался знающий, неравнодушный, воспитанный, умеющий (и старающийся!) найти подход к каждому, кто переступает порог храма и ищет ответы на вопросы. А если нет? Что, если все его таланты исчерпываются умением быстро считать в уме?
Тогда это катастрофа. Без кавычек даже. Настоящая катастрофа, если в лавке, на миссионерской передовой, стоит безграмотный, невоспитанный, грубый человек, глубоко травмированный сознанием своего величия.
Смысл этого послушания, действительно, очень велик. Но именно смысл, а вовсе не человек, который послушание несет. Ему должно быть совершенно некогда гордиться и даже думать в этом направлении. Потому что каждый, кто появляется на церковном пороге, приходит не с пустыми руками. Каждый несет с собой ворох проблем, из-за которых порой и сам-то не виден. Проблем духовных, душевных, бытовых, семейных, финансовых, жилищных, рабочих, детских травм, ошибок и заблуждений.
Нет, лавочница не должна их решать. Но диагностировать проблему и быстро направить человека туда, где ему помогут, она уметь обязана. Являясь зачастую первой, кого приходящий видит в храме, лавочница должна обладать целым перечнем умений.
Знание. Это, собственно, основа основ. Человек в лавке должен иметь хотя бы приблизительное представление о содержании Ветхого и Нового Заветов, церковной истории, о смысле и назначении Таинств. Просто так эта информация в голове ниоткуда не возьмется – придется много читать и прочитанным уметь пользоваться.
Коммуникативные навыки и знания психологии (набор методик психологической помощи) – обязательны
Второе. Человек в лавке – универсальный солдат. Он должен уметь разговаривать и с преподавателем, и с дворником, буде у тех появятся вопросы и потребность найти на них ответ. С человеком в кризисе или депрессии. Понимать разницу между хулиганством и острым психозом. То есть «прокачанные» коммуникативные навыки и базовые знания человеческой психологии – обязательны. Не диванный психоанализ, а именно набор действенных методик скорой психологической помощи, который от одного желания помочь, увы, не сформируется. Нужны курсы, обучение, практика под руководством специалиста.
Устойчивый миф о лавочнице как о склочной, нелюбезной особе имеет в ряде случаев, увы, веские основания. Но зачастую желание быть внимательным к каждому человеку и реальная возможность это осуществить не совпадают. Однажды после продолжительной беседы о книжных новинках, поминовении усопших и необходимости регулярной исповеди собеседница сердечно поблагодарила за подробные объяснения и даже за саму возможность задавать вопросы. Добавив при этом: а вот там-то (назвала приход) мы были на службе – ничего подобного нет. Пришлось ее разочаровать: если бы служба сейчас шла у нас, и у нас бы ничего подобного не было. Невозможно обсуждать прекрасные книги, когда сзади напирает толпа с записками и через головы впереди стоящих тянутся руки за свечами, просфорами, гайтанами и «дайте иконку, чтоб с собой носить». Невозможен и неуместен никакой продолжительный диалог в это время, поэтому не сердитесь, если в ответ на вопрос об отношении церковных авторитетов к технологической сингулярности вы получите недоуменный взгляд или раздраженное ворчание. Некоторые вещи не обсуждаются на бегу. А некоторые так и вовсе не обсуждаются – к этому тоже надо быть готовым.
И третий, но по значимости далеко не последний пункт: личные качества соискателя. Человек, с утра до вечера контактирующий с другими людьми, должен иметь сбалансированную нервную систему и обладать навыками, помогающими избежать профессионального выгорания, то есть превращения в классическую «православную ведьму». Смех смехом, но признаюсь, что сама я в лавке долго работать не смогла именно из-за отсутствия необходимых навыков саморегуляции. Возвращаясь с работы, я падала лицом в подушку и исчезала для окружающих. Внутри была пустота, глубочайшее недовольство собой и миром, утомление, вызванное попытками соответствовать тому, к чему склонности совершенно не имелось. Такое случается, если работаешь не по призванию, а просто потому, что больше никого не нашлось.
В лавке не должно быть случайных людей: их для этого послушания надо тщательно подбирать и учить
Все сказанное выше говорилось с единственной целью: чтобы в лавке не было случайных людей, их для данного послушания надо тщательно подбирать, учить и воспитывать. Так же последовательно, как регентов учат гласам и управлению хором, как будущих иконописцев заставляют досконально разбираться в каноне, композиции, живописных секретах и правилах изображения святых. Никто не рождается идеальным миссионером, богословом, публицистом – всякому таланту нужно время и условия для прорастания. Послушание в лавке – огромная ответственность, и когда придет время отвечать, варианты «я не знала / не умела» в расчет приниматься не будут: все расстроенные, дезинформированные, напуганные или обиженные нами люди будут свидетельствовать на стороне обвинения.
Церковь – место работы: готовьте душу свою во искушение
Церковь – Тело Христово, но свое земное бытие она осуществляет и поддерживает, принимая форму организации – с руководителями и подчиненными, отделом кадров и бухгалтерией, материальной базой и финансами. Для сотен тысяч людей сегодня Церковь стала местом работы, источником скромных (как правило) средств к существованию. Это и работники епархиальных управлений со всеми их нынешними разделами и подразделениями, и журналисты церковных СМИ, и работники храмов… В первую очередь, речь идет, конечно, о мирянах, но и священники в определенном смысле тоже работники организации: подчиненные и начальники своих подчиненных.
Что меняется для человека, когда Церковь становится местом его работы? Отличаются ли наши взаимоотношения на этой работе от таких же в любой частной структуре или госучреждении? Как совместить христианскую любовь с функциями администратора, ответственного за конкретный участок работы? Реально ли это вообще? Как реагировать на конфликты и иные проявления человеческой греховности в нашем «духовном ведомстве»?
Вот с этих самых проявлений, пожалуй, и начнем. На любой работе крайне нежелательны конфликты, склоки, доносы и тому подобное. Любого человека ранят раздражительность, жесткость и грубость начальника, несправедливые обвинения, безразличие к его личной ситуации, зависть и ревность коллег…
Как бы мне хотелось сейчас написать, что в Церкви этого нет! Увы. В Церкви, помимо многого другого, помимо совсем другого есть и это тоже. Не только есть, но и ранит гораздо глубже, переживается гораздо трагичнее, чем где-либо еще. Почему? Потому, что Церковь, по сути своей, никакая не организация-работодатель, а наша семья, духовная и кровная. Кровная, ибо через Причащение Святых Таин мы соединяемся телесно со Христом и друг с другом. Духовная, потому что само пребывание в Церкви подразумевает духовное родство. А чего мы ждем от собственной семьи, от близких? Ждем необходимого и незаменимого: любви, защиты, понимания и поддержки. Кто нам все это даст, если не семья? Беда, если этого нет в семье, если человеку дома плохо. Трагедия, если ему безотрадно в Церкви.
Но от кого, от чего это зависит – плохо человеку в Церкви или хорошо? А от кого зависит, хорошо или плохо человеку в семье – от всех или от него самого? Взрослый человек всегда сам ответственен за обстановку в своей семье, какими бы ни были характеры его домочадцев. Если он способен только жаловаться и злиться на них, он никогда не обретет в своем доме мира, не обретет и защиты от мира в другом значении этого слова.
Что же посоветовать человеку, которому по тем ли иным причинам плохо в Церкви и, конкретно, на церковной работе? Сначала спроси себя, сделал ли ты сам то, что в твоих силах: постарался, чтобы другим было возле тебя хорошо, чтобы в вашем богоспасаемом епархиальном отделе царил мир и взаимопонимание? Мне приходилось наблюдать людей, которые, будучи ранены, терпя острую душевную боль, находили в себе силы поддерживать и согревать других, и этим обретали для себя поддержку и утешение. Я знаю людей, в том числе и священников, которые совершали такой подвиг на протяжении многих лет. Но бывает и иначе: будучи обижен, человек замыкается и ожесточается в своей обиде, и не только обидевшие, но и все остальные ему уже не милы. И вот такому человеку действительно плохо в Церкви… Впрочем, ему и в любом другом месте тоже будет нехорошо.
Однако легко рассуждать о других, а что я сумела сама, уже 4 года являясь церковным работником? В прошлом у меня были большие проблемы в отношениях и с собой, и с окружающими. Я очень болезненно переживала конфликты, свою, как мне тогда казалось, «непринятость» людьми, мучилась этим нестроением в своей жизни. И, когда переступила, наконец, порог епархиального управления, решила: ну, здесь-то у меня точно все будет в исключительном порядке. Здесь я на своем месте, и в любой ситуации окажусь если не на высоте, то, по крайней мере, на приличном уровне.
Увы! Реальность довольно быстро меня смирила, лишив наивных и гордых надежд. Но она же открыла мне и другое. Оказывается, в Церкви не нужно лепить себе положительный имидж. Не нужно вообще думать о том, какое мнение о себе ты сумел здесь внушить окружающим. Так же, как не нужно пытаться произвести выгодное впечатление на священника при исповеди.
В Церкви нужно просто видеть и понимать, насколько ты сам не соответствуешь тому, к чему причастен, что – вольно или невольно, в той или иной мере, – проповедуешь. Ведь и свечница, и уборщица в храме, тоже, в какой-то мере, проповедуют. В крайнем случае, они призваны хотя бы не вводить в искушение христиан своим поведением, отношением к людям и так далее. Что же тогда говорить о журналисте или катехизаторе? Их ответственность еще более велика. Даже просто задавая вопросы священнику или архиерею, записывая беседу с ним для газеты или телепередачи, мы должны обязательно ощущать, какая бездна отделяет эти вопросы и ответы от того, что реально представляем собой мы сами. То же – хотя и в гораздо большей, наверное, мере – должен испытывать священник, совершающий Евхаристию… И беда, если не испытывает. Это наше несоответствие настолько страшно на самом деле, что на все наши репутации и положительные образы нужно просто махнуть рукой. Вот что меняется для человека, когда он приходит работать в Церковь.
Кто-то спросит: а что, если верующий человек работает в обычной школе, или, скажем, в парикмахерской, для него такой путь познания перекрыт? Да нет, конечно. Но здесь, в «духовном ведомстве» – на мой, по крайней мере, взгляд, и из моего опыта исходя – понимание приходит гораздо быстрее. В какой комнате мы скорее найдем потерявшийся предмет – в полутемной или в ярко освещенной?
В какой-то момент я с Божией помощью поняла (насколько исполнила, не знаю; может быть, мне только кажется, что пытаюсь исполнять!) одну вещь: работа в Церкви невозможна без личной церковной жизни и без постоянной внутренней, духовной работы, той работы, к которой Церковь издревле каждое свое чадо призывает. Если не делать постоянно этих усилий, хотя бы и неумелых, несовершенных – у тебя начнется раздвоение личности. И ты понемногу превратишься в функционера. Можно написать «церковного функционера» или даже «православного», но слова эти должны быть в кавычках. Или – другой вариант: окажешься в тупике «несчастного сознания», будешь мучиться собственной фальшью и виной перед всеми. Наконец, третий вариант: просто выйдешь, выбросишься из Церкви – как из самолета без парашюта. Не только из той церковной структуры, в которой работаешь, но и из Церкви вообще. Это и мирянам, работающим в Церкви, грозит, и тем, кто в сане. Об этой угрозе, иначе говоря, искушении мне говорили, по крайней мере, два молодых священника и один семинарист. Но они-то сумели, слава Богу, правильно осознать свою ситуацию и найти выход. А вот один мой знакомый дьякон, тоже совсем молодой, предпочел, по его выражению, «сойти с поезда, пока поезд не заехал в тупик». У меня не было с ним откровенных разговоров, но я решусь предположить: искренне уверовав и придя в Церковь, он просто вовремя не понял, и никто ему не подсказал, что внешние события его жизни – учеба в семинарии, ее окончание, хиротония – должны быть неотрывны от внутреннего процесса духовного делания.
Без этого процесса, без духовного труда невозможно, наверное, перейти от сознания собственного несовершенства к неосуждению и прощению других. А без прощения на нашей работе нельзя… Я опять как-то странно говорю: почему именно «на нашей работе», христианину без этого вообще нигде нельзя. Но здесь – та же метафора с ярко освещенной комнатой, в которой все особенно хорошо видно. Для дела, которое нам приходится делать совместно с другими в миру, достаточно нормальных, корректных взаимоотношений. А дело, которое мы делаем здесь, в Церкви, требует от нас любви друг к другу. Здесь уместно напомнить, что привычное нашему уху слово «сотрудник» пришло из монашеского обихода и когда-то было синонимом слова «брат». Значит, наш труд изначально – братский и сестринский. Поэтому приходится прощать, любить, и – это обязательно – доброе в каждом человеке видеть в первую очередь, а то, что тебя травмирует, пугает, раздражает в нем – во вторую.
Отличается ли Церковь, как место работы, от любого другого места работы в лучшую сторону – если иметь в виду психологический климат и отношение к людям? На мой взгляд, отличается. Как бы ни был труден характер человека, работающего здесь – будь он завхоз в храме, завканцелярией в монастыре или руководитель епархиального отдела – этому человеку известно, что такое грех, раскаяние, покаяние и смирение. Для него оглянуться на себя, укорить себя, попросить прощения – не абсурдная мысль, а нечто естественное и должное. Так же, как и простить ближнего. Отсюда – высокая вероятность того, что случившийся конфликт не зайдет «в штопор» и не будет гноиться много лет, как незаживающая язва. Верующие вообще гораздо легче выходят из конфликтов – по сравнению с людьми, в этом смысле не определившимися. Хотя и им не всегда, увы, это оказывается под силу…
Как сочетается христианская любовь с функциями администратора, с необходимой на работе требовательностью к людям? На этот вопрос мне ответить трудно, у меня самой такого опыта нет. Поэтому я попросила двух священнослужителей ответить на этот, а заодно, и на другие, часто задаваемые, вопросы о работе в Церкви.
– Настоятелю действительно приходится совмещать вещи, в принципе несовместимые: христианскую любовь и необходимую административную требовательность. Требуя, ругая, наказывая, предупреждая, увольняя, наконец, то есть, делая то, что иногда совершенно необходимо – настоятель переступает через себя. Он понимает: если оставить сейчас этого человека здесь, на работе в храме, то из-за него пострадают, а может быть, и уйдут из Церкви многие. И настоятель делает то, что должен, но потом ночь не спит. Случается и такое: человек приходит и просит прощения, обещает больше таких вещей не допускать. И вроде бы его раскаяние искренне, но… это происходит уже далеко не в первый раз. Ничего удивительного: каждый священник знает, что человек может каяться в одних и тех же грехах много раз, подчас десятилетиями. Господь прощает кающегося и велит прощать нам, но как быть, если речь не о личных моих, например, обидах, а о благе Церкви, о судьбе многих людей? Могу ли простить и не увольнять (а если уже уволил, то взять на работу обратно) человека, который постоянно грешит грубостью к людям, раздражительностью, вспыльчивостью, гневом? Конечно, бывают разные ситуации и разные люди. Кто-то просто не контролирует свои нервы или не справляется со своей жизненной ситуацией, а кто-то хам, как теперь говорят, «по жизни». Но, прощая, давая еще один шанс, настоятель всегда рискует и всегда ответственность берет на себя.
Это наш крест, крест священников, настоятелей, тех, кому приходится совмещать пастырское служение с функциями администратора – функциями, в принципе, мирскими. И вряд ли у меня самого получается это совмещать. Скорее, не получается. Это также трудно, как не отвлекаться во время Божественной Литургии, если ты знаешь, что сразу после тебе надо бежать в Регистрационную палату, встречаться с потенциальным жертвователем, решать какие-то хозяйственные проблемы. У меня не получается начисто отсекать это от себя на время богослужения и включаться в эти проблемы сразу после него. Поэтому для меня самые благодатные дни – суббота и воскресенье. Я могу не думать ни о чем, кроме богослужения, кроме Евхаристии, и мне очень хорошо. А когда я погружаюсь во все эти финансовые и хозяйственные проблемы, я ловлю себя на том, что не помню о Литургии, просто не могу о ней думать сейчас, я от нее далек. И тут одно спасение – исповедь. Других способов успокоить собственную христианскую совесть просто нет. Работа настоятеля лишает человека мира душевного, того самого «духа мирна», о котором говорил Серафим Саровский. Может быть, у кого-то получается гармонично это совместить, но у меня – нет, для меня эти вещи остаются полярными.
Когда люди приходят работать в Церковь, они открывают для себя нечто совершенно новое, мир новых проблем. Раньше, даже когда они были только прихожанами, им казалось, что здесь, внутри Церкви, все только и делают, что друг друга любят. Кланяются, сияют улыбками, говорят: «Спаси Господи!» – «Во славу Божию». Во всем благочестие, благообразие… Человек приступает к своим обязанностям с огромным рвением – как же, его взяли во «святая святых»! И вдруг на него обрушивается своего рода холодный душ. Оказывается, здесь «всё, как везде»! Даже требование бухгалтера отчитаться за потраченные приходские средства иногда вызывает обиду: как же так, мы же в Церкви, неужели мне здесь не доверяют? Вдобавок, выясняется, что отношения между людьми здесь, в Церкви, далеко не всегда мирные и приятные. И у человека наступает разочарование. Случается, что человек уволившись с «церковной» работы, и в храм после этого перестает приходить, то есть и прихожанином быть не хочет.
Кризис разочарования в церковной жизни – это очень сложный момент в жизни человека, это надо пережить, выдержать. Конечно, мы – я имею в виду сейчас и себя, и многих известных мне священников – стараемся сделать так, чтобы человек не оказался в непосильном для него испытании. Но жизнь есть жизнь. Поэтому, когда человек приходит ко мне за благословением на работу в Церкви – кем угодно, сторожем, поваром, свечницей – я всегда говорю: готовьте душу свою к искушению. То, что вы сейчас себе представляете и то, что есть в реальности, не совсем одно и то же.
В чем же может заключаться готовность души к искушению? О чем человеку следует помнить? О том, что работа в Церкви – это служение Богу. А служение Богу, где бы и как бы оно ни осуществлялось, не может быть делом простым и легким – никогда. Перед тем, кто искренне хочет служить Богу, всегда гораздо больше препятствий, чем перед тем, кто служит «видимому сему житию». Ведь, если мы работаем Богу, мы не можем Ему сказать: «Всё, Господи, я Тебе отработал свои 8 часов, а теперь я буду, как нормальный человек, отдыхать, а завтра у меня вообще выходной». Или: «Господи, мне условий для работы не создали, поэтому я ни за что не отвечаю». Господу нужно отдавать не 8 часов в день, а всю жизнь, вне зависимости от условий.
Я с уверенностью могу сказать, что никто из работников епархиального управления или прихода не пришел сюда за одной только зарплатой. Хотя деньги любому из них нужны ничуть не меньше, чем кому-то другому. К нам приходят люди, как правило, уже сформировавшие свое мировоззрение, нашедшие смысл жизни. И если случилась какая-то неприятность, если возник конфликт – нужно просто помнить, зачем ты сюда пришел, ради чего. Недостатки, грехи, человеческие немощи начальника или того, с кем тебе приходится работать, не могут перечеркнуть для тебя этой цели – послужить Церкви, а значит, Богу. На самом деле главный наш начальник и главный наш помощник здесь – это именно Он. И об этом не надо забывать. Надо думать, как именно Ему подчиняться, как Его волю исполнять, как Его радовать своим скромным трудом и вкладом. Если именно это для тебя главное, человеческие немощи и всяческие заскоки начальника тебе не так уж и страшны: они только повод исполнить Божию волю. В миру дурак-начальник может отбить у человека желание работать, но желание работать Господу никто и ничто не может у человека отбить, если сам человек этого не захочет.
Протоиерей Сергий Штурбабин, настоятель храма в честь иконы Божией Матери «Утоли моя печали», руководитель епархиального отдела религиозного образования и катехизации.
– Совместить христианскую любовь к человеку с исполнением административных функций возможно при условии, если работающий в Церкви руководитель является, во-первых, христианином, а во-вторых, порядочным человеком; если он определенные вещи, такие, например, как уважительное отношение к людям, впитал с молоком матери; если у него есть навык доброжелательного отношения к каждому человеку.
Конечно, бывают очень сложные моменты: когда человек явно не справляется со своей задачей, не оправдывает возложенных на него надежд. Может быть, ему не хватает образования, может быть, это связано с какими-то его личными слабостями. Вот в этой ситуации очень трудно. Однако всегда можно объяснить это подчиненному по-человечески. Такие вещи, как гнев, раздражение, намеренно резкий, жесткий тон – они не только для руководителя церковной службы, они для каждого христианина должны быть исключены и забыты. То, что работающий под моим руководством человек довел меня до белого каления, говорит лишь о том, что меня до этого градуса несложно довести, иными словами – что у меня нет терпения. Или я плохо организовал работу коллектива, не объяснил людям толком, что от них требуется, не проконтролировал их работу вовремя, что привело к расслаблению и дезорганизации. В том, что у твоего подчиненного что-то не получается, надо обязательно поискать свою вину.
Что касается «кризиса разочарования в церковной жизни» – конечно, с новоначальными христианами такие вещи случаются. Но здесь важно объяснить, что в Церковь приходят из мира обычные люди, каждый со своими грехами, слабостями и проблемами. И они вольно или невольно привносят это и в общение людей в Церкви. К этому нужно быть готовым, а самое важное – при каждой обиде, каждом конфликте вовремя оглянуться на себя, на свои собственные слабости, грехи и проблемы. И почаще просить друг у друга прощения. Давайте подумаем, бывает ли такое, что конфликт произошел только по вине одной стороны? Всегда – по вине обеих, или всех сторон (потому что их не всегда только две). У каждого из нас свое представление о том, что и как нужно делать, как правильно, как неправильно. Но ведь никто не может быть прав абсолютно, никто не обладает истиной в последней инстанции. Об этом важно помнить, ну, а задача руководителя – выстроить отношения таким образом, чтобы не возникало конфликтов.
Церковь как место работы, безусловно, отличается от иных мест. Все-таки у нас здесь нет многого, что характерно для мирских организаций: нездоровой конкуренции, зависти, доносов, подлости. По крайней мере, мне не приходилось с этим здесь сталкиваться. А что касается тех вещей, с которыми сталкиваться приходится… Христианин ведь всю свою жизнь должен воспринимать как школу христианской жизни, как непрерывное испытание христианской совести. Он постоянно находится в ситуации выбора. И в этом смысле не так важно, где именно христианин трудится – непосредственно в Церкви или где-то там, в миру. Везде этот человек должен быть внимательным и требовательным к себе. Отсюда понимание окружающих, снисхождение к их немощам. Тогда возможно понять, где и в чем другой человек ошибается, и попытаться ему помочь. Все является школой, в том числе и совместный труд на благо Церкви.
Слушая первого из своих собеседников, отца Михаила, я вдруг подумала, что слова «готовьте душу к искушению» мне уже знакомы. Откуда они? Книга Иисуса, сына Сирахова, глава 2: «Если приступаешь служить Господу Богу, то приготовь душу твою к искушению: управь сердце твое и будь тверд, и не смущайся во время посещения; прилепись к Нему и не отступай, дабы возвеличиться тебе напоследок. Все, что ни приключится тебе, принимай охотно, и в превратностях твоего уничижения будь долготерпелив, ибо золото испытывается в огне, а люди, угодные Богу, – в горниле уничижения. Веруй Ему, и Он защитит тебя; управь пути твои и надейся на Него…»
Азбука новообращенных: в церковь. на работу
Чтобы иметь возможность бывать в церкви не раз в неделю, а каждый день, постно питаться, беседовать с единоверцами «о духовном», некоторые новообращенные православные готовы даже оставить высокооплачиваемую работу и стать церковным певчим, чтецом, сторожем, уборщицей… Но принесет ли работа при храме пользу душе? Ведь в церкви — свои «искушения».
Митрополит Антоний Сурожский в одной из своих книг рассказывал о крестьянине, который любил приходить в храм и проводить в нем долгие часы. На расспросы, чем же он занимается все это время, крестьянин отвечал: я смотрю на Бога, Бог смотрит на меня, и нам обоим хорошо. Для людей, с детства воспитанных в вере, пребывание в храме — на церковной службе или просто для молитвы — органичная часть жизни, но, пожалуй, только новоначальные испытывают от этого восторг, граничащий с евангельским «хорошо нам зде быти».
С момента моего воцерковления прошло больше десяти лет, но я до сих пор помню, как не хотелось уходить из храма после службы, как тянуло зайти туда всякий раз, когда оказывалась рядом. Помню зависть — в хорошем смысле, если, конечно, зависть может быть в хорошем смысле, — ко всем «труждающимся»: певчим, свечницам, просфорницам, даже к церковному сторожу. Им-то уходить не надо, они «свои» в этом дивном мире, пахнущем воском и ладаном, в самой его сердцевине. Наверняка у каждого неофита, пусть даже только в теории, возникала эта мысль: и я тоже хочу. Хочу работать для Бога — и для вот этого конкретного храма в том числе.
Кстати, служащие в церкви стараются не называть свою работу работой. «Мы трудимся для Господа» — словно подчеркивая, что светская работа — это исключительно на благо своего кармана. Понятное дело, церковная зарплата (если она, конечно, есть) — это всего лишь скромное материальное приложение к духовной радости, но подход все равно странный. Практически любая работа делается для других людей, а все, что мы делаем для других добросовестно и с любовью, мы делаем для Господа. Так что я все-таки рискну назвать церковный труд работой. «Работайте Господеви со страхом и радуйтеся ему с трепетом» — эти слова псалма не только о духовном труде, но и о самом простом физическом.
Как говорится, будьте осторожны в своих желаниях — они могут исполниться. Два года я преподавала в воскресной школе и семь лет пою на клиросе, так что приходскую жизнь знаю изнутри. И смело могу сказать: труд в храме, за исключением некоторых нюансов, практически ничем не отличается от любой другой работы. Более того, если брать в расчет духовную специфику этого труда, есть в нем нечто такое, что делает его не слишком полезным для незрелых и слабых душ. И это не только мое мнение. Хорошо известен тот факт, что архимандрит Иоанн (Крестьянкин) не слишком охотно благословлял своих мирских духовных чад на приходское служение.
Как представляет себе «внутренность» церковного мира человек, который только-только к нему прикоснулся? Примерно как некий филиал Царства Божия на земле. И это не совсем иллюзия, скорее, дело в так называемой призывающей благодати, знакомой каждому новоначальному. В это удивительное время мы без какого-либо усилия замечаем все хорошее и в упор не видим негатива — душа просто отталкивает его от себя. И нет бы продлить этот период — но так хочется углубиться в церковную среду, и мы даже не даем себе труда задуматься, что ближе к храму не обязательно означает быть ближе к Богу.
Когда действительность не соответствует ожидаемому, это всегда неприятно и обидно. От обычной мирской работы никто не ждет неземных радостей. Она дает средства к существованию, позволяет общаться с людьми, а если к тому же доставляет удовольствие — чего еще желать. И даже если с работой что-то не так, ее всегда можно сменить, мир от этого не рухнет. Иное дело — церковь. Используя известное в православном рунете анонимное высказывание, «главная задача человека, увидевшего церковную жизнь изнутри, — сделать так, чтобы о ее содержании не узнали люди с деликатной душевной организацией».
Неужели все так ужасно? Разумеется, нет. Просто каждый желающий трудиться в храме должен отдавать себе отчет, насколько он способен бороться с тем, что церковные тетеньки, поджав губы, называют «искушением». Как это ни грустно, та часть Тела Христова, которую представляют собой живые люди, больна — потому что больны все мы, физически, душевно и духовно. Даже прославленные в лике святых при жизни были обычными людьми со своими недостатками, грехами, пороками, с которыми ониболееили менее успешно боролись. Вот и в церковь мы приносим свои мирские нестроения. Сможет ли новичок, окунувшийся в приходскую глубину, понять это, отбросить наносное, несвойственное настоящей духовной жизни — как мы принимаем любимого человека со всеми его недостатками? Или скажет, став в позу: «Нет, такая церковь мне не нужна, лучше уж «Бог-в-душе»?
Первое, с чем сталкиваешься, придя трудиться в храм, — это то, что приход напоминает гигантскую коммунальную квартиру (особенно если это небольшой приход). В нем все обо всех всё знают. А что не знают — домыслят. Поначалу это даже радует, поскольку процесс превращения в «своего» невозможен без накопления внутренней информации. Знакомства, установление отношений, разговоры, все более откровенные… И в какой-то момент понимаешь, что лучше бы тебе всего этого не знать.
В моем случае дружба с дочкой настоятеля привела к первому и очень серьезному кризису, резко оборвавшему мое церковное «детство». Не вдаваясь в подробности, скажу, что я узнала от нее о таких моментах из жизни моего духовника, что долгое время не могла заставить себя просто подойти к нему под благословение. Впрочем, тут было и нечто положительное — случай этот раз и навсегда излечил меня от «рясофилии» и научил различать: вот сан священника, а вот самый обыкновенный человек в рясе, вовсе не святой, а такой же грешник, как и я, может, даже и похуже — потому что ему больше дано, больше и спросится.
Второй щекотливый момент — то, что один мой знакомый, регент, назвал «трапезным богословием». Казалось бы, трапеза, за которой собираются все труженики храма, — самое удобное время обменяться новостями, поделиться опытом, задать вопросы и получить на них ответы. Но по количеству высказанных благоглупостей любая церковная трапеза может сравниться ну разве что с православным интернет-форумом. Сначала я думала, что только мне так не повезло, хотя петь, а следовательно, трапезничать и общаться довелось во многих храмах. Но, судя по рассказам, это общая тенденция. Здесь и суеверия, и жизненные установки, отдающие фанатическим изуверством, и дичайшие трактовки Священного Писания. Даже если трапезной в храме нет, от разговоров этих все равно никуда не денешься — догонят и в притворе, и на лавочке.
Многие верующие, часто посещающие храм, со временем замечают, что благоговение куда-то потихоньку уходит. Не то чтобы совсем равнодушие или какие-то кощунственно-циничные мысли (хотя бывает и такое), но нет уже того душевного жара и трепета, которые когда-то охватывали при первом же возгласе: «Благословенно Царство…». Рутинная молитвенная работа, которую лишь изредка взрывают настоящие живые чувства. А что тогда говорить о тех, кто в храме каждый или почти каждый день и во время службы действительно работает — чтобы служба могла совершаться? Ну, священника не будем трогать, а остальные? Певчие поют, чтецы читают, свечницы за подсвечниками следят, работницы свечной лавки записки принимают. Когда им молиться? Особенно певчие часто жалуются: какая молитва, попасть бы в ноты, вот пойду в другой храм, там и помолюсь. Хорошо, если батюшка объяснит, что молитва бывает не только словесная, но и делом. Помогаешь другим молиться, — значит, и сам молишься.
А бывает и обратный вариант. Я тут пою (читаю, подсвечник чищу), мне законы не писаны. И уже можно во время службы посидеть, поболтать, журнальчик полистать, выйти покурить на Шестопсалмии. В певческих группах и сообществах очень популярен список из множества пунктов «Как развлечь себя во время службы» — эдакие вредные советы в духе Остера. Это, говорят, наш здоровый профессиональный цинизм, забывая, что профессиональный цинизм в принципе не бывает здоровым — это просто психологическая защита от перегрузок. Интересно, от чего надо защищаться на клиросе?
Из «мне законы не писаны» логично вытекает пренебрежительное отношение храмовых служащих к «простым» прихожанам. Или, как их зачастую называют, к «народу». На вас никогда не орали церковные уборщицы за плохо вытертые ноги? Вас не выгоняли из храма за нарушенный дресс-код? Это еще что, вы бы послушали, как отзываются о вашем пении «мимо кассы» на клиросе, когда вы старательно выводите: «…И жизни будущаго века, аминь». А еще — хихикают над вашими вербочками и березками, над обмотанными поверх брюк платками, над любым вашим промахом. «Ох, тут одна меня сегодня спросила… просто умора!» И когда певчие цепочкой выбегают на помазание, далеко не все из нихсознают, что без очереди их пропускают вовсе не потому, что они высшая каста, а лишь потому, что им сейчас надо петь следующий ирмос.
Нельзя не сказать и о еще одном моменте, мистическом. Особенно это касается все того же клироса, который не зря называют церковным передним краем борьбы. Случается такое, что умный, милый, спокойный человек вдруг ни с того ни с сего ведет себя так, словно его муха укусила, а потом и сам не может понять, что на него нашло, почему сорвался, нагрубил, обиделся на невинное замечание. Да-да, именно оно — то самое пресловутое «искушение», с которым зачастую не удается справиться. И сам грешишь, и других вводишь в соблазн осуждения: так вот ты какой, цветочек аленький! Рано или поздно проблемы отношений возникают на любом, даже очень дружном клиросе, да и не только на клиросе.
Ну и под конец на «неприличную» тему — денежную. В плане разрушения иллюзий она, пожалуй, самая действенная. Воистину, блажен тот, кто не получает в храме зарплату и вообще никак не сталкивается с этой стороной церковного бытия. Но это практически невозможно. Даже в самом бедном или, напротив, благополучном с точки зрения перераспределения денежных потоков храме всегда найдутся недовольные и завистливые, да еще и с длинными языками. «То ли он украл, то ли у него украли…» Одни жалуются, что зарплата маленькая, другие с подозрением смотрят на батюшкину новую машину или матушкино новое пальто. «Я на ремонт жертвовал, ремонта как не было, так и нет, а обновки — вот они».
Ну, а где же плюсы работы в храме, почему о них ни слова? Да потому что это очевидно и можно описать кратко. Еще раз вернусь к истории, рассказанной владыкой Антонием. Храм — дом Божий. Я смотрю на Бога, Бог смотрит на меня, и нам обоим хорошо. А решать, трудиться в храме или нет, — вам и вашему духовнику. Бог в помощь.
На вопрос «Правды.Ру» о том, полезно ли новоначальному православному работать в церкви, ответил протоиерей Максим Козлов, настоятель храма Святой мученицы Татианы при Московском университете:
— Сразу по двум соображениям я не рекомендовал бы этого делать новообращенному христианину. Во-первых, потому что немногие из нас приходят в Церковь с такой мерой покаяния, изменения своей личной жизни, какая, например, была у преподобной Марии Египетской и других великих святых. Мы от каких-то грубых грехов пытаемся отстать, но еще почти ничего в Церкви не умеем. А главное в Церкви — это молитва и Богообщение. Человеку же, в этом пока не укорененному, опыта молитвы и Богообщения не имеющему, очень легко подменить главное чем-то земным, что у него неплохо может получаться. Он может быть неплохим профессионалом по компьютерам, это пригодится в храме. Он может быть хорошим организатором по характеру и стать помощником при походах и паломнических поездках. Он может быть хорошим хозяйственником, его привлекут в помощники старосты. И это второстепенное человек может начать воспринимать свою деятельность как церковную жизнь, как-то, чем прежде всего нужно заниматься. И произойдет такая абберация, искажение духовного зрения. Это первая причина, по которой нужно посоветовать полгода, год, полтора года просто ходить в храм, молиться, привыкать к ритму богослужения, поста, личного молитвенного правила. Покаянию учиться. А потом уже потихонечку, шаг за шагом, начинать прилепляться к каким-то внешним видам церковной активности.
Второе. Церковь в некотором смысле сообщество святых, но в некотором, как говорил преподобный Ефрем Сирин, толпа кающихся грешников. И если новоначальный церковный человек слишком рано, не будучи в главном в церковной жизни укоренен, увидит немощи воцерковленных людей, о которых он часто со стороны думает как о том самом сообществе святых, включая и священнослужителей, которые могут оказаться вовсе не идеальными, то для него это может оказаться непросто переносимым соблазном. Когда-то, несколько лет спустя, когда все по-другому уже будет восприниматься, это и проблемой-то может не стать. А тут чуть ли не до ухода из Церкви можно дойти. Поэтому я бы не советовал слишком рано включаться в церковную работу и внешнюю церковную активность.
Пусть человек сначала почувствует себя в Церкви дома, а потом уже займется внешними трудами.
Читайте самое интересное в рубрике «Религия»
Август, 2010
Добавьте «Правду.Ру» в свои источники в Яндекс.Новости или News.Google, либо Яндекс.Дзен
Быстрые новости в Telegram-канале Правды.Ру. Не забудьте подписаться, чтоб быть в курсе событий.