Читать книгу бесплатно Перекрестные сны прямо сейчас на нашем сайте wow-guides.ru в различных форматах FB2, TXT, PDF, EPUB без регистрации.

Fantasy prose
В книгу «Перекрестные сны» вошли повести о Касмерте – следователе-аналитике Международного управления специальных расследований. Каждое его дело успешно, но цена высока: чтобы раскрыть преступление, он вынужден примерить на себя роль жертвы.

То он расследует феномен повальных самоубийств в Йерсалане, стране, сделавшей гигантский рывок в цивилизационном развитии.

То выясняет причины участившихся отторжений: за ошибку, которая нанесла ущерб компании, виновника отторгают – скидывают вместе с кабинетом вниз.

То распутывает дело одного молодого человека, помещенного в специальный реабилитационный центр, куда свозят всех деклассированных элементов для изъятия у них органов. Плохо ли!? И мир чище, и жизнь состоятельных граждан дольше!

То раскрывает уникальный прием перекрестных снов, которые управляют убийцами и жертвами.

Санан Исмаилов

Перекрестные сны

© С. Исмаилов, текст, 2024

© А.Кудрявцев, дизайн, 2024

© «Флобериум», 2024

© RUGRAM, 2024

* * *

Третий круг

У каждого есть множество причин,

веских или не очень, ради которых

следует жить

Описываемое мною событие произошло пять-шесть лет назад в маленькой стране, находящейся в самой западной части Востока, окружённой большими странами, некогда представлявшими собой великие империи.

Шел 2065 год. Жизнь в Йэрсалане, столице Йэрсалана (кто-то давным-давно не стал заморачиваться и назвал столицу так же, как и страну, видимо, чтобы не путаться), изо дня в день шла по привычному сценарию – скучно и обыденно. С раннего утра толпы хорошо одетых горожан двигались по тротуарам, строго придерживаясь своей стороны, как если бы между противоположными людскими потоками была начерчена линия. Ближе к офисам, заводам, школам от большого потока отделялись ручейки поменьше. Часам к десяти напряжение спадало, и весь день городские улицы принадлежали неработающим гражданам, проводящим время в небольших симпатичных кафешках, мамашам с детьми и пенсионерам, гуляющим в ухоженных парках. Вечером утренняя история повторялась, только в обратном направлении.

Любой приезжий, оказавшийся в центре города, видел повсюду организованность и порядок в движении людей и автомашин, чистоту. Поражало отсутствие шума, присущего интенсивному городскому движению. Удивляло отсутствие запаха выхлопных газов. На протяжении последних двух столетий Йэрсалан значился в списке довольно богатых нефтедобывающих стран. Но здесь уже в течение пятнадцати лет постепенно отказывались от бензина в качестве горючего. Не являясь членом крупных союзов или содружеств, страна, тем не менее, имела прекрасные отношения с большинством государств мира и смогла искусно разрешить противоречия с некоторыми соседями. Граждане Йэрсалана без проблем посещали другие страны как граждане признанного самодостаточным и богатым государства. Остались позади те годы, когда целыми семьями люди уезжали отсюда за границу в поисках лучшей доли. Теперь, напротив, немало граждан, как из ближних, так и из дальних государств, стремились поселиться в этой теплой и спокойной стране. Власти этому не препятствовали, наоборот, старались поощрять. Йэрсалан был достаточно силен, чтобы позволить иностранцам приезжать сюда, здесь бдительно следили за порядком, не допуская ни малейшего отклонения от строгих правил, царивших в стране уже многие годы…

Касмерту, уроженцу Йэрсалана, для посещения исторической родины нужна виза, чего не требовалось для других бывших граждан этой страны. Требование получить визу не вызвало у него особого удивления. Будучи хорошим юристом и дисциплинированным человеком, он, по обыкновению своему, заблаговременно выяснил все детали и подготовил необходимые документы. Визу ему, естественно, выдали. И всё же сам факт необходимости её получения в страну, где он родился и вырос, вызвал у него поначалу некое чувство обиды. Да, он не любил Йэрсалан, но… А впрочем, Касмерт с этим чувством обиды быстро справился. Как человек честный и справедливый, он прекрасно понимал, что и у родины есть все основания недолюбливать бывшего «сына». В молодости он отказался проходить не только обязательную, но и альтернативную военную службу и попросту сбежал, из-за чего, вполне справедливо, считался нарушившим закон. В первые годы проживания за границей он получал различные запросы из Йэрсалана, связанные с урегулированием этой проблемы. Позже стало ясно, что власти даже готовы снять с него ответственность за уклонение от службы, однако Касмерт игнорировал эти письма, и в конце концов запросы прекратились.

Письмо, на этот раз от председателя парламента Йэрсалана, с просьбой принять участие в расследовании какого-то особого дела его несколько озадачило. Касмерт хотел было, по обыкновению, «не увидеть» и это письмо, но не стал этого делать по ряду причин. Во-первых, его приглашал сам господин Мурмут, человек известный и уважаемый в юридическом сообществе, а также близко знакомый с его покойным дядей. Естественным было предположить, что это обстоятельство гарантирует то, что его не станут привлекать к ответственности за уклонение от срочной службы, хотя, впрочем, и срок давности этой ответственности давно истёк. Во-вторых, он не держал зла на отчизну, и было бы интересно вновь оказаться на улицах города, по которым бегал в детстве. Приятным дополнением было то, что в конце письма сообщалось: на имя господина Касмерта приобретён авиабилет бизнес-класса в оба конца с открытой датой возвращения. Номер «сьют» в отеле «Хилтон Йэрсалан» оплачен и забронирован на всё время пребывания, без ограничения сроков… Но совершенно неотвратимой эту поездку делало то, что почти такое же письмо было отправлено и в адрес его руководства – начальнику Объединенного международного управления специальных расследований, в котором Касмерт работал последние пять лет в должности следователя-аналитика, и то, что начальник уже позвонил и поставил его в известность о том, что предстоит командировка в Йэрсалан.

У стойки регистрации отеля его встретили как дорогого и долгожданного гостя. Процедура оформления заняла не больше трех минут. Миловидная девушка-администратор, протягивая ему электронный ключ от номера, улыбнувшись, сказала:

– Ваши апартаменты, господин Касмерт, расположены на семнадцатом этаже. С террасы открывается прекрасный вид на город и озеро. Надеюсь, что пребывание в Йэрсалане будет приятным и запомнится вам надолго.

– Спасибо, – улыбнулся в ответ Касмерт, – я тоже на это надеюсь.

Войдя в номер, он сразу заметил дорогую кофемашину известной марки на сервировочном столике возле дивана (такая же стояла на кухне у него дома). Рядом лежали две упаковки кофейных капсул «Starbucks», пачка коричневого тростникового сахара и деревянная коробочка с имбирным печеньем «Grandma’s». Касмерт хмыкнул, сдерживая смех, и направился в ванную комнату, где уже рассмеялся в голос: на полочках стояли шампунь, гель для душа и другая косметическая мелочь именно тех брендов, которые предпочитал Касмерт. «Даааа! Ребята подготовились основательно, однако! Видимо, дельце намечается непростое. – Но смеяться ему почему-то сразу же расхотелось. – Видимо, совсем не простое». Выйдя на террасу, Касмерт убедился в том, что милая девушка-администратор не обманула. Ночной Йэрсалан, щедро усыпанный тысячами тысяч бриллиантов мерцающих огней, был великолепен. Вечер был уже не летний, но ещё и не осенний, один из тех, что часто выдаются в середине августа и располагают к воспоминаниям и осмыслению каких-то ситуаций и событий, для разбора которых не находится времени в водовороте обыденности и ежедневной рутины.

Распаковав сумку, разложив и развесив вещи, Касмерт приготовил себе двойной американо, прихватил коробочку с любимым печеньем и уютно расположился за бамбуковым столиком на террасе. Думать о том, что уже завтра предстоит заниматься проблемой господина Мурмута, совсем не хотелось. Позвонил жене. Сообщил, что долетел и устроился хорошо, а Суэд напомнила о том, что он обещал проводить дочку в школу и было бы хорошо, если бы обещание он сдержал – «Первый раз всё-таки!», – и передала трубку сыну, который очень хотел поделиться впечатлениями о последней игре любимой футбольной команды – оба были заядлыми фанатами. После разговора с женой остался легкий след тревоги. Вот об этом, пожалуй, и стоит подумать… Но об этом тоже не думалось.

Касмерт проснулся в половине седьмого утра и отправился на обязательную ежедневную пробежку. Привычка бегать по утрам у него появилась ещё в детстве. Он рос болезненным и слабым, бесконечно кашляющим и температурящим ребенком. Его верными друзьями были не мальчишки с мячом во дворе, а ангины с микстурами и таблетками. Мама и бабушка кутали его в шарфы и теплые свитера, всячески оберегали от сквозняков, закармливали фруктами и овощами, отпаивали бульончиками. Сколько бы это длилось, непонятно, если бы однажды утром отец не зашел в его комнату и не бросил на кровать пакет с ярким логотипом фирмы, выпускающей спортивную одежду. «Одевайся», – не предполагающим возражений тоном сказал он. Мама обеими руками схватилась за голову. Бабушка – за сердце: «Ну как же так? – простонала бабушка. – У ребенка только вчера было 37 и 2…» Зять, не глядя на тёщу, сказал: «Парень должен носить кроссовки, джинсы и ветровки, а не меховые тапки, гамаши и кутаться в верблюжий плед. Понятно?» Всем всё было понятно. Спорить никто не стал. С этого дня спортивная одежда фирмы «Nike» и бег по утрам стали непременными атрибутами его жизни…

Вернувшись в гостиницу, Касмерт принял душ и спустился в ресторан. Наскоро позавтракал, отметив для себя, что кофе и миндальный торт оказались выше всяких похвал, и в половине десятого вышел из гостиницы. До встречи с Мурмутом времени оставалось предостаточно – она была назначена на три часа дня, – и он решил пройтись по городу. Касмерт вовсе не собирался бродить по знакомым ещё с юности местам. Он был уверен, что весьма равнодушно относится ко всему, без сожаления оставленному двадцать лет назад. Просто хотелось оценить изменения, произошедшие за годы его отсутствия, и понаблюдать за жизнью города и горожан, что он, по своему обыкновению, делал всюду, где бывал.

Касмерт не спеша шел по тенистому бульвару, оглядываясь по сторонам так, как обычно и оглядываются туристы, выйдя на прогулку в город, о котором знали что-то, что-то слышали, смотрели рекламные проспекты и видеопрезентации и, оказавшись в нём теперь, пытались свои «знания» сравнить с тем, что увидели. Так могло показаться и, наверное, казалось со стороны. Но Касмерт сравнивал этот город с тем, из которого и от которого когда-то сбежал. Он смотрел и не узнавал Йэрсалан. Йэрсалан изменился. Широкие улицы. Красивые новые и ухоженные старые здания. Степенные и уверенные в своей значимости вывески брендовых магазинов. Удобные тротуары. И чистота! Она царила повсюду и была такой безупречной, что, казалось, даже опавшие с деревьев листья чувствовали себя очень неловко оттого, что могли показаться мусором, оброненным нерадивым прохожим. И люди… Люди тоже изменились. Они были по-другому одеты. Они даже двигались и разговаривали по-другому. Жители этого города, как показалось Касмерту, даже дышали, видимо, не так, как те, которых он видел на улицах того – оставленного когда-то без сожалений. Этот Йэрсалан стал целеустремленным, дисциплинированным и респектабельным во всём и везде: от центральных кварталов до внутренних двориков с детскими площадками и бельём, развешанным для просушки на балконах (во дворики Касмерт тоже заглянул). Этот город явно не терял время попусту. Устав от прогулки и впечатлений, Касмерт подумал, что было бы неплохо слегка перекусить и выпить кофе. На площади у старой крепостной башни он, присмотрев небольшой уютный ресторанчик с открытой верандой, расположился за столиком недалеко от входа, откуда вся площадь была как на ладони и можно было наблюдать за голубями, детьми и туристами.

Через минуту к столику подошёл официант. Довольно взрослый мужчина, лет пятидесяти.

– Вам помочь? Или господин готов сделать заказ? – предупредительно, но не подобострастно обратился он к Касмерту.

– Помочь? Да… нет. Пожалуй, не стоит. У вас готовят стейки?

– Да. У нас прекрасная австралийская мраморная говядина. Какой прожарки вы предпочитаете?

– Давайте сделаем так. Один стейк средней прожарки с брокколи, спаржей и кольраби. Два американо с интервалом в пятнадцать минут и две… нет, пожалуй, три… да! Три венские вафли с шоколадным соусом, взбитыми сливками и шариком ванильного мороженого. Вот так.

– Прекрасный выбор. Вот только, если позволите, я бы посоветовал к ванильному мороженому карамельный соус.

– Что ж! Я, пожалуй, соглашусь. Давайте карамельный. А вы, дружище, как я посмотрю, знаете толк в десертах? – почти смеясь, спросил Касмерт: мужчина явно был ему симпатичен.

– Да. Что есть, то есть, – слегка разведя руки и пожимая плечами (жест был скорее ироничный, чем извиняющийся), ответил официант и, впервые улыбнувшись за всё время их разговора, добавил: – Мясо будет готово через двадцать минут. Что-нибудь ещё?

– Пару свежих газет, если можно.

– Да, конечно. Одну минуту.

Касмерт наскоро пробежался по заголовкам газетных статей. Газеты много писали об успехах и достижениях йэрсаланцев в культуре, науке и спорте, немного о том, что ещё необходимо сделать, чтобы этих достижений было больше, и совсем чуть-чуть о происшествиях и криминале, которых совсем скоро уже не будет. И, судя по всему, даже если хорошие новости разделить на три, а плохие умножить на четыре, выходило, что жизнь в Йэрсалане и его окрестностях очень правильная и благополучная. Прекрасная погода, вкусная еда, отменный кофе и фантастический десерт вполне способствовали тому, чтобы можно было во всё это почти поверить.

Касмерт пытался оценить, даже скорее осознать свои первые впечатления от увиденного в этом нынешнем городе его прошлого. Всё сильно отличалось от того, что он слышал от родителей, проживших большую часть жизни в Йэрсалане, да и от того, что помнил сам. А помнил он времена пыльных днём и темных по ночам улиц, разбитых тротуаров и фонарей, парков с хилой растительностью и перекошенными скамейками – удобной и уютной зоной отдыха наркоманов, пьяниц и всяких других не очень просветлённых господ. Помнил времена презрительного чванства, спеси и самодовольства, подпитываемых повсеместным мелким жульничеством и хитростью, когда попытки придать себе особую важность царили не только в кругу элиты, но и среди обывателей.

Безусловно, то, что он увидел сегодня, разительно отличалось от тех «неизгладимых» впечатлений, которые он очень старался стереть из памяти. Сейчас всё было на первый взгляд правильно и грамотно организовано. Жить здесь стало удобно и комфортно. Хотя кое-что всё же осталось неизменным и… слегка настораживало – люди, как и много лет назад, не улыбались. Нет, не то чтобы они вовсе не улыбались. Улыбались, но это, пожалуй, были обязательные, предписанные улыбки. Улыбались тогда, там и тем, когда, где и кому это было делать положено и необходимо (девушка в гостинице, официант). Касмерт, как бывший йэрсаланец, несмотря на долгие годы жизни за границей, всё ещё мог легко отличить местных от приезжих – открыто и естественно улыбались только вторые. Вероятно, тогда, много лет назад, этот феномен поведенческой культуры объяснялся укоренившейся здесь за сотни лет борьбой за кусок хлеба, позже – разными несправедливостями и невозможностью жить сообразно своим амбициям и воззрениям.

Но ведь сейчас-то всё должно было бы обстоять по-другому: наверняка люди стали более образованными, в большинстве своем говорят на нескольких языках, имеют, судя по маркам машин и по тому, как одеты женщины и дети, хорошую и достойно оплачиваемую работу, да и общество, насколько позволяли судить первые впечатления, в целом, видимо, разрешило вопросы самоидентификации. Хотя, возможно, борьба за повышение уровня жизни, а также смена общественных устоев за исторически короткое время отняли много энергии и сил, и люди ещё не способны радоваться успехам. Все казались довольно вежливыми и разумными, но выражение лиц однозначно показывало желание дистанцироваться от окружающих. Даже персонажи на рекламных щитах были серьёзны, пожалуй, за исключением одной-единственной рекламы, где улыбающийся мужчина, стоя на коленях, надевал кроссовки «Jump» мальчику, который тоже улыбался. Увидев эту рекламу, Касмерт невольно улыбнулся и сам – что-то в этой рекламной сценке тронуло его, что-то показалось знакомым, даже важным… но сразу не вспомнилось…

Внимание Касмерта привлек новый посетитель. Пожилой мужчина, аккуратно и чисто, но очень скромно одетый, сел за столик рядом. Он открыл меню, но сразу же его закрыл, потом, подумав, незаметным движением указательного пальца слегка его отодвинул. На секунду Касмерту показалось во взгляде подошедшего к гостю официанта что-то похожее на пренебрежение, но нет… показалось – вон какой добротой и радушием светятся его глаза.

– Вы что-нибудь уже выбрали? – Вопрос прозвучал уважительно и доброжелательно.

– Пожалуй… да. Мне чашку чая. Зелёного. И немного – совсем немного – солёных крекеров, пожалуйста.

– Прекрасный выбор. Зелёный чай и крекеры. Немного.

Уточняя заказ, официант мило улыбнулся, но Касмерту послышалась в хорошо поставленном голосе усмешка или, точнее, насмешка. Или… всё же показалось?

Через пару минут, ставя перед стариком чай и вазочку с крекерами, так понравившийся Касмерту дружище-официант, чуть наклонившись, почти шепотом, не переставая улыбаться, прошипел:

– Я надеюсь, нищеброд, что ты быстро выпьешь чай, сжуёшь печеньки, вприпрыжку уйдёшь и больше здесь не появишься. – И уже громче добавил: – Приятного чаепития!..

Глянув на часы, Касмерт попросил счет, расплатился и направился в сторону здания парламента. Надо было поторопиться, чтобы не опоздать на встречу с председателем. Опаздывать он не любил. Ещё не очень любил общаться с очень официальными лицами. Не любил потому, что эти лица, как правило, говорили на особом языке недомолвок и условностей, стараясь сохранить лицо даже тогда, когда сроки «хранения лица» по всем признакам уже истекли. И ему тоже надо было старательно делать вид, что всё нормально, а самое неприятное – стараться говорить на таком же «нечеловеческом» языке.

Ровно в три часа дня Касмерт вошёл в кабинет господина Мурмута. Шестидесятипятилетний, высокий, довольно стройный, почти спортивный мужчина больше походил на почтенного преподавателя университета, чем на политика. К такому человеку, на вид доброму и способному сопереживать, студенты наверняка стали бы, не смущаясь, обращаться с вопросами и просьбами, и он терпеливо выслушивал бы каждого, даже если бы в чем-то с кем-то не был согласен. Кабинет Мурмута был именно таким, каким Касмерт себе его и представлял: отсутствие всякой роскоши, излишества и объектов почитания. Небольшой рабочий стол, удобное кресло и стол побольше для совещаний и приема посетителей.

– Ну, как вам наш город? Собственно говоря, это ведь и ваш город? – протягивая Касмерту руку для приветствия, спросил Мурмут.

– Ваш город? Город понравился. Очень изменился ваш город. Многие знакомые улицы я не сразу узнал. Ваш Йэрсалан сейчас более организованный, чем когда-либо, и людей будто подменили – деловитость и рациональность чувствуются везде и во всём. Кажется, не осталось и следа от показухи и надменности.

– Да, мы трудно шли к этому. Ах, сколько ошибок было совершено! Трудно, очень трудно было вести общество вперед и при этом держать события под контролем, чтобы наши достижения не были обесценены теми, кто враждебно относился к переменам. Наша дорога была нелегкой, но мы достойно пришли к тому, что имеем сегодня. И смею заметить, что все положительные изменения произошли без видимых эксцессов и революций, а ведь не каждое правительство способно на такое. – Мурмут словно выступал перед аудиторией. – Хотя у нас в последнее время прослеживается одна социальная, а может, даже уже в чём-то и криминальная проблема, которая может поставить под вопрос все наши достижения. По информации, которой я обладаю, вы – человек очень наблюдательный. Вы даже пишете рассказы. Писатели умеют наблюдать за людьми, событиями и анализировать происходящее. Вы приметили что-то еще в наших гражданах, помимо организованности и дисциплинированности?

– Что касается рассказов, то я писатель начинающий. Надеюсь, что когда-нибудь что-нибудь из этой затеи и получится. Относительно же моего недолгого наблюдения за жителями вашего города… – Касмерт опять выделил слово «вашего» и выдержал чуть заметную паузу. – Очень, знаете ли, меня удивило то, что я не слышал, чтобы кто-то сигналил. Я помню, как приходилось избегать центральных улиц, чтобы не оглохнуть от автомобильных сигналов нетерпеливых водителей. Помню, отец даже шутил по этому поводу: «Автомобильный сигнал для взрослых в Йэрсалане – то же самое, что погремушка для младенцев. Для забавы и успокоения». А так, люди вежливы и обходительны, – продолжил он. – Жаль, правда, что они не улыбаются, не улыбаются открыто и искренне. И тогда так не улыбались, не улыбаются и сейчас. Может быть, чтобы объяснить этот феномен, надо привлечь психологов? Предположим, раньше люди были злыми из-за того, что приходилось бороться за достойное существование. Сейчас, когда жизнь так изменилась в лучшую сторону, вроде должно быть меньше оснований для озлобленности. Или они уже научились скрывать свои эмоции – примета развитого общества. А может, они не улыбаются, боясь почему-то показаться открытыми к общению?

Мурмут, изобразив подобие улыбки, не стал как-либо комментировать замечания Камера.

– И что? Парламент серьезно взялся за проблему отсутствия улыбок на лицах граждан? – с едва заметной иронией спросил Касмерт.

– Нет, всё гораздо серьёзнее, к сожалению, – вздохнул Мурмут.

Он встал, вышел из-за стола. Подошёл к большому панорамному окну. Вернулся к столу. Достал из верхнего ящика яркую жестяную коробочку с леденцами для бросающих курить. Повертел её в руках, но конфету не достал.

– Вот видите, курить бросил давно, но иногда привычка к привычке, – Мурмут усмехнулся, – о себе напоминает… Я не так давно возглавил комиссию… Мне пришлось возглавить комиссию…

Мурмут снова отошел к окну. Несколько секунд он стоял спиной к Касмерту, который, глядя на то, как от кончиков седых волос до носков мягких замшевых туфель, напрягся его собеседник, понял, что дело ему предстоит…

– Так вот, я возглавил недавно комиссию по расследованию роста числа самоубийств, – прервав его мысли, выдохнул Мурмут.

Он в сердцах бросил бесполезную коробочку с леденцами обратно в ящик стола.

– Я вижу, вы удивлены… Мы тоже… поначалу были удивлены. А сейчас очень… – он секунду явно подыскивал слово помягче, – озабочены. Положение крайне тревожное. Ситуация может выйти из-под контроля, и лет через пять-шесть мы можем растерять всё то, что создавали десятилетиями. Нам дорого стоили все эти достижения. Нам очень дорого стоили эти достижения…

Каждое слово в последней фразе Мурмута разделяла пауза.

– Насчет сигналов… – Касмерту показалось, что Мурмут, заговорив совсем некстати о сигналах, пытается дать себе время собраться с мыслями. – Представьте себе, есть люди, которые устанавливают специальные устройства, имитирующие звук сигнала, внутри салона машины. Эти вежливые и учтивые к окружающим водители, приходя в ярость от какой-то проблемы, возникшей на дороге, что бывает крайне редко, по привычке вовсю жмут на клаксон, но звук сигнала, к счастью, слышат только они сами.

– Может, жесткие методы, которые были применены при изменении общества, и есть причина роста самоубийств? Иногда недолеченная болезнь дает о себе знать многие годы спустя. А о сигналах… О сигналах… Вам самому не кажется, что это какое-то весьма странное решение проблемы? – заметил Касмерт. – Вот и тут тоже… Жизнь вроде новая, а от старых привычек избавиться не получается…

– Может быть, вы и правы. Однако бог с ними, с этими сигналами. Давайте вернёмся к главному. В этих самоубийствах, даже при первом рассмотрении, прослеживается некоторая закономерность. Наличие этой закономерности скорее ощущается. Вы меня, я уверен, понимаете. Нам самим, ввиду устоявшихся правил общения, иногда трудно расспрашивать о некоторых деталях или открыто говорить о подробностях произошедшего, чтобы не задеть чувств некоторых персон. Вы же – человек со стороны, и вам, уверен, будет легче докопаться до истины. А тот факт, что ваши корни из Йэрсалана, надеюсь, сделает вас неравнодушным к проблеме, и мы…

Касмерт прервал его:

– Думаю… нет, я абсолютно уверен, что прежде чем меня пригласить, вы собрали достаточно информации, вплоть до сортов любимых печенья и кофе. Про шампунь и марку бритвенного станка я даже не говорю. Ваши люди узнали обо мне почти всё. А значит, узнали и то, что мне никогда не хотелось вернуться в Йэрсалан. Еще школьником я мечтал уехать отсюда. Говорю вам это для того, чтобы вы понимали, что у меня нет никаких эмоций по поводу того, что здесь происходит. Меня всегда и везде интересует только профессиональная сторона дела, а проявления чувств я стараюсь оставить другим. Ну или пытаюсь отобразить их в рассказах.

– Я ожидал подобной реакции. Вы правы, я обладаю достаточной информацией о вас. Однако хотите вы того или нет, Йэрсалан ваша родина, хоть и бывшая, как вы говорите. Здесь вы росли и ходили в школу. Здесь сформировались как личность, и сейчас вы являетесь авторитетным человеком в своей области, пусть и за пределами этой страны. Кто знает, возможно, своими достижениями вы обязаны годам, проведенным здесь. Я признаю, что наше общество в прошлом ставило барьеры талантливым и инакомыслящим. Однако хотел бы напомнить, что в незрелом обществе инакомыслие может затормозить процесс развития на долгие годы. Быть может, те барьеры сделали вас, как говорят, столь умным и проницательным. Не хотел бы затрагивать эту тему, но вы, как мне помнится, даже не удосужились отслужить полгода в армии Йэрсалана. Всего полгода! А мы с вами знаем, как это называется! – В голосе Мурмута появился еле уловимый звук металла.

Он снова открыл ящик стола, в котором лежала коробочка с леденцами.

– Идти служить в армию в восемнадцать-девятнадцать лет – это немыслимый идиотизм. Ваши, именно ваши законы, – подчеркивая статус собеседника как главы законодательной власти, довольно резко заметил Касмерт, – не разрешают вступать в брак даже в двадцать лет! А вот поручить вчерашнему мальчишке защиту страны – пожалуйста! В этом нет логики. Если восемнадцатилетний юноша не способен взять на себя ответственность за свою семью, как можно, по-вашему, возлагать на него ответственность за родину?

– Да, не спорю, было такое. Мы основывались на социальном заказе общества. Половина всех браков, заключённых в возрасте до двадцати лет, распадалась. Понимаете, что это такое? Вот потому мы и думали, что, чем выше будет возраст тех, кто получит разрешение жениться, тем осознаннее станет их отношение к созданию семьи. Впрочем, сейчас речь не об этом, – постарался смягчить тон беседы председатель парламента. – Я думаю, вас как профессионала должна заинтересовать наша проблема. В конце концов, у меня есть договоренность с вашим начальством, согласно которой вы будете помогать нам, а мы, в свою очередь, представим им доклад о вашем участии в решении вопроса, – многозначительно улыбнулся господин Мурмут. – А что касается кофе и всего остального, так мы просто хотели, чтобы вы чувствовали себя у нас как дома. Кто знает, сколько времени займет это расследование? А нам бы хотелось, чтобы пребывание на земле бывшей родины было приятным и запомнилось надолго…

«Где-то я уже это слышал», – подумал Касмерт, а вслух произнес, тоже желая сгладить наметившийся было конфликт:

– Ну что ж, я постараюсь завершить это дело как можно быстрее. Хотелось бы уложиться в десять, – двенадцать дней, – улыбнувшись, сказал он. – Дочке предстоит первый раз пойти в школу, и она очень просила, чтобы я в такой важный для неё день был рядом. Надеюсь, что двух недель должно хватить.

– И я на это надеюсь, – ответил председатель парламента. Мурмут снова держал в руках коробочку и даже открыл её. – Все необходимые документы и полномочия будут вам предоставлены. Кабинет для работы находится здесь… И последнее. Чтобы как-то уменьшить давление на сознание людей, мы решили не использовать слова «самоубийство» и «самоубийца» в информации, новостях, деловых докладах, стараемся не использовать их и при общении. Вместо этого пользуемся словами «акт» и «свершитель». Прошу принять это во внимание. На основе характеристики, выданной вашим начальством, я уверен, что вы даже в мыслях будете использовать именно эти слова.

«Ну и артисты! – подумал Касмерт. – Суть скрывают под дешевыми нейтральными формулировками. Неудивительно, что одни сигналят внутри своих салонов, а другие никак не могут решиться закинуть леденец в рот или выбросить коробочку».

Но для себя решил, что следовать указанию Мурмута, как человек дисциплинированный и привыкший соблюдать инструкции, он будет.

На следующее утро Касмерт обосновался в комнате рядом с кабинетом председателя парламента. Он был приятно удивлен четкой работой технического отдела. На столе уже лежали все необходимые документы: личные дела «свершителей», результаты предварительных расследований, опросы свидетелей, различные справки, которые могли ему понадобиться, и список телефонных номеров чиновников Йэрсалана. Он мог беспрепятственно контактировать с любым членом правительства. В конце каждого дня, как было обговорено, Касмерт должен был докладывать господину Мурмуту о проделанной работе. Отчитываться можно было как при личной встрече, так и по телефону, даже если председатель парламента находился дома.

Судя по документам, только за последние три месяца было совершено двадцать девять актов. Свершителями в основном были люди молодого и среднего возраста, вполне дееспособные, зачастую имевшие стабильный и солидный доход. Ни у одного не было неизлечимой болезни. Двадцать четыре из них посещали специальный клуб – закрытое сообщество людей, склонных к суициду. Этот факт сразу показался Касмерту заслуживающим внимания.

Клуб, как следовало из приложенной справки, когда-то состоял из четырех или пяти членов, плата с которых не взымалась, но вскоре так разросся, что содержать его стало сложно, и пришлось сделать платным. Основателем клуба был Инкет, бывший инженер. Он и сам был подвержен суицидальным настроениям и поэтому был уверен, что обладает достаточным практическим опытом по преодолению душевного кризиса, а значит, в состоянии помочь себе подобным. С помощью личных знакомств он собрал вокруг себя людей с психологическими проблемами и в подвальчике небольшого спортивного комплекса организовывал по вечерам трехчасовые сеансы так называемой психологической помощи. Однако скоро власти наведались в клуб и указали на то, что проводить подобные сеансы имеет право только профессиональный психиатр или психолог. Тогда Инкет пригласил на работу психолога Эвкаю. Но, даже имея специалиста в штате, Инкет считал, что психологической поддержкой членов клуба и организационной работой должен заниматься именно он, человек «с практическим опытом». Чем и продолжал заниматься, считая присутствие психолога чистой формальностью и даже недоразумением.

После привлечения специалиста стало возможным размещать рекламу о деятельности клуба по поддержке людей с психологическими проблемами. Объявления развешивались по всему городу, и даже один из телевизионных каналов присоединился к этой рекламной кампании. Брошюрки и проспекты о деятельности клуба можно было увидеть в детских садах и школах. Некоторые политические деятели всерьез взялись было за запрещение распространения рекламы в таких учреждениях, однако их старания не увенчались успехом. Было принято во внимание, что учителя и воспитатели подвержены психологическим недугам не меньше, чем обладатели других профессий, а объявления о работе клуба предназначены не для воспитанников детских садов или учеников школ, а для взрослых.

Реклама сделала свое дело – количество желающих посещать клуб увеличивалось из месяца в месяц, и потому приходилось проводить в день по несколько сеансов «душевной терапии». А спустя ещё некоторое время клуб уже не мог принять всех желающих. Подвальчик, который за небольшую плату арендовал Инкет, стал тесен. И тогда, очень кстати и вовремя, на помощь пришёл некто Пузатый. Касмерт, читая объяснения Инкета, предоставленные службе расследования, удивился такой странной фамилии, но оказалось, что это было прозвище; так вот, этот Пузатый – один из самых успешных бизнесменов, владелец большой строительной и риелторской компаний – любезно и совершенно бесплатно предоставил в распоряжение клуба целых два этажа в здании небольшого бизнес-центра.

Изучив список имен всех свершителей за последние три месяца, Касмерт решил первым делом встретиться с психологом. И не только потому, что большинство свершителей были членами клуба, в котором она работала. Всё-таки она психолог. А психологи, как правило, люди «замечательные» – в смысле, многое замечают, – и, может быть, от нее удастся узнать хоть что-то конкретное о возможных мотивах этих актов.

* * *

Откладывать разговор с Эвкаей он не стал и сразу после обеда отправился в клуб. Дорога от здания парламента до клуба по времени занимала минут пятнадцать. Касмерт шел не торопясь, мысленно рисуя портрет будущей собеседницы. Он часто играл в эту своеобразную игру – «угадайку», и, как правило, многое совпадало. Эвкая представлялась ему этакой высокой, блеклой и чертами лица, и одеждой, совсем невыразительной, зажатой особой. Образ дополняла прическа, вернее, отсутствие таковой – тонкие светлые волосы собраны в тугой пучок. И наверняка у неё тихий, вкрадчивый голос. Да, ещё, может быть, она носит очки. Нет! Она точно носит очки. Несуразные, большие для маленького личика. И оправа старомодная, темного цвета… Он вошёл в кабинет психолога и… И тотчас «похвалил» себя за то, что так всё точно угадал.

У окна вполоборота стояла (у Касмерта была возможность её разглядеть) и поливала цветы из маленькой голубой лейки девушка лет двадцати пяти, чуть ниже среднего женского роста, стройная, но при этом совсем не худая. Темно-серый брючный костюм выгодно подчёркивал ладность фигуры. Правильные черты лица – ровный нос, четко очерченные губы – и большие карие глаза, миндалевидный разрез которых указывал на наличие восточных кровей. И тот же Восток, чтобы сделать её кожу матовой, плеснул немного кофе в молоко. Совсем легкий, едва заметный, макияж лишь подчеркивал изысканную и сдержанную красоту лица. Картину завершали темные, густые, тяжелые волосы, постриженные в длинное, почти до плеч, каре. «С прической я явно «угадал»», – усмехнулся про себя Касмерт.

Хозяйка кабинета села за стол и предложила гостю присесть на удобный стул-кресло, стоявший перед столом. Достала из ящика стола несколько папок, надела очки в стильной металлической оправе – «Ну вот! И про очки я тоже угадал. Только с оправой слегка промахнулся» – и, улыбнувшись, обратилась к гостю:

– Вы и есть тот самый господин Касмерт, как я понимаю. Приглашённый сыщик, который должен разрешить все наши проблемы. Я постараюсь вам помочь, но не думаю, что мизерная – в силу сложившихся обстоятельств – информация, которой я располагаю, окажется очень уж полезной…

– Да. Тот самый. Только позволю себе одно маленькое уточнение. Я не сыщик. Я не бегаю с лупой, не собираю в целлофановый контейнер старые окурки и не снимаю отпечатки пальцев со стаканов, – с почти незаметной усмешкой в голосе и во взгляде пояснил Касмерт. – А вот на вашу помощь я очень рассчитываю. Думаю, что даже то немногое, чем вы располагаете, будет полезно. Вы как-никак практикующий психолог.

– Теперь я, в свою очередь, позволю себе небольшое уточнение. Я психолог, но почти не практикующий в этом клубе – небольшая частная практика не в счёт, – как ни печально в этом сознаваться. Я не беседую с каждым членом клуба. И у меня нет возможности анализировать состояние того или иного нашего подопечного. В моих консультациях и рекомендациях здесь, как это ни покажется странным, никто не нуждается. Господин Инкет человек очень своеобразный. К работе своего клуба он старается никого не подпускать. Спорить с ним считаю нецелесообразным и бесполезным.

– И тем не менее вы конечно же что-то видите, кое-что слышите, а значит, так или иначе какая-то информация у вас имеется.

– Увы, увы, увы! Должна вас огорчить. Я мало чего здесь слышу, а уж вижу и того меньше. Мои обязанности ограничиваются лишь заполнением анкет вновь прибывших. Как правило, это первый и последний раз, когда их я вижу и общаюсь с ними. Инкет с удовольствием и этого мне не стал бы поручать, но он ненавидит возню с бумагами. За всё то время, что я здесь «отбываю номер» – по-другому мою работу назвать сложно, ну ооочень сложно, – ко мне обратились за консультацией всего семь человек. Все они были женщинами. Женщины ведь более любопытны, чем мужчины – это во-первых. Чаще, чем мужчины, принимают решения, идущие наперекор инструкциям – это во-вторых, а в-третьих, что очень важно, они менее подвержены суицидальным настроениям – о девочках-подростках мы, естественно, сейчас не говорим. Но и этим дамочкам, видимо, Инкет запретил обращаться ко мне. Я, господин Касмерт, очень сильно подозреваю, что всем приходящим сюда в первый раз он сразу объявляет о том, что здешний штатный психолог – дура, каких поискать, и сидит тут только потому, что этого требует закон.

Как видите, этот клуб, конечно, не то место, где молодой специалист мог бы набраться хоть какого-то опыта или чего-то похожего на опыт. Я честно пыталась пару раз получить разрешение поприсутствовать на сеансах господина Инкета, но он был категоричен. С кислой миной бросал мне: «Не думаю, что в этом для вас есть хоть какой-то смысл, а для наших друзей – какая-то польза». Так что, думаю, вы уже поняли – работа в клубе существенного опыта в психологии дать не может, зато такой опыт даёт жизнь в Йэрсалане. Сам город напоминает лабораторию по клонированию самоубийц, ну, то есть как их там… А, вспомнила, – Эвкая даже не пыталась скрыть своего раздражения, – «свершителей». Ведь не случайно здесь происходит много «актов». Господи! Слово-то какое идиотское! Их число растет. Растёт с каждым месяцем. С каждым днём растёт.

– Я всё понял. Не понял только, почему вы всё ещё работаете тут.

– Надеюсь, что надолго не задержусь. Месяца два. Я уже предупредила нашего «гуру». Им ведь нужно замену найти, а то могут и прикрыть конторку. Скорее бы уехать отсюда, эта обстановка может затянуть в депрессию любого. Даже такого «великого» психолога, как я. – Эвкая изобразила что-то вроде поклона. – Надо диссертацию закончить. Вернусь в университет. Думаю, там будет уютнее.

– Я всё понял, – повторил Касмерт. – Слушая вас, можно сделать вывод, что надо лечить весь город. А клуб ни при чем? Ведь то, что из двадцати девяти свершителей в предыдущие три месяца двадцать четыре были членами вашего клуба, факт. Вам это не кажется странным?

– Согласна. Факт. И тем не менее, по-моему, клуб не имеет к этому отношения. Те, кто свел счёты с жизнью, сделали бы то же самое, даже не являясь его членами. Вопрос не в том, совершит ли тот или иной житель города самоубийство, – Эвкая сделала ударение на последнем слове, – член ли он какого-либо клуба – любителей орхидей, например, – или нет, а в том, когда он его совершит. Но ведь вы, как следователь, рассматриваете совершение актов прежде всего на предмет наличия состава преступления. В этом я не могу вам помочь. И хотя не могу полностью исключить криминальной подоплеки актов, но уверена, причина их совершения не в работе клуба. Честно говоря, клуб вряд ли способен отодвинуть планы потенциальных свершителей на более поздний или ранний срок. Вы понимаете, о чем я?

– Не совсем, – коротко ответил Касмерт.

– Вы ведь уже знаете, что клубом фактически руководит Инкет – сам из числа потенциальных самоубийц. У него нет ни должных теоретических знаний, ни практики. Нельзя сказать, что он помогает другим ради прибыли – работая инженером, он бы заработал больше. Но, даже если вместо меня здесь был бы психолог с большим опытом, Инкет все равно навязал бы ему свою волю. Весь клуб держится на нем, а в отличие от других потенциальных суицидников, у него явно выражено стремление любой ценой избавиться от этой мании. И делает это он пока довольно успешно, наблюдая за другими и изучая их опыт. Кажется, он подчинил себе и членов клуба, но не думаю, что это он подталкивает их к последнему шагу. Единственная его цель – выжить, что и объясняет его желание собрать в клубе себе подобных, хотя он в этом никогда не признается. Думаю, даже самому себе. Однако все его старания выжить, по моему мнению, тщетны. Он лишь оттягивает свое время. Во-первых, не подпускает к себе как к больному, страдающему манией, профессионального психолога, думая, что обладает достаточными знаниями, чтобы справиться самому. А во-вторых, в лечении, я думаю, нуждаются очень многие, а не только те, у кого проявляются уже явные признаки болезни.

– У меня ещё один – последний на сегодня – вопрос. Эвкая, почему вы с таким упорством не используете принятые определения: «свершители» и «акты»?

– Не использую. Считаю, что никакими нейтральными словечками прикрыть истинное значение того, что происходит, невозможно. Гибнут люди, а не свершители актов. Что они свершают? Какие такие акты? Вам не кажется, что это не что иное, как лицемерие и ханжество, а не желание соблюсти приличия? Они считают, что сделали наше общество лучше и правильнее. А как по мне, так просто закрасили фасад аварийной халупы… А впрочем… Ладно. Думаю, что вы простите психологу излишнюю и, наверное, непозволительную эмоциональность. Мне очень жаль, что ничем не смогла вам помочь…

– Нет, Эвкая! Вы мне очень помогли. Очень. Спасибо, и надеюсь, что мы ещё увидимся, если вы не возражаете.

Касмерт встал и пошел к двери.

– Господин Касмерт! Я ещё вот на что обратила внимание. Почти никто из ушедших не оставил предсмертных записок. Странно, не правда ли?

Касмерт остановился и, привычным для всех в этом мире жестом вскинув левую руку, взглянул на часы:

– Тут у меня появилась, на мой взгляд, очень неплохая идея. Ваш рабочий день, как я понимаю, практически завершён. Мой тоже. Думаю, что не случится ничего страшного, если вы уйдёте на десять минут раньше. И если вы, конечно, не будете против, мы посидим в каком-нибудь уютном кафе или ресторанчике, и вы мне расскажете, на что ещё вы обратили внимание. А после при условии, что вы не будете против, я провожу вас домой.

– Ваша идея мне показалась вполне осуществимой…

* * *

Касмерт вернулся в гостиницу. Позвонил Мурмуту и рассказал о том, что успел сделать за день, потом сварил кофе. Сидя на террасе, он думал о том, что Эвкая – девушка умная и правильная. Дерзкая, но это одна из главных черт, присущих молодости. Эта дерзость поможет ей многого добиться и в жизни, и в профессии. Он вновь и вновь возвращался в мыслях к её словам о том, что сам город может сделать суицидальным маньяком любого. Возможно, согласившись на это расследование, он совершил ошибку. Он пока не мог сделать никаких предварительных выводов. Как опытный следователь, он, конечно, понимал: фактов в его распоряжении ещё очень мало, – но чувствовал, что распутать этот клубок так быстро, как хотелось бы, не получится и отнимет это много времени и сил. Единственный вывод, который был очевиден: проблема прежде всего заключена в местном обществе. Впрочем, то же самое можно сказать о всех проблемах любого общества.

Касмерт вспомнил замечание Эвкаи о том, что нельзя полностью отрицать возможную криминальную подоплеку в совершении «актов» (действительно дурацкое слово). Он точно знал, что если для этого есть хоть малейшие основания, то они обязательно приведут его к первопричине. Будучи студентом юридического факультета, он, конечно, посещал лекции по психологии, но это было давно. Сейчас, какими бы неясными ни казались ему оценки Эвкаи, он должен в них разобраться. Она очень точно подметила несколько интересных деталей…

* * *

Касмерт, сидя в своём «парламентском» кабинете, в который раз изучал список и характеристики свершителей. Все они были финансово обеспечены, находились в хорошей физической форме, были вежливыми и сдержанными. Сеансы клуба посещали не все, но даже если бы и все, то на первый взгляд, да и на второй тоже не было никаких оснований связывать деятельность этого «заведения» с серией актов. Между членами клуба не было особой дружбы, они не знали подробностей семейной или общественной жизни друг друга. По словам Эвкаи, вообще здесь, в Йэрсалане, люди особо между собой не общались. Даже родственники и близкие друзья, не говоря уже о коллегах, не только в гости друг к другу не ходили, но даже перестали собираться вместе, скажем, в кафе или ресторане. Дружбу и нормальное общение вытеснило стремление показать превосходство, желание выделиться перед другими. Даже в случаях редких семейных или дружеских посиделок дух соперничества присутствовал повсеместно. Людей с детства готовили к осознанию того, что, став взрослыми, они будут одиноки и рассчитывать придется только на себя, а потому рационализм и расчет являются главенствующими критериями во всех начинаниях. Некоторые из родителей дарили – об этом тоже, возмущаясь, говорила Эвкая – своим детям небольшие, специально адаптированные для школьного чтения книги Макиавелли и старались, чтобы отпрыски, повзрослев, независимо от своих будущих профессий стали, подобно автору, настоящими политиками в коллективах, где придется работать.

Ещё Эвкая рассказала Касмерту о том, что в годы юности её отца многие жители города, и не только молодежь, были крайне заносчивы; тогда это походило на попытки самоутверждения недалеких подростков. Люди всеми правдами и неправдами, порой взваливая на себя непосильный груз выплаты банковских процентов по кредитам, приобретали дорогие машины или строили большие дома, лишь бы самоутвердиться в глазах окружающих. Хотя дома эти могли оставаться полупустыми даже при достаточно большом количестве членов семьи. Эвкая вспомнила историю, рассказанную отцом, про одного их соседа. Тот купил поддельные часы с логотипом известной фирмы и, чтобы люди вокруг заметили его «дорогостоящее» приобретение, не только укоротил рукава пиджака, но еще и постоянно при ходьбе держал руку согнутой в локте. Отец Эвкаи прозвал его «Господин Прямой Угол». Спустя несколько месяцев Господин Прямой Угол понял, что многие догадываются о том, что его часы не что иное, как фальшивка, и смеются над ним. Чтобы выйти из положения, он продал земельный участок, унаследованный от родителей, и купил часы уже настоящие. Он продолжал ходить с согнутой рукой, при этом утверждая, что никогда не носил подделок.

Сейчас людей с такими мелочными замашками в Йэрсалане найти трудно. Общество устало от поддельной успешности, ее заменила излишняя требовательность к себе и друг к другу в сочетании с суровой вежливостью – пусть без улыбки, но люди должны быть вежливы. Кричащее чванство осталось в прошлом, уступив место снобизму, и все эти крутые изменения произошли, можно сказать, в течение жизни одного поколения. За короткое время общество подверглось шоковой терапии и подавило в себе бурный порыв к революции, что, собственно, и могло послужить косвенной причиной совершения актов. «Представьте себе молодого, симпатичного человека. С прекрасным вкусом. Одевается с иголочки. Занимает хорошую должность в престижной фирме. Так вот, он думает, что ему больше некуда расти. Он дорос до самой высокой точки возможного. И эта амбициозная, непокорная, но при этом строго самоконтролируемая натура загнана в некую оболочку. И эта оболочка, не выдержав напряжения, рвется. Не сегодня так завтра. Послезавтра, наконец!» – слова Эвкаи достаточно точно объясняли состояние людей, ради помощи которым и был приглашен Касмерт.

Эвкая была точна в описании фона, общих причин. Но ведь было ещё что-то. Касмерт это чувствовал и продолжал искать. За неимением других зацепок Касмерт вновь и вновь возвращался к списку свершителей. «Что же их объединяло, помимо членства в клубе?» – этот вопрос не давал ему покоя. И наконец он обнаружил интересную, по крайней мере для себя, деталь. Все свершители сводили счеты с жизнью в квартирах. Они не кидались под машины, не бросались с мостов, не прыгали с балконов, не стрелялись. Все происходило тихо, без особого шума, в арендованных ими квартирах. Как правило, их находили хозяева квартир обычно на второй или третий день после акта.

Касмерт, уже достаточно хорошо представляя требования к нормам поведения жителей Йэрсалана, понимал, что свершители, будучи людьми вежливыми, не стали доставлять неудобств окружающим даже последними в жизни действиями. Никто из них, наверное, и представить себе не мог, как бросается с балкона и падает на чью-либо машину, а бедолаге владельцу сначала придется эту машину мыть, а затем ещё ремонтировать – нонсенс! Поэтому они выбирали единственно правильные, как им казалось, методы – повешение или отравление. Оба варианта доставляли минимальные хлопоты хозяевам квартир, в которых совершались «акты». Касмерт даже мысленно, как и обещал Мурмуту, старался употреблять принятые определения, но чувствовал, что с каждым днём это его всё больше и больше раздражает. Царившая здесь взаимная требовательность позволяла свершителю предполагать, что все с пониманием отнесутся к самому акту, но не простят связанных с ним неудобств.

Из двадцати девяти дел по актам, совершенным за последние три месяца, Касмерт выделил для себя дело некоего Суиката как весьма нестандартное. Он повесился на веревке, конец которой был привязан к потолочному крюку для люстры. В отчете патологоанатома указывалось, что свершитель, кроме последней, имел ещё и две давние странгуляционные борозды на шее. Были также видны следы ожогов на ладонях, полученных от трения о веревку. Картина была ясной: Суикат уже дважды пытался свести счеты с жизнью, и проделывал он это в двух разных съемных квартирах. При осмотре тех квартир, где свершитель предпринимал эти попытки, на крюках для люстр были обнаружены следы такой же веревки. Картину дальнейших событий в обоих случаях Касмерт смог представить уже сам, рассматривая фотографии покойного. Суикат был небольшого роста, худощавый, но при этом атлетически сложен. «Парень серьёзно занимался спортом. Сильные ноги. Накачанные руки», – сразу отметил для себя Касмерт. В первых двух попытках, после того как он сам выталкивал стул из-под ног, он каким-то образом благодаря сноровке быстро хватался за веревку прямо у шеи, чтобы не дать себе задохнуться, потом другой рукой хватался за веревку выше петли и, подтягиваясь, высвобождался из неё. В своей третьей попытке, пытаясь обмануть инстинкт самосохранения, Суикат сунул голову в петлю, затем зубами затянул на запястьях пластиковые наручники и только потом вытолкнул из-под себя стул – теперь он был не в силах помочь себе. Как же человеку не хотелось жить, если так хотелось умереть?

* * *

Помимо ежедневных отчетов, предоставляемых председателю парламента, с первых же дней расследования Касмерт взял за привычку рассказывать о своих «изысканиях» Эвкае. Он встречал ее после работы, и они неторопливо шли пешком в сторону ближайшего ресторанчика, ужинать. Прогуливаясь в скверике перед клубом в ожидании девушки, он пару раз заметил у входа в «лечебницу душ» мужчину лет шестидесяти, ростом под два метра, довольно грузного, который курил сигару. Его вид разительно отличался от прочих жителей Йэрсалана: он, казалось, напоказ демонстрировал своё безразличие к окружающим и пренебрежение к правилам, принятым сообществом. Его, судя по внешнему виду и манерам, мало интересовало чужое мнение. Одним своим присутствием он бросал вызов всем вокруг. Касмерт подумал, что за несколько дней пребывания в Йэрсалане он почти не видел курящих, а этот кадр спокойно курит сигару и, разговаривая с кем-нибудь, громко смеётся. К тому же физически он тоже явно отличался от других горожан. Жители Йэрсалана старались вести здоровый образ жизни и в большинстве своем не имели лишнего веса.

«Очень интересный персонаж. Надо спросить про него у Эвкаи, – подумал Касмерт. – Как правило, люди, которые выделяются из толпы, не совершают чего-то из ряда вон выходящего, поскольку и так привлекают к себе внимание. Однако этот тип не похож на того, кто подчиняется каким бы то ни было правилам».

– О чём задумался наш сыщик? Вы даже не заметили, как я подошла, – прервала Эвкая размышления Касмерта.

– В вашем благословенном городе не задумываться постоянно о чём-либо невозможно. Постоянно находится для этого повод, – в тон Эвкае заметил Касмерт.

Он взял девушку под руку и собрался было повернуть налево, в сторону полюбившегося за последнюю неделю ресторанчика.

– Нет-нет, сегодня мы, если не возражаете, пойдём в моё любимое кафе. Там тоже очень уютно, тихо, хорошая, ненавязчивая музыка и чудесный вид с террасы. А ещё, господин Касмерт, там подают потрясающе вкусные десерты и варят настоящий – в турках, на раскалённом песке – кофе.

– Ах, вот даже как! Вы успели заметить, что я сладкоежка и любитель кофе?

– Чтобы это заметить, поверьте, не стоит учиться четыре года на факультете психологии, – нарочито серьезным тоном произнесла Эвкая.

– Ну да! – рассмеялся Касмерт. – Просто стоит один раз посидеть со мной в ресторане, зайти в кондитерский магазин или в кофейню. Каюсь, это две мои почти непреодолимые слабости. Ну, скажем, из тех, что сразу бросаются в глаза. А сколько ещё таких слабостей, наверное, и не сосчитать.

* * *

– Вот мы и пришли. Здесь мило, правда?

Они расположились на террасе, с которой открывался чудесный вид на город, почти такой же, как и с террасы его гостиничного номера. Эвкая здесь явно была частым гостем. Официантка, обслуживающая их столик, обращалась к ней по имени.

– Ну, что за сегодняшний день удалось вызнать или, правильнее будет сказать, разузнать господину следователю?

– Знаете, Эвкая, совсем не хочется в такой приятный вечер, под музыку Глена Миллера, да ещё когда перед тобой на тарелке лежит яблочный штрудель с мороженым и взбитыми сливками и рядом слегка дымится чашка ароматного эспрессо, говорить о делах. Можно я задам вам вопрос немного личного характера?

– Если «немного», то можно, – улыбнулась Эвкая.

– Как случилось так, что вы стали психологом? Надеюсь, что это вопрос в пределах «немного»?

– Да-да, безусловно. – Эвкая отпила глоток кофе и поставила чашку на блюдце. – Всё очень просто, – почти официально начала она. – Вы, как человек внимательный и наблюдательный, думаю, меня поймёте. К тому моменту, когда пришло время выбирать профессию, я уже точно знала, что половину жителей нашего города надо убить, вторую – срочно лечить. Вуза, готовящего профессиональных киллеров, в стране пока нет. Оставалось одно – идти на психфак в надежде успеть помочь хоть кому-то.

Эвкая несколько секунд очень серьёзно смотрела на слегка удивлённого Касмерта, потом, не выдержав, все-таки рассмеялась.

– Ну, а если серьёзно, то я из семьи врачей. Быть хирургом, как папа, или офтальмологом, как мама, мне не хотелось, а востребованность психолога в нынешние времена очевидна. Очевидна не только в нашей стране. Везде. Не так ли? Мне всегда было интересно, почему тот или иной человек в каких-либо обстоятельствах ведёт себя так, а не иначе, хотя на первый взгляд это поведение может показаться нелогичным, иррациональным… Ну всё, сейчас я разойдусь, и меня будет не остановить. А знаете что? Вы тоже ответьте мне на вопрос немного личного характера.

– Если «немного», то с удовольствием, – в тон Эвкае, улыбнувшись, сказал Касмерт.

– Как вы стали тем, кем стали? Вас считают одним из лучших специалистов в профессии. Надеюсь, что и мой вопрос тоже в пределах «немного»?

– Да-да! Безусловно! – продолжил Касмерт предложенную Эвкаей словесную игру. Отпив глоток кофе и поставив чашку на блюдце, он придал лицу серьёзное выражение. – Вы, как человек внимательный и наблюдательный, думаю, меня поймёте. К тому моменту, когда пришло время выбирать профессию, я уже совершил одно преступление, вернее, даже два: не явился на призывной пункт и сбежал из страны. По логике вещей прямая дорога мне была в Университет преступлений и правонарушений на факультет воровства и бандитизма. К моему большому разочарованию, оказалось, что такого вуза пока нет. Тогда я решил пойти на юридический, чтобы сначала изучить право, а затем уже нарушать его со знанием дела.

Тут оба не выдержали и не смогли удержаться от смеха. Все посетители кафе удивленно посмотрели в их сторону. Они явно перешли все нормы дозволенного.

– Один – один! – подвела итог «сражения» Эвкая. – А если серьёзно?

– А если серьёзно, то даже не знаю… скорей всего, столкнувшись с несовершенством законов, решил разобраться в непонятных для меня вопросах законодательства. А самый лучший способ разобраться в вопросе, который не совсем понимаешь, – изучить тему и попробовать найти ответ, основываясь на знаниях. Ну как? Лихо я закрутил? Я ведь уехал почти в никуда. Один в чужой стране. Поступил в универ, но жить было не на что. Пришлось идти работать. Можно было, конечно, попросить помощи у родителей, но юношеский максимализм бил в голову. Хотелось доказать, что я смогу сам. Пошел работать грузчиком в супермаркет. И вот тут в судьбу мою вмешался его величество случай. Как-то раз, когда я после занятий самозабвенно таскал в подсобку ящики с ананасами, мимо проходил замдекана нашего факультета. Он остановился и подозвал меня. Когда я подошел, он предложил мне работу. В местное управление полиции требовался помощник следователя, ну что-то типа мальчика на побегушках с начальными теоретическими знаниями. Ну, а дальше пошло-поехало… Ну всё, сейчас я тоже разойдусь, и меня тоже остановить будет трудно. Хочу вас спросить, пока не забыл. Несколько раз у клуба я видел очень странного типа…

– Толстяка с сигарой? – прищурив глаза, перебила Касмерта Эвкая. – Так это его вы так внимательно сегодня рассматривали, что не заметили меня? Это Пузатый. Единственный человек в городе, который имеет прозвище. И категорически настаивает на том, чтобы его только так и называли.

– Пузатый? – переспросил Касмерт. – Кажется, я про него уже слышал.

– Немудрено. Наш клуб, гостиница, где вы остановились, и половина зданий в этом городе принадлежат ему! Как же про него не услышать!

– Жилые здания тоже?

– Да, принадлежат или принадлежали в прошлом. Он здесь главный застройщик и владелец почти всех риелторских контор, занимающихся продажей квартир. Кстати, здание предоставлено клубу бесплатно. Не понимаю, правда, как такой человек может что-то делать, не имея с этого выгоды. Не станет Пузатый заниматься благотворительностью. Говорят, что за такого рода деятельность причитаются налоговые льготы. Мне что-то не верится. Нет, льготы, насколько я знаю, есть, но не думаю, что он делает это ради налогового послабления. Кстати, если бы такое здание клубу приходилось арендовать, то его деятельность продлилась бы недолго, потому как аренда больно дорогая.

– Я знаю, – как бы говоря с самим собой, прервал ее Касмерт, – за предоставление здания клубу он денег не берет. А вы случайно не заметили, Эвкая, с кем он разговаривал?

– Заметила. С одним из членов клуба. У Пузатого свой кабинет в этом же здании, где он проводит несколько дней в неделю. Иногда, когда ему надоедает там торчать, он выходит во двор и болтает с посетителями клуба. Это обычно случается во время перерыва между сеансами или в конце дня, после окончания «спасения». Именно в это время можно застать во дворе собеседников из числа наших «оптимистов». Ему, должно быть, скучно в своем кабинете, – ответила она. – А знаете, Пузатый – один из немногих в Йэрсалане, о ком можно точно сказать, что он не закончит свою жизнь так бесславно. Он, может, особо и не располагает к себе, но живет полной жизнью и не обременен излишними переживаниями, а желанием соблюдать нормы и правила не обременён вовсе. Когда я его встречаю, то мне кажется, что от него дурно пахнет. Нет, не в прямом смысле – у него всегда дорогие и приятные парфюмы. Неприятный дух исходит от его сути…

* * *

Вечером, как всегда, сидя за плетёным столиком на террасе гостиничного номера, Касмерт мысленно готовился к встрече с хозяевами квартир, в которых произошли акты. Уточняя список домовладельцев, копию которого взял с собой в гостиницу, первым делом он решил установить, существует ли какая-либо связь между ними. На выяснение этого вопроса не ушло много времени. Оказалось, что хозяева квартир не знают друг друга, как и большинство жителей Йэрсалана. Значит, картеля домохозяев по сдаче квартир этим бедолагам-свершителям не существует.

Несколько моментов показались Касмерту довольно интересными. Во-первых, свершители арендовали квартиры всего на три дня и, скорее всего, планировали свои действия еще до подписания арендного договора, чтобы за несколько дней аренды осуществить задуманное. В городе сложно было отыскать людей, сдающих квартиры в аренду на несколько дней или даже несколько недель. А в гильдии риелторов Касмерту сообщили, что в рамках существующей практики минимальный срок аренды – три месяца, и независимо от действительного срока аренды арендатор платит авансом за эти три месяца вперед.

– Не понимаю, как свершители смогли снять квартиры всего на три дня? Ведь после распространения информации об актах, случившихся на съемных квартирах, аренда на такой короткий срок должна была вызвать вопросы. Не понимаю. Ведь свершители могли бы подписать контракт на три месяца и потом спокойно распоряжаться своей жизнью в уютной обстановке. Даже если бы решение вопроса было недешевым, – явно наигранно недоумевал глава гильдии риелторов.

Касмерт хорошо помнил привычки и замашки жителей этого города. Они всегда отличались сообразительностью и хитроумием. И, даже изменив поведение и облик, такими и остались. «Всё этот пройдоха прекрасно понимает! Не может он не догадываться, почему свершители снимали квартиру на три дня. Им нужно было, чтобы их тела обнаружили быстро. Если бы они сняли квартиры на долгий срок, то тела могли обнаружить лишь спустя несколько недель, со всеми неприятными последствиями. Этого хозяева квартир действительно не простили бы ни себе, ни свершителям. Значит, существует негласное соглашение между ними. Все об этом знают, и он – не меньше остальных», – подумал Касмерт, глядя в абсолютно «искренние» глаза главы гильдии.

Значило ли это, что свершители, подписывая арендные контракты на три дня, платили за полные три месяца? Быть может, они платили и больше, чтобы заручиться уверенностью в том, что квартиру не сдадут никому другому. Не слишком ли высокая цена за то, чтобы увериться в неотвратимости собственной смерти?

Касмерт понимал, особенно после бесед с Эвкаей, что ему придется вести расследование в обществе людей со сложным и необычным поведением. Однако нестандартная ситуация, сложившаяся в отношении не одного, не нескольких, а многих людей, совершивших акты, его сильно озадачила. Во-первых, кто-то должен был заниматься поиском домовладельцев, согласных подписаться под арендным договором на три дня. При этом домовладельцы должны были понимать, что, подписываясь под таким арендным договором, они теряют шанс подписания более продолжительных арендных соглашений, но осознанно шли на это. Значило ли это, что арендодатели получали оплату за три месяца, а может, и за более длительный срок?

Касмерт не удивился тому, что сначала все довольно равнодушно отнеслись к этим «открытиям». Но как быть с тем, что после того, как эти случаи стали повторяться всё чаще, владельцы продолжали сдавать квартиры в аренду на такой короткий срок? Это вновь наводило на мысль, что существует некая негласная договоренность о краткосрочной аренде квартир, о чем, естественно, умолчал глава гильдии риелторов. Если арендодатели не знали друг друга и не могли создать некую форму объединения, значит, должен существовать кто-то, кто располагает нужной информацией, знает всех домовладельцев этих квартир. Должен быть тот, кто мог уговорить, а может, даже и заставить их сдать квартиры на трехдневный срок. Касмерт назвал для себя этого кого-то Центральной Фигурой.

И он вспомнил про «мецената» Пузатого. А что, если это он уговаривал хозяев сдавать в аренду квартиры свершителям? Но если это он, то как смог это сделать? Какой властью он обладает над домовладельцами?

Прежде чем ознакомиться с суммами арендных доходов хозяев квартир, часть которых могла быть и не задекларирована, и потому данные о них, скорее всего, недостоверны, Касмерт решил изменить направление расследования. Он вспомнил слова Эвкаи о том, что Пузатый является главным застройщиком в городе, и поручил доставить ему контракты, на основании которых домовладельцы покупали квартиры. Контракты были доставлены быстро, и предположения Касмерта подтвердились: все без исключения квартиры, в которых произошли акты, были куплены по ипотеке в риелторских конторах, занимающихся продажей квартир в домах, построенных строительной компанией Пузатого. «Господи! Ну и кликуху себе этот тип придумал! Небось с детства осталась. Был, видать, толстым и наглым пацаном», – в очередной раз подумал Касмерт.

Медленно, но все же продвигаясь в понимании сути происходящего, с каждым шагом, с каждой добытой информацией у него все чаще возникал вопрос: «Здесь особо и сложного ничего нет. Неужели ради этого стоило искать и привлекать специалиста по особым ситуациям?» Слова господина Мурмута о том, что ему, человеку со стороны, будет проще докопаться до истины, всё больше и больше вызывали у него сомнения относительно их искренности.

Тот факт, что Пузатый знал всех участников этой истории, еще не давал повода для предположения, что именно он каким-то образом сводил свершителей с хозяевами квартир. Мало ли кому продавались квартиры в домах, принадлежавших одному из самых крупных застройщиков? Мало ли кто там потом повесился?

«Пора, пожалуй, встретиться с Инкетом – этим целителем-шарлатаном, который заправляет клубом „душевной терапии“. Но сделаю это завтра», – подытожил трудовой день Касмерт. Проводив по заведенной традиции Эвкаю после ужина до дома, он гулял по городу ещё часа полтора и вернулся в гостиничный номер только поздно вечером. Позвонил домой, поговорил с женой и детьми. В очередной раз пообещал дочке вернуться домой к началу учебного года, чтобы в первый день занятий повести ее в школу. Он говорил с семьей недолго вовсе не из-за усталости. Город, в котором он вел расследование, и люди, с которыми он общался, вызывали в нем неоднозначные чувства и незаметно отнимали много душевных сил. Казалось, всё здесь стремилось затянуть Касмерта в свое болото и уподобить его остальным жителям Йэрсалана. Никто не намекал на это, но попытки навязать свои устои чувствовались почти на каждом шагу. Он относился к этому по возможности безразлично, но чувство некоторой тревоги не покидало его, и, боясь передать свои ощущения родным, он не хотел долго и часто общаться с ними.

* * *

Как и было запланировано, на следующий день Касмерт встретился с Инкетом. Бывший инженер, высокий худощавый мужчина лет шестидесяти, с жесткой, непослушной копной густых седых волос на голове, казавшейся давно немытой и нечесаной, всё время одергивал рукава рубашки, что придавало некую неопрятность и неприятность всему внешнему виду горе-психолога.

– Конечно, я знал этих покойных, которые были членами этого нашего клуба. Я не только принимаю этих новых членов. Я принимаю вообще все эти ключевые решения в клубе. Эта Эвкая присутствует в клубе формально, так как этот закон требует наличия дипломированного этого психолога. Честно говоря, я не понимаю, зачем нужен этот закон, вынуждающий нанимать специалиста, в котором абсолютно нет необходимости. Вот вы юрист. Вы знаете, почему эти законы такие, какие есть? – многозначительно, с явным вызовом спросил Инкет.

– Да, я юрист. Однако работаю я в области применения и исполнения этих законов и не занимаюсь подготовкой законодательных норм. – И, ответив на вопрос собеседника, Касмерт вернул беседу в нужное русло: – Мне кажется, ваш клуб не справляется со своей задачей. Двадцать четыре члена клуба совершили акты только за последние три месяца. Наверное, вы согласитесь – это очень плохой показатель. Быть может, вам нужно побольше психологов?

– О чём вы говорите? Психологи эти тут ни при чем. Эвкая имеет психологическое образование, но не обладает ни этим опытом, ни умением влиять на эти умы и душевное состояние членов клуба. Она всего лишь оболочка без этой… без сути. Ходит тут и делает вид, что что-то смыслит в психологии. Но даже если бы клуб нанял еще несколько этих опытных психологов, то и они были бы не в состоянии влиять на эти намерения свершителей. Я лично несу ответственность за то, что наши члены не справляются со своими психологическими отклонениями. Не справился я – не справится и целая эта команда этих психологов, – заключил Инкет. В тот момент его лицо выражало надменность и самонадеянность – те же самые, что Касмерт ежедневно наблюдал на лицах многих жителей Йэрсалана.

«О боже! Я не выдержу этих его „ЭТО, ЭТОТ, ЭТИ“. Вот уж точно – псих!» Но вариантов не было.

– Я вас понимаю. Может быть, вы и правы в чем-то. А как вы пришли к решению учредить клуб?

Этот вопрос Касмерт задал сознательно, полагая, что Инкету он придется по душе, и не ошибся. Тот с готовностью стал рассказывать:

– Это долгая история. Я сам с подростковых лет страдаю этой манией. Иногда в своих снах я видел, как убегаю от этих недругов, и каждый раз, стараясь избавиться от этих обидчиков, находил один и тот же этот выход – совершал акт. Я прыгал с этого моста, наносил себе колотые эти раны, бросался под машины. В этом было мое это спасение, но это все происходило, к счастью, во сне. Этот акт означал для меня решение этой проблемы. Я и в реальной жизни отношусь к акту таким же образом. Однако боюсь его совершить. Понимаете ли вы меня? У меня большой этот опыт в предотвращении актов: я много раз совершал их в своих этих снах, но ни одной попытки наяву. Хотя все еще страдаю этой склонностью к акту. Вот почему смело могу утверждать, что у меня больше этого опыта и знаний, чем у этих дипломированных психологов.

«Какая тупость! Ну бред же полнейший! Вот кому точно и срочно нужен психолог. Он с самого детства нуждался в нем», – думал про себя Касмерт, слушая Инкета.

– Имея такой большой опыт, я решил поделиться этим им с другими людьми, страдающими склонностью к совершению акта. Собрал вокруг себя небольшую группу. Позже пришлось нанять совершенно эту бесполезную Эвкаю – ну, вы это уже знаете. Сейчас в нашем клубе около двух сотен членов. Выходит, что я преуспел в этих своих начинаниях. Все больше людей нуждается в помощи. Однако, признаюсь, этим успехом нашего предприятия я обязан поделиться.

– С кем же? – поинтересовался Касмерт.

– С Пузатым.

– С кем? С… кхы-кхы… кем? – поперхнулся от неожиданности Касмерт.

– Это… как его? Чему вы удивляетесь? – спросил Инкет. – Пузатый – весьма это влиятельный человек в городе. Но умение влиять на события он обрел с этими годами. Я знаком с ним с самого этого детства, и он знает, что я страдаю манией. Именно у него возникла идея, чтобы я поделился своим опытом с этими другими, а позже он предоставил клубу одно из своих этих зданий в бесплатное пользование. Ему всегда было интересно наблюдать за людьми. Если бы он выучился на психолога, ему я бы однозначно доверил свое лечение. И не только свое – он прекрасно разбирается в людях. У Пузатого даже есть этот кабинет на третьем этаже нашего клуба, где он проводит несколько этих дней в неделю. Название наших этих сеансов также было придумано Пузатым. Он думает, что многим жителям Йэрсалана не хватает души, они погружены в свои эти дела и не пытаются понять друг друга. Кстати, сам он не переносит психологов и полагает, что в них абсолютно нет нужды.

– Я видел, как он разговаривал с одним из членов клуба во дворе, – заметил как бы между прочим Касмерт.

– Это конечно, ведь он способен понимать людей. Иногда он выходит во двор подышать свежим этим воздухом. Тогда-то вы и могли его видеть. Но в основном он принимает посетителей в своем кабинете и с членами нашего клуба встречается чаще всего там же.

– Надо же! Он у вас тут и дома строит, и души ремонтирует, – не смог сдержать своего сарказма Касмерт.

– Чему вы опять этот удивляетесь? Я же сказал, что Пузатый любит наблюдать за людьми этими. Встречается со мной и другими членами клуба, чтобы лучше понять наши эти проблемы, – озадаченный реакцией собеседника, продолжил Инкет.

– Значит, он хорошо знал членов клуба, которые совершили акты? – спросил Касмерт.

– Естественно. Я часто встречаюсь с Пузатым в его этом кабинете, и ему интересно слушать обо всем, что происходит у нас в клубе. В конце концов, он бесплатно предоставляет это нам здание.

Касмерту захотелось побыстрее распрощаться с Инкетом и еще быстрее уйти. Его страшно раздражала корявая речь «этого доктора». «Такого „этого“ послушаешь пару дней, – подумал Касмерт, – и точно побежишь покупать „этот“ пистолет. Но я, пожалуй, сам бы стреляться не стал, а вот „этого“ несостоявшегося самоубийцу пристрелил бы с большим „этим“ удовольствием».

– А не могли бы вы, господин Инкет, уточнить, когда ваш благодетель предоставил помещение клубу?

– Ну почему же не мог бы? Конечно же. Вот уже этот пятый месяц…

«Ну что ж, пожалуй, мне тоже очень нужно встретиться и с „этим“ пузатым знатоком человеческих душ», – решил Касмерт, попрощавшись с Инкетом. Беседы с разными людьми начинали давать некоторые результаты, но встречу с Пузатым он решил ненадолго отложить. Человек этот явно был весьма неординарной личностью не только для Йэрсалана. Идти на встречу с тем, кто умеет «плыть против течения», кто пренебрегает общепринятыми правилами, даже если эти правила выглядят совершенно идиотскими для нормальных сообществ, без подготовки и не посоветовавшись с Мурмутом, было бы опрометчиво.

* * *

У Касмерта начала вырисовываться некая схема. С одной стороны – свершители, с каждым из которых, возможно, Пузатый встречался в своем кабинете. А с другой – домовладельцы, купившие в рассрочку квартиры. Однако не факт, что Пузатый вел беседы, подводящие к совершению актов. И если даже он не станет скрывать, что встречался с каждым из свершителей, это не даст оснований для такого рода предположений. Значит, определить степень вовлеченности Пузатого в события можно будет, лишь проанализировав его отношения с хозяевами квартир. Со свершителями поговорить уже точно не получится.

Следующим шагом стала проверка банковских счетов хозяев квартир. Хозяевами в основном были пожилые люди, и сдача квартир была для них ощутимым источником дохода. Но по поступлениям на их банковские счета нельзя было определить, что свершители, снимая квартиру ненадолго, оплачивали гораздо больший срок. В чем же тогда была выгода домовладельцев? «А выгода, безусловно, была, и надо узнать какая», – заключил Касмерт.

Заручившись разрешением руководства Центрального банка, Касмерт попросил предоставить ему, ввиду следственной необходимости, выписки счетов хозяев квартир за год и уведомить о любых необычных движениях средств на них.

Согласно информации, полученной из банка, количество операций по счетам домовладельцев было небольшим. Основная часть средств шла на месячные выплаты долгов за покупку квартир. По словам работника банка, почти все домовладельцы испытывали трудности с покрытием своих долгов. К такому заключению он пришел на основе процентных счетов, выставленных конторами за задержку оплаты основных долгов или за неполную их оплату. Задержка или неполная оплата за приобретение квартир не вызвали удивление у Касмерта, так как домовладельцы довольно пожилые люди и, естественно, у них могли возникать материальные трудности. Удивление вызывало то, что после определенных дат – они были разными – месячные суммы выплат уменьшились у всех хозяев квартир в списке и по каким-то причинам перестали выставляться счета на проценты за неполную оплату кредита.

– Вероятно, в первоначальные условия контрактов были внесены изменения. Возможно, конторы снизили цены на квартиры либо продлили сроки оплаты, а может, даже сделали уступки по обеим статьям соглашений, – предположил банковский служащий.

– Часто ли продавцы идут на такие уступки? – спросил Касмерт.

– Ну что вы! В Йэрсалане условия любых соглашений соблюдаются в строгости и стороны не делают друг другу никаких уступок. Их предоставление считается дурным тоном, признаком непрофессионализма. А если по тем или иным причинам все же приходится идти на такое, то клерку, который подписался под этим без уведомления хозяина бизнеса, рано или поздно придется самому компенсировать потерю. Тут, видимо, что-то другое. Ведь Пузатый никогда не уступает, не получив чего-то взамен, и его работники побоятся самовольно идти на любые изменения в контрактах. Пузатому предпочтительнее, чтобы домовладельцы вообще были не в состоянии оплатить долги, тогда он мог бы забрать у них квартиры и продать заново. Он проделывает такое довольно часто. Вам следует ознакомиться с контрактами, чтобы удостовериться, что Пузатый все-таки сам согласился на изменения в них.

«Кажется, дело сдвинулось с мертвой точки», – подумал Касмерт, но это не вызвало у него каких-либо положительных ощущений. Его обычно воодушевляло любое развитие дела, и он знал, что если даже на каком-то этапе зайдет в тупик, то вскоре все равно найдет выход. Касмерт всегда вел расследования точно так же, как в свое время решал сложные задачи на олимпиадах по математике: собирал воедино все изученные факты, строил логические цепочки и, концентрируясь на решении, как правило, находил ответ, который был единственно правильным. Он всегда был уверен, что непременно найдет такой ответ – в этом у него никогда не было сомнений. А тут он, пожалуй, впервые в жизни засомневался, и от этого ему было как-то беспокойно, что ли.

Это йэрсаланское дело приобретало очень уж неприятный оттенок, и, возможно, он отказался бы от этой работы, если бы знал детали заранее. Он по-прежнему считал, что ни в коем случае не станет делиться с женой даже намеками на тему расследования.

Он полагал, что домашним не стоит знать о причинах, заставивших его покинуть Йэрсалан много лет назад, и поэтому во время телефонных разговоров был краток, чтобы не передать им свое беспокойство и раздражение.

Источником этого беспокойства, этого раздражения была и предстоящая встреча с Пузатым – это было неизбежно, несмотря на его попытки оттянуть час икс. Тяготили его и мысли об отношении к происходящему части жителей Йэрсалана, состоящей из снобов, неспособных уступать друг другу, слишком важничающих, кичащихся своим профессионализмом и принципами. Все здесь соперничали со всеми и были внешне степенными, сдержанными и благополучными, а на самом деле исступленными, одинокими и безразличными. Ведь все же знали о существовании свершителей и знали, что означают эти так называемые акты. И никому не было до этого никакого дела. Никому не приходила в голову мысль выйти на главную площадь и крикнуть: «Господа! С этим надо что-то делать!» Все спокойно ели, спали, ходили в свои офисы, растили детей, наблюдали статистику происходящих трагедий. Ни у кого не возникало мысли о том, что вдруг эта зараза придет и в его дом и следующим свершителем станет он сам или его подросший сын, дочь, брат. Это же до какой степени надо было всех и всё зарегулировать, что в стране, строго исполняющей закон о запрете эвтаназии, все закрывают глаза на эпидемию суицида и стыдливо, чтобы не дай бог никого не покоробило, называют этот ужас нейтральным словом «акт».

На следующее утро была назначена встреча с юристом, который оформлял контракты по продаже квартир. Предположение, высказанное накануне банковским клерком, оказалось верным: Пузатый сам принимал решение о пересмотре цен на квартиры, а также значительно сдвинул сроки оплаты долгов по рассрочке. Даты внесения изменений в контракты по продаже квартир следовали за датами совершения актов. Налицо была закономерность: хозяин квартиры, в которой свершился акт, спустя несколько дней получал от Пузатого уступки по оплате оставшихся долгов.

Во второй половине того же дня Касмерт встретился с несколькими хозяевами злополучных квартир. Встреча была назначена в адвокатской конторе некоего Эспа.

– Господин Пузатый поручил мне представлять интересы этих людей во время всех бесед по поводу печально известных событий, произошедших в их квартирах, – с порога заявил Касмерту невысокий, щупленький мужчина, вставая и манерно протягивая для приветствия тонкую, изящную руку.

На вид ему было… впрочем, очень сложно было предположить, сколько ему было лет. Может, тридцать пять, а может, и все пятьдесят. Касмерт сразу же назвал его про себя «золотым парнем». Адвокат явно очень любил золото. Золотые запонки, золотая, в мизинец толщиной, цепь под горло, на лацкане дорогого стильного пиджака золотой значок в виде открытой книги – символ университета, на левом запястье золотые часы «Cartier». Ювелирную картину дополняли и завершали два перстня: на среднем пальце левой руки – массивный, с великолепным крупным агатом, на безымянном пальце правой – на вид поскромнее и поизящнее, но с бриллиантом. Но всё это великолепие удивительно гармонично дополняло образ адвоката и не показалось неуместным или вычурным даже очень сдержанному в вопросах стиля и отношении к моде Касмерту.

– Я знаю, что вы давно не были в Йэрсалане, но, наверное, уже успели заметить, что в нашем обществе люди очень строго относятся к выполнению обязательств, в том числе и перед работодателями. Поэтому этих пожилых людей не могут сопровождать их сыновья или дочери – они заняты своими профессиональными обязанностями.

Почти после каждой фразы адвокат любовался поочерёдно своими перстнями или, отодвигая манжет рубашки, делал вид, что смотрит на часы.

– Господин Пузатый любезно предложил мне предоставить этим бедолагам услуги адвоката. Надеюсь, вы представляете и понимаете всю сложность ситуации, в которой оказались эти люди. Господин Пузатый – человек весьма уважаемый и влиятельный в Йэрсалане – тоже прекрасно понимает, какие психологические последствия могут иметь эти события и как они отразятся на общем состоянии тех, кто не полностью погасил свои долги за приобретенные квартиры. Люди, интересы которых я представляю, получают доходы только от аренды квартир и не несут ответственности за действия, совершаемые постояльцами.

Речь адвоката формально служила оправданием его присутствия на встрече с домовладельцами. Впрочем, Касмерт и не собирался инкриминировать им участие в подстрекательстве постояльцев к совершению актов. Он поговорил с тремя из приглашенных. На все вопросы следователя каждый из трех домовладельцев, как по команде, а скорее всего – полученной инструкции, поворачивал голову в сторону адвоката, сидевшего рядом, тем самым подчеркивая свое намерение сохранять молчание и уступая ему право отвечать на вопросы Касмерта. Беседовать с другими домовладельцами не имело смысла:

– Уважаемый Эсп! Я не сомневаюсь, что господин Пузатый выбрал одного из лучших адвокатов в этом городе. Не стоит, я думаю, тратить ваше драгоценное и моё полудрагоценное, – Эсп ухмыльнулся, оценив замечание Касмерта, – время. Думаю, мы оба понимаем, – Касмерт очень постарался, чтобы улыбка была милой, но и ехидной одновременно, – что дальнейшее знакомство с «бедолагами» смысла не имеет.

Ответ Эспа был на удивление не по-адвокатски искренним:

– Я с вами, господин Касмерт, совершенно согласен. Очень приятно иметь дело с людьми, умеющими ценить и оценивать… время.

«Такой уж точно не повесится. Очень уж любит золото», – отметил про себя Касмерт.

* * *

Мысль о том, что встреча с Пузатым неизбежна, была Касмерту неприятна. Именно поэтому он постарался собрать о нём как можно больше сведений. За годы работы следователем он повидал много криминальных типов: мошенников, квартирных воров, мафиози разных направлений и убеждений, насильников. Судя по тому немногому, что пока удалось узнать Касмерту, Пузатый стоял особняком в этой компании. Он явно обладал недюжинной волей, чтобы противостоять орде высокомерных снобов Йэрсалана. Он был абсолютно равнодушен к ним и презирал их общество, в то же время заставляя считаться с собой. Такой человек мог раздавить любого. Если бы жителей Йэрсалана и Пузатого можно было поставить на чаши весов, то чаша с одним Пузатым перевесила бы ту, на которой находились все остальные.

Пузатый принял его в своем кабинете в клубе. Эта огромная комната роскошью интерьера напоминала те, в которых восседали сомнительного толка руководители лет семьдесят или сто назад. Тогда кабинеты служили не столько местом работы, сколько музеем, где чиновник открыто, без стеснения мог демонстрировать свое богатство: дорогие репродукции известных картин разных эпох и разных живописных школ, мягкую мебель, обтянутую шкурами редких животных. Сам Пузатый сидел в антикварном кресле, похожем на трон провинциальных князей Средневековья.

– Ну как вам мой кабинет? – спросил он и посмотрел на небольшой, местами потертый от времени ковер, висевший над камином.

Пузатый знал, что любой, даже самый непосвященный человек сразу понимал, что небольшой коврик – да что там коврик! – даже небольшая дырочка на нём стоит огромных денег. Тон вопроса не выражал даже подобия самодовольства. Вопрос был задан не для того, чтобы получить ответ вроде: «Как же это красиво!» или «Один только этот старый, истертый коврик стоит всех картин Рембрандта!» Пузатого не особо беспокоило, какую порцию своего тщеславия утолит он похвалами Касмерта. Ему хотелось оценить самого Касмерта, удостовериться в своем понимании типа, напросившегося к нему на встречу.

– Здесь много старинных вещей, – уклончиво ответил Касмерт.

– Такой кабинет вы теперь мало где увидите. Сейчас в моде кабинеты в стиле хайтек, как на журнальных обложках, без излишеств. Такие принадлежат молодым менеджерам, позиционирующим себя как профессионалы. Они там только напрягают мозги для выполнения работы. Я же здесь живу, как и в других кабинетах в разных частях города, как и у себя дома. Впрочем, достаточно об интерьерах. Я так понимаю, вы уже поговорили с бедолагами.

– Вот и господин Эсп их так называл… Вы ведь имеете в виду арендодателей? – уточнил Касмерт.

– Конечно. У них в квартирах совершены акты, что уже стало источником их беспокойства. С другой стороны, вы проверяете их банковские счета и вызываете на допросы. – Пузатый попытался надавить на собеседника своей информированностью.

– Я выполняю стандартную процедуру, частью которой является и проверка счетов. Я имею право беседовать с домовладельцами. Хотя вы, скорее всего, уже знаете, что нормальных ответов я не получил, – спокойно сказал Касмерт.

– Да, я поручил моему адвокату защищать интересы этих людей, чтобы им не пришили чужих дел. Они и так пострадали. – Пузатый явно пытался перехватить инициативу.

Касмерт, напротив, демонстрировал некое безразличие. Он просто спокойно делился имеющимися у него фактами и наблюдал за собеседником:

– Тем не менее то, что акты совершались при схожих обстоятельствах, наводит на определенную мысль. Мне даже показалось, что домовладельцы сговорились между собой и охотятся за потенциальными свершителями по всей стране.

– А ради чего им это делать? Чтобы потом их допрашивали и донимали проверками? Вы из этих пожилых людей сделали каких-то монстров, способных на коллективное преступление. – Пузатый ухмыльнулся, и это была самая циничная физиономия, изображавшая добродетель, увиденная когда-либо Касмертом.

– Нет-нет. Я так думал только вначале. Мне кажется, что домовладельцы не способны на такие ухищрения. Хотя конструктивный разговор с ними у меня еще не состоялся. Да и вряд ли состоится. Я ведь прав, господин… мм… Пузатый?

– Можно просто Пузатый. Вы правы, «господин» в этом случае не очень… Ну, так о чем мы? И вы тогда решили встретиться со мной. За кого же вы меня принимаете? За подозреваемого или того, кто способен снабдить вас информацией? – рассмеялся Пузатый.

– Смею предположить, что существует человек или организация, которая могла принуждать, вернее сказать, убеждать владельцев квартир сдавать свои помещения в аренду на несколько дней. Известно, что снять квартиру в аренду на такой срок в Йэрсалане проблематично. Значит, домовладельцы сдавали свои квартиры в аренду в обмен на что-то. Очень хотелось бы найти ответ на вопрос, который напрашивается сам собой. В чем же была их выгода? Вы пересмотрели условия контрактов по продаже квартир в рассрочку и пошли на довольно большие уступки. – Касмерту показалось, что Пузатый слегка занервничал.

– Да, я снизил им цены, и знаете почему? Потому что в их квартирах сводили счеты с жизнью совершенно незнакомые люди. Домовладельцы были растеряны. Я их понимаю и сочувствую им. Я даже помещение клубу предоставил бесплатно, чтобы люди исцелялись, а вы пытаетесь обвинить меня в таком антигуманном деле. И заметьте, снижение цен было согласовано лишь после совершения актов.

Пузатый вовсе не пытался изобразить искренность. Его не волновало, верят ему или нет. Кроме того, уступки в ценах были действительно предоставлены после совершения актов, что якобы подтверждало желание помочь людям в непростой ситуации.

– Но можно предположить, что вы вполне могли обговорить снижение цен заранее, а письменные изменения внести позже. Ведь после первых случаев совершения актов следующие арендодатели рисковали тем, что, сдав квартиру в аренду на несколько дней, тоже могли обнаружить у себя в домах сюрпризы. Свершителям же надо было найти именно такую квартиру, которую сдавали на несколько дней. Им нужно было, чтобы их тела обнаружили как можно быстрее. Желание получить значительную уступку с вашей стороны, видимо, было сильнее страха обнаружения покойника. В конце концов, здесь, в Йэрсалане, люди уже смотрят на акты как на обыденность. Хозяевам квартир было строго наказано не отвечать на мои вопросы, и вместо них этим занимался адвокат. Выглядит всё очень симпатично: вы не берёте арендную плату с клуба, вы пересматриваете условия контрактов продажи квартир в пользу домовладельцев. Замечательно! Только не понимаю, зачем вам идти на такие уступки? Что же лично вы получаете взамен? – Касмерт решил пойти ва-банк и, повысив тон, продолжил: – Эти ваши «бедолаги» получали значительную уступку, даже не беспокоясь о том, что их квартиры были использованы для совершения актов. Однако они, как я уже заметил, вряд ли сами договаривались со свершителями. Значит, должен был быть человек, имевший контакты как с теми, так и с другими. Здесь, в кабинете, вы проводите беседы с членами клуба и, только желая им помочь, так сказать исключительно из гуманных побуждений, вполне можете направлять их к домовладельцам, готовым предоставить квартиру на несколько дней. Не лично – через посредников.

– И зачем мне это? Какая мне польза от того, что какие-то идиоты вешаются или травятся? Йэрсалан для меня – другой… отличный от моего мир. Я очень стараюсь, чтобы эти два мира не соприкасались, – равнодушно ответил Пузатый.

– Миры-то, может, и не соприкасаются. А вот вы всё же пересеклись и с одними, и с другими – большинство свершителей за последние три месяца были членами именно этого клуба. И вы единственное связующее звено между двумя группами…

Пузатый резко прервал его:

– Послушайте, молодой человек. В этом деле я настолько уверен, что даже, как вы, безусловно, заметили, не стал приглашать своего адвоката, чтобы тот выслушивал вашу чепуху. Но я поручил ему сопровождать всех хозяев квартир, чтобы вы не могли их в чем-то обвинить. Если у вас появятся веские доказательства моей причастности, приходите, и я вас с удовольствием выслушаю, но уже в присутствии милого во всех отношениях Эспа. А пока прощайте.

Пузатый встал с кресла, давая понять, что аудиенция завершена.

Касмерт молча кивнул и вышел. Он понимал, что дело по сути раскрыто. В нем не было ничего сложного. Зато будет очень сложно, если вообще до этого дойдет, выдвинуть какие-либо обвинения. У него нет против этого гадкого человека никаких прямых улик. Только косвенные, только две группы людей: с одной стороны – жертвы актов, с другой – хозяева, сдавшие квартиры на вполне законных основаниях. Даже если как-то попытаться доказать связь между этими двумя группами через Пузатого, загнать его в угол вряд ли удастся.

Следователь отправился к председателю парламента – не столько поделиться с ним результатами следствия, сколько посоветоваться. Ему совсем не хотелось, чтобы этот невероятно мерзкий тип остался безнаказанным, хотя по всему выходило, что останется.

Господин Мурмут, терпеливо выслушав его, ответил:

– Как опытный юрист, вы понимаете, что нет никаких доказательств против Пузатого. Да, он может быть центральной фигурой в связях между домовладельцами и свершителями, но оснований утверждать, что он подталкивал людей к актам, нет. Не мне вам говорить, что в таком виде суд не примет дело к рассмотрению. Если Пузатый и вовлечен во все это, то, к сожалению, его мотивы не определены.

– Деньги? – машинально предположил Касмерт.

– Денег у него предостаточно. А что может быть еще?

– Это мы думаем, что у него денег предостаточно, но он может считать иначе. Такие не брезгуют даже мелочью, потому и становятся богачами. Некоторые свершители – таких совсем не много – закрыли свои банковские счета. Можно предположить, что они хотели упростить наследование их денег близкими, но также могли заплатить и Пузатому – ну или посреднику – за его «доброту». Другие платили по каким-то непонятным счетам за очень странные услуги. Например, «совершить облёт на самолёте над городом с моей душой на борту на сороковой день после смерти». Очень многие завещали все свои сбережения разным благотворительным фондам: Фонду охраны диких пчёл, Фонду борьбы с загрязнением мировых водоёмов. Если хорошо покопать, то, уверен, за всем этим видны уши, вернее, пузо этого «гуманиста» и «филантропа». Мы забываем, что разговор идет не только о двадцати девяти несчастных. Сколько суицидов было совершено за последние годы? Больше тысячи, – настаивал Касмерт, хотя осознавал тщетность своих попыток.

– Как долго и как глубоко надо будет копать? Какие неопровержимые факты мы сможем предоставить, чтобы санкционировать эти ваши «раскопки»? Уверен, что ни в одном из списков учредителей фондов нет имени Пузатого. Ведь так? – Касмерт молчал, а Мурмут продолжил: – Послушайте, молодой человек. Я думаю, что Пузатый, конечно, имеет косвенное отношение к актам, но оно не носит криминального характера. Пузатый презирает свершителей не потому, что они сводят счеты с жизнью, а потому, что вообще презирает всех жителей Йэрсалана. Но что с того? Он убьет всех? Я сам многого не понимаю. Одно лишь могу сказать вам точно – теперь акты на съемных квартирах прекратятся.

– Почему вы в этом так уверены? – удивился Касмерт.

– Мы заключили соглашение. Устное соглашение, – уточнил господин Мурмут. – Пузатого это дело не пугает, но раздражает и создает ему, как он изволил выразиться, дискомфорт. Так, во всяком случае, он говорит. Мы же хотим остановить акты. Я персонально несу ответственность за пресечение этих ужасных событий. Даже для Йэрсалана это уже чересчур. Наше общество и так цинично, а став свидетелем этих событий, станет еще циничнее. Дело мы закрываем, а Пузатый отстанет от членов клуба и от тех владельцев квартир, у которых проблемы с оплатой. Быть может, и для клуба мы подыщем другое помещение. Думаю, что с Пузатым вам не стоит больше встречаться. – Немного помолчав, господин Мурмут повторил: – Не стоит!

– Что ж, значит, я могу спокойно вернуться домой. Может, сегодня и попытаюсь уехать, – облегченно вздохнув, сказал Касмерт.

– Нет-нет, не сейчас. Дело закрыто, но проблема осталась. – Мурмут открыл ящик стола, в котором лежала заветная коробочка с леденцами, подумал и снова его закрыл. – Может, еще придется повозиться и в ваших услугах возникнет необходимость. Признаю, что вы знаете свое дело, я это сразу понял. Надеюсь, вы помните, что мне надо доложить вашему шефу о результатах проделанной вами работы. Так что задержитесь еще на несколько дней. Я дам знать, когда вы сможете покинуть Йэрсалан.

– Хорошо, я останусь. Останусь не потому, что очень завишу от того, что вы, господин Мурмут, доложите моему шефу. Уверяю вас, он меня в угол не поставит. Останусь из уважения к вам и понимания всей сложности вашего положения. И еще, если вы не против, я всё же хотел бы ещё раз встретиться с Пузатым.

Мурмут долго молчал, глядя в окно. Обернувшись к Касмерту, устало произнес:

– Спасибо. Ты очень похож на своего дядю… очень. – И добавил, снова перейдя на «вы»: – Если вам это так необходимо, извольте.

Касмерту показалось, что такая встреча нужна и самому председателю парламента. Почему – он пока не знал.

* * *

Встреча состоялась в тот же вечер. Пузатый сидел в своем роскошном кресле.

– Слушайте, молодой человек, не могу сказать, что вы мне нравитесь или не нравитесь. Однако мне ясно одно – вам повезло, что вы не живете в Йэрсалане. Видимо, в свое время вы покинули его, потому что предполагали, что вам здесь не понравится. А если бы остались, то с большой долей вероятности стали бы одним из потенциальных свершителей, сотни которых ходят по улицам этого города. И, возможно, тогда бы мы узнали друг друга лучше, и я бы помог в осуществлении ваших намерений.

Шутка была отвратительной. Касмерт не выдержал:

– А я вот очень конкретно могу тебе сказать – ты мне очень, ну вот прям очень не нравишься. Ты для меня стоишь на одной ступени с убийцами. Я уверен, что многие из тех несчастных до сих пор были бы живы, если бы не твои старания. Не понимаю – зачем тебе это? Из-за денег? Они платили тебе? Платили, чтобы ты обеспечил их местом, где, не торопясь и без постороннего вмешательства, они могли бы наложить на себя руки? Или это всего лишь игра для тебя? Может быть, и то и другое? Ведь такой человек, как ты, не будет тратить свое время на пустые забавы, если они не приносят дохода или не тешат самолюбие.

Пузатый внешне был само спокойствие, но адреналин явно скакнул. Серые глаза вдруг стали желтыми, как у змеи. Выдыхая второпях дым сигары, он поперхнулся. Прокашляться сразу не удалось, и осипшим голосом он прошипел:

– А вот этого ты… вы никогда не докажете. Эти люди все равно пошли бы на акты. Вы, наверное, заметили – народец у нас слишком серьезный, напыщенно-деловитый, принципиальный. Если даже эти людишки ничем не заняты, – ему, наконец, удалось откашляться, и он продолжил уже своим хорошо поставленным мягким густым баритоном, – то делают вид, что работают над решением серьезной задачи. В прошлом, в годы моей молодости, сплошь и рядом можно было видеть дешевое чванство, пренебрежение окружающими, непрофессионализм – одним словом, бескультурье. Сейчас общество бросилось в другую крайность – все стали слишком требовательны к себе и к окружающим. А по сути, представляют собой сборище снобов, не переносящих друг друга. Я же наблюдаю за происходящим со стороны и живу в собственное удовольствие.

– Мо-ло-дец! Живи! Я в бога не очень верю, но, глядя на таких, как ты, очень хочу надеяться, что ад существует! И для тебя там уже приготовлено тёпленькое, надеюсь, очень тёпленькое местечко!

Уходя, уже у самой двери, Касмерт оглянулся. Он не хотел, но как-то само собой вышло – презрительно посмотрев мимо Пузатого, плюнул в его сторону и, со всей силы хлопнув дверью, ушел наконец. Касмерт был зол. Ему откровенно дали понять, что его заключение по делу верно и что он не сможет ничего предпринять. Почти смирившись с поражением, Касмерт решил остаться на несколько дней, как просил Мурмут, а затем вернуться домой.

* * *

Настроение было отвратительное. Возвращаться в гостиницу не хотелось совсем. Касмерт позвонил Эвкае и пригласил её на ужин. Когда он подробно и в красках рассказал ей о своем разговоре с Пузатым, она, сдерживая смех, спросила:

– Ну а плюнули-то зачем?

– Очень хотелось. Очень хо-те-лось.

– Это всё, конечно, хорошо. Вы пошли сказали мерзавцу, что он мерзавец. Он подтвердил, что вы правы и он действительно мерзавец. Вы плюнули. Замечательно! Только вот пользы от этого никакой, а вреда предостаточно. Он подлый, коварный и жестокий. И всё бы ничего, но он ещё и богатый. А это значит, что сегодня, уважаемый господин Касмерт, вы приобрели очень опасного врага. С чем я вас и поздравляю!

– Поздравления принимаются, – грустно улыбнулся Касмерт. – Я и сам это уже понял. Папа мне всегда говорил, что плеваться где попало нельзя… Ээ-эх, ну да ладно! Что сделано, то сделано. Давайте отметим это замечательное моё приобретение и выпьем кофе. С тирамису. И поговорим о чём-нибудь приятном. Обо мне, например! Вы ведь наверняка составили мой психологический портрет. Может, поделитесь наблюдениями и выводами?

– Извольте. Начну, пожалуй, с паспортных данных, доступных всем, если чуточку поискать. Касмерт. Тридцать девять лет. Рост 175 см. Группа крови 2(+). Место рождения – Йэрсалан. Правильно?

Касмерт утвердительно кивнул.

– Во время личных бесед удалось выудить следующее. Сейчас господин Касмерт проживает…

– Это, думаю, не стоит уточнять…

– Ладно. Я продолжу, если не возражаете. Женат. Имеет двоих детей – сына девяти лет и дочь – шести. Получил юридическое образование в… где именно, уточнять не буду. Все годы после окончания университета работал по специальности. Последние пять лет занимает должность следователя-аналитика в Объединенном международном управлении специальных расследований.

– Как меня любит начальство и что я на хорошем счету, тоже пропустим, – предложил Касмерт.

– Пропустим. Вы человек организованный, довольно сдержанный, но при этом, как все интроверты, можете быть вспыльчивым и резким. Вы дисциплинированны, но, как это не покажется странным, не любите и зачастую не подчиняетесь тем нормам поведения, которые не принимаете, способны находить спонтанные и нестандартные решения. Вы не подвержены влиянию. Правда, один человек является для вас безусловным авторитетом – отец…

– Почему вы так решили, госпожа психолог?

– Вы часто о нём вспоминаете, ссылаетесь на его мнение. Это не подавляющий авторитет. Скорее сейчас, когда отца уже, увы, нет, вдохновляющий.

– Это всё пока позитив, а…

– Ой, да сколько угодно, если вы о негативе. А впрочем, у людей нет позитивных и негативных черт. И то и другое взаимосвязано, взаимопроникаемо, взаимоопределяемо и существовать одно без другого не может. Это и есть то, что принято называть характером. А вот то, как мы в итоге этим распоряжаемся, делает людей хорошими или не очень. Вернемся к вашей персоне. Вы себялюбивы и эгоистичны.

– С чего такие выводы? – искренне удивился Касмерт.

– Слушайте! Прекратите меня перебивать. А то я добавлю к вашему образу ещё и невоспитанность как главную черту.

– Простите великодушно! И всё-таки! Ну, где я себялюбив и эгоистичен? В чём?

– Во многом. Вот смотрите. Вы очень внимательны к своей одежде. Любите спортивный стиль, но работа требует делового. В итоге вы выбрали что-то среднее. Носите свободные мягкие свитера, брюки и удобную обувь, как правило, в тон. Получается вроде и сдержанно, но прежде всего комфортно. Любите кофе и сладкое и не сдерживаете себя в этих пристрастиях. Наоборот, всячески это демонстрируете. Вы амбициозны и расчетливы…

– А…

– Не перебивайте! Просила же! Да, расчетливы. Вы даже женаты по расчету. И не смотрите на меня так возмущенно.

– Да тут, знаете ли, уважаема Эвкая, не до возмущения! Скорее я смотрю на вас с удивлением. Просто мимика подвела. С чего вы взяли? Какой расчет?

– У нас, психологов, знаете ли, уважаемый Касмерт, как у археологов. Мы по крупицам, по черепкам собираем свои мозаики. Оброненная ненароком фраза, выражение лица при упоминании кого-то или чего-то. Вот и получается в итоге вполне себе цельная картина. Расчет был не материального, а прикладного характера, вам прежде всего было нужно, чтобы рядом был надежный, удобный и уютный человек. Хорошая мать, хозяйка. А есть ли любовь? Есть. Вы выбрали, а уже потом полюбили то, что выбрали. Но, должна заметить, вы и сами человек верный и надёжный. Это всё на сегодня. Я ещё не во всём для себя разобралась.

– Немудрено! Я тот ещё красавец, – заметил Касмерт иронично.

– А вот ирония ваша, господин Касмерт, тут совершенно ни к чему. Вы действительно вполне себе красивый мужчина – и знаете об этом. Хороший рост, прекрасные густые, черные, но уже с благородной сединой на висках волосы. Кстати, о себялюбии – вы всегда аккуратно пострижены и выбриты. Прекрасно сложены – недаром бегаете по утрам. Если мне не изменяет память, ещё и плаванием увлекаетесь…

– Спасибо, Эвкая. Вы действительно очень неплохой психолог. Даю слово, у вас ещё будет возможность рассказать мне обо мне… Давайте пить кофе. Здесь потрясающие булочки с корицей…

* * *

Весь следующий день он провел, не считая неизменно обязательной утренней пробежки, в гостиничном номере. Предвидя, что второй день ожидания разрешения покинуть Йэрсалан, как и первый, будет бесцельным и скучным, он зашел в небольшой продуктовый магазин рядом с отелем, чтобы купить чего-нибудь к ужину. Спускаться в ресторан ему не хотелось.

Выйдя из магазина, Касмерт увидел в киоске газету, на первой полосе которой описывалась жуткая сцена – женщина средь бела дня выбросилась с балкона. Купив газету, Касмерт поспешил в гостиницу.

Телефон в его номере звонил до самого вечера, но он не отвечал, подозревая, что ему звонит Мурмут. В конце концов ответил. Это действительно был глава парламента:

– Хотел узнать, как вы себя чувствуете после сегодняшних новостей. Не хочу, чтобы вы принимали все слишком близко к сердцу. Давайте встретимся завтра ближе к полудню.

Касмерту не спалось. Он чувствовал себя человеком, если даже не находящимся в центре событий, то имеющим непосредственное отношение к происходящему и бессильным что-либо изменить.

Утром он включил телевизор. Ведущая новостной программы голосом, полным тревоги и возмущения, почти срываясь на крик, говорила о том, что, лишая людей права на акты, власти лишь подстегивают к суициду. Информация о новых актах поступала беспрерывно, как если бы сообщали об обстреле осажденного города. По некоторым данным, многочисленная толпа двигалась в центр города, к зданию парламента, и ее главным лозунгом был: «Каждый имеет право на АКТ».

Позвонил Мурмут:

– Я помню, что мы договорились встретиться в полдень. Но прошу, чтобы вы срочно пришли ко мне сейчас.

Через час Касмерт уже сидел в одном из кабинетов парламента, где шло заседание комиссии по предотвращению актов. Некоторые члены комиссии дремали в дальних углах, расположившись в удобных креслах. Дремали, хотя обсуждались различные варианты действий, целью которых была если не остановка всплеска актов, то хотя бы возможность как-то их контролировать.

Выступал один из депутатов:

– Мы всегда знали, что у нас акты совершаются чаще, чем в других странах. Сейчас не время затрагивать причины этого. Мы понимали, что не можем их запретить, и должны были всего лишь держать процесс под контролем, не вникая в детали. Это болезнь, которая не поддается быстрому лечению и с которой придется смириться. Вроде искоренили бедность в течение двух десятилетий, стали цивильнее. И на тебе! Неожиданная проблема. Так не лучше ли пока не ставить препонов на пути свершителей, а лишь наблюдать за тем, чтобы события не перешли определенных границ?

Все понимали, что эти слова адресованы председателю парламента.

Господин Мурмут встал:

– Раньше акты проходили без лишнего шума. Но исследования показали, что через пять-шесть лет количество актов возрастет настолько, что произойдет подрыв общества, а возможно, даже и государственности. Мы притворялись, что ничего не происходит, но на самом деле число актов на съемных квартирах росло из месяца в месяц. Утаить это уже не получится, ибо такие события начали происходить практически на каждой улице. Если не принять мер сейчас, то акты начнут происходить в каждом доме. До недавних пор в обществе существовала некая негласная договоренность относительно этой темы, но проблема разрасталась, и поэтому, чтобы попробовать в ней разобраться, пришлось пригласить специалиста со стороны.

Присутствующие посмотрели на Касмерта.

– Мы поняли суть процесса, его детали, – продолжил господин Мурмут, – но, естественно, не в состоянии исследовать причины – здесь нужны другие знания. И сегодняшние события являются доказательством того, что «болезнь» может вспыхнуть неожиданно и в больших масштабах. Чтобы одолеть проблему, надо начинать ее решать.

– И что же вы предлагаете? По психологу в каждую семью? – чуть ли не с издевкой спросил кто-то из депутатов.

– Откровенно говоря, не знаю. То, что происходило в городе этой ночью, просто катастрофа. Но и закрывать глаза на акты в съёмных квартирах, будто специально предоставленных для этого, тоже уже было нельзя, – без всякого энтузиазма ответил Мурмут.

– А разве это было доказано? Думаю, нет, – послышался голос человека, сидевшего в одном из кресел в дальнем углу. Касмерт удивился – это был Пузатый. – Если говорить начистоту, то вам надо просто вернуть зверя в клетку – пусть желающие свести счеты с жизнью делают это, как было тут сказано, под контролем.

– Вы, кажется, контролировали процесс, но при этом никто, кроме вас, не знал, что происходит. А количество актов все равно росло, – резко возразил ему Мурмут.

Замечание главы парламента просто сбило Касмерта с толку. «Он же сам просил меня не предпринимать ничего против Пузатого, а сейчас сам же…» – неожиданное поведение Мурмута обещало некоторые коренные изменения в разбирательстве, на это, во всяком случае, хотелось надеяться Касмерту.

– Я не контролировал, а только наблюдал, – пренебрежительно сказал Пузатый.

– А что если разрешить акты после получения соответствующей лицензии? А цену на лицензию сделать такой высокой, чтобы напрочь отбить охоту убивать себя, – предложил кто-то из присутствующих.

– У меня есть идея получше, и я готов поделиться ею, – опять заговорил Пузатый, встав с кресла и выйдя к столу, вокруг которого сидели члены комиссии. – Вы же знаете, я человек креативный, с воображением и творческими задатками – черты, которые, собственно, и сделали меня тем, кто я есть.

Касмерту стало мерзко и противно: «О чём?! О чём думают и говорят тут все эти господа?! Идиоты!»

Он не заметил, что последнее слово произнёс вслух, и его отношение к происходящему и к присутствующим было более чем понятно.

Мурмут подошел к нему и полушепотом сказал:

– Возвращайтесь в гостиницу. Только не уезжайте из города. Вы мне очень нужны.

Касмерт заметил в его руках знакомую коробочку…

Его, покидавшего совещание, догнал пренебрежительный упрек Пузатого, адресованный Мурмуту:

– И вы ещё пригласили этого человека расследовать акты в Йэрсалане. Мол, стороннему виднее…

* * *

Спустя пару часов Касмерт позвонил Мурмуту и сообщил, что ночью покидает Йэрсалан:

– Моя миссия выполнена. Я раскрыл дело, хотя раскрывать было особо нечего. Сами без меня справились бы. Ну так уж и быть. А то, что его невозможно довести до суда, уже не моя проблема. В конце концов, у меня есть основная работа и обязательства перед семьей. Завтра дочь идет в школу, и я должен её проводить. Я не могу торчать тут бесконечно.

В трубке телефона послышался тяжелый вздох.

– Хорошо, уезжайте. Но я прошу вас, обещайте ради памяти дяди: если потребуется ваше присутствие, вы обязательно вернетесь.

Касмерт молчал. Молчал дольше, чем было нужно. Вздохнув так же тяжело, ответил:

– Хорошо, я обещаю. А вас прошу держать меня в курсе происходящих событий.

– Безусловно, – ответил Мурмут. – Но, думаю, вы об этом узнаете и без меня.

Ночным рейсом Касмерт улетел домой. Он очень боялся опоздать. Боялся не обиды дочери. Дети, как правило, мудрее и рассудительнее взрослых, с ними почти всегда можно договориться, им можно многое объяснить. А вот давать Суэд повод для молчаливых упреков, которые читаются в жестах, в мимике, в интонации и могут продолжаться очень долго, совсем не хотелось. На этот раз обошлось. Касмерт успел, чему был несказанно рад.

По дороге в школу дочь рассказывала, как они с мамой покупали ручки и тетрадки, альбомы и пластилин, выбирали платья и заколки для волос. И всё сокрушалась, что папа опять был в своей командировке, а ведь было так интересно…

– Ну вот, ты опять за своё. Ты же взрослая девочка и должна понимать, что у нашего папы важная работа. Он занят, и у него нет времени на всякие пустяки, – вкрадчиво, очень вкрадчиво и чересчур ласково прервала рассказ дочки жена.

«Нет, не обошлось, – констатировал про себя Касмерт, – жесты, интонация и мимика обеспечены. Уже началось. Даже походка изменилась».

Девочка продолжала о чём-то говорить, жена очень старательно скрывала своё раздражение. Сын понимающе посмотрел на Касмерта и, желая подбодрить, взял его за руку. Касмерт благодарно улыбнулся парнишке: «Совсем взрослый. Вот она – мужская солидарность».

Вечером, по случаю начала школьной жизни, поздравить внучку зашли родители жены. Теща испекла наполеон, который так любил Касмерт. Он и тёщу тоже любил. Добрая и мудрая, она всегда была на его стороне… После весёлого и шумного чаепития дети отправились спать, женщины удалились секретничать на кухню, оставив мужчин с коньяком и шахматами. Касмерту было уютно, легко и спокойно. Он был доволен, что он дома, что вырвался из этого Йэрсалана… Проводив гостей и вернувшись в гостиную, он понял, что ему опять объявлена «война». На диване аккуратной стопкой лежали подушка, простыня и плед. Дверь в спальню – Касмерт знал это по опыту – была закрыта. Изнутри. На ключ… Он улыбнулся, вздохнул и снова понимающе улыбнулся.

Лежа на диване, он думал о том, что диван, конечно, вещь удобная и нужная, но с этим надо что-то делать. Очень уж часто за последние три-четыре года он находит на нем постельные принадлежности. «Надо поговорить. Нам давно надо поговорить. Мне! Давно надо с ней поговорить», – думал Касмерт. Он лежал на спине, положив руки под голову, и даже не пытался уснуть. «Поговорить, конечно, надо, но что я ей скажу, что буду пытаться объяснить? Как-то уже пытался. Почему люди изо дня в день, из года в год, из столетия в столетие, наконец, не обращая внимания на опыт поколений, предпочитают жить иллюзиями? Все уверены в том, что они уж точно всё знают, всё про всё понимают. Они не совершат тех ошибок, которые не знающие и не понимающие совершали до них. Они уверены, что могут сделать тех, кто рядом, счастливыми… Надо спать. Завтра на работу…»

Утром, придя на работу, он попросил помощника подключить телевидение Йэрсалана. Председатель парламента Йэрсалана обращался к народу по поводу событий последних дней.

В своем обращении господин Мурмут признавал право людей на акты. Но подчёркивал, что они не должны поощряться, рекламироваться и наносить моральный или материальный ущерб другим людям. Правила цивилизованного поведения следует строго соблюдать, и акты должны совершаться без всякого подстрекательства. А если акт будет сопровождаться физической помощью свершителю, то человек, оказавший такую услугу, будет привлечен к ответственности. В заключение Мурмут просил воздержаться от каких бы то ни было выступлений и не совершать актов до обнародования деталей новой процедуры суицидов. Он выглядел подавленным, и было понятно, что решение принято помимо его воли, по настоянию парламентского большинства.

То, что происходило в дальнейшем, имело одно название – «массовый психоз», хотя население Йэрсалана пребывало в состоянии психоза уже долгие годы.

На второй день после выступления председателя парламента на ток-шоу вовсю обсуждали детали так называемого легального пути актов, приглашённые эксперты высказывали своё отношение к нововведению. Сообщалось, что будет построена небольшая автомобильная трасса – Трек, по которому свершители поведут свои машины прямиком в пропасть глубиной около двухсот метров. Трек будет расположен на возвышенности в живописной долине недалеко от города. Люди, желающие совершить акт, должны будут купить подержанные автомобили только у одной компании и прямо у Трека. Эти машины не будут иметь ремней и подушек безопасности, чтобы гарантировать безусловную смерть водителя при падении в пропасть. Вполне естественно, что в машинах не будет и тормозов, и они смогут разогнаться до довольно высокой скорости по дороге в пропасть. Двери машин будут заварены снаружи.

Также упоминалось, что только один телеканал будет иметь эксклюзивное право вещания с Трека. Свершители должны садиться за руль в масках и не имеют права снимать их, даже находясь в движении, дабы не быть узнанными до самого конца. После падения маску снимут работники Трека – таким образом интрига для зрителей будет сохранена в течение всей программы, и водитель останется неузнанным до самой своей смерти. В машинах свершителей установят камеры, которые будут транслировать все, что происходит с водителем. Организаторы были уверены, что наличие камер заставит водителей контролировать эмоции, и они последуют условию не срывать маски – все хорошо знали гордый нрав жителей Йэрсалана.

Касмерта совсем не удивил факт, что идея Трека принадлежит Пузатому, который взял на себя расходы по строительству трассы. Соответственно, компания, у которой свершителям придется покупать машины, а также информационный канал, обладающий эксклюзивным правом освещать события с Трека, принадлежат тому же Пузатому. Его рекламная компания будет обладать и эксклюзивным правом размещения рекламных щитов вдоль трассы.

Еще одна немаловажная деталь Трека заключалась в том, что на основной трассе предусматривался поворот налево, не доезжая до пропасти. Таким образом, если участник трассы побоится завершить акт, то сможет свернуть и тем самым избежать падения. С этой части дороги, которую назовут Дорогой Обзора, можно будет обозревать весь город, но в течение всего нескольких десятков секунд – здесь город виден как на ладони. Двигаясь после поворота, машина по кругу вновь вернется на трассу, которая опять приведет к пропасти. Возможность избежать падения в пропасть будет предоставлена и вторично. Если же свершитель и в третий раз свернет на Дорогу Обзора, то перед ним опустится бетонный барьер, разбившись о который, человек всё-таки погибнет. Этот барьер назвали Барьером Позора, и семья того, кто предпочтет выбрать его, а не падение в пропасть, будет лишена права унаследовать имущество покойного.

Через три дня, придя утром на работу, он уже по привычке включил «Утренние новости Йэрсалана».

Показывали интервью Пузатого, в котором тот утверждал, что цель Трека и процедура участия в заезде – прямое вещание и камеры в машинах – не агитация за совершение актов и не подстрекательство людей к смерти. Организаторы Трека считают, что в случаях если некоторые жители Йэрсалана решили свести счеты с жизнью, то, как представители развитого и цивилизованного общества, должны делать это в рамках правил, не причиняя вреда и неудобства другим. Естественно, трансляция событий с Трека, наряду с моментами волнения и азарта, будет полна ужасных сцен, и поэтому жители должны сами установить возрастные и другие ограничения для себя и близких. Зрителям, планирующим наблюдать за «Последним заездом», пойдет на пользу знакомство не только со зрелищной, но и с реальной стороной происходящего. В своем интервью Пузатый не использовал слов «самоубийца» или «суицид» и даже «свершитель» и «акт». Завершил он свое выступление заявлением о том, что давно желал сделать вложение в значимый для города проект. Часть поступлений от рекламы и продажи машин пойдут на поддержание Трека в рабочем состоянии, а часть – на развитие инфраструктурных проектов города.

Строительство Трека шло очень быстро. За это время в городе не произошло ни одного акта, что дало основание средствам массовой информации наперебой расхваливать Пузатого в прессе и на телевидении. Фотография его – единственного человека в Йэрсалане, который широко улыбался, – была везде. По принадлежавшему ему телеканалу он ежедневно давал отчет о проделанной работе, и количество рекламы там резко увеличилось.

На одном из ток-шоу (Касмерт регулярно следил за новостями из Йэрсалана), посвящённом обсуждению последних событий, Пузатый подверг критике участие Касмерта в деле данного расследования, заявив, что именно это заставило события выйти из-под контроля. Хотя, по его же словам, с другой стороны, именно результат работы Касмерта привел к тому, что сейчас строится специальная трасса для людей, решивших покончить с жизнью. А после того, как Трек начнет действовать, всё будет обставлено более цивилизованно, известные события вернутся под контроль, и общество будет осведомлено обо всех деталях актов. И вот за это Касмерт заслуживает отдельной благодарности. Пузатый также сказал, смеясь при этом, что не прочь трудоустроить Касмерта на Треке, если тот вдруг задумает переехать в Йэрсалан на постоянное жительство.

Смотря эту трансляцию выступления Пузатого, Касмерт размышлял, что тот хотел этим сказать: «То ли издевается надо мной, выставляя в качестве побежденного, то ли намекает на что-то мне не известное».

Примерно за неделю до окончания строительства Касмерта вызвали к начальству и сообщили, что из парламента Йэрсалана пришло официальное письмо за подписью председателя; господин Мурмут вновь просит прислать в его распоряжение следователя Касмерта.

Касмерт собрался было наотрез отказаться, но вспомнил просьбу Мурмута и своё обещание эту просьбу выполнить. Он помнил, как отец очень часто говорил ему о том, что слово, данное однажды, настоящий мужчина обязан сдержать, чтобы иметь право спокойно смотреть в глаза своего сына.

Касмерт согласился.

* * *

Билет в салон бизнес-класса был куплен с открытой датой возвращения, и номер в гостинице был уже забронирован. Тот же номер, в той же гостинице.

Поднявшись к себе, Касмерт бросил дорожную сумку в кресло, улегся на диван и вновь мысленно прошелся по всей цепочке событий.

Итак, в деле «квартирных» свершителей он потерпел фиаско, чего до сих пор не случалось ни разу. А впрочем, о каком фиаско может идти речь? Фиаско потерпел не он, а «идеальное» мироустройство Йэрсалана, в котором реформаторы хотели избавиться от всего негативного и несправедливого, но от диктатуры денег и от чрезмерного самомнения рецепта так и не нашли. Остались без ответа только некоторые вопросы: «Почему, собственно, выбор председателя парламента остановился на мне? Мурмут прекрасно знал моего покойного дядю, дружил с ним, и, должно быть, поэтому его выбор пал на меня. А с другой стороны, возможно, он догадывался, а может, знал наверняка о роли Пузатого в этих событиях и решил попросту прикрыться мною, чтобы самому не стать жертвой этой идиотской, находящейся за гранью здравого смысла истории».

То, что вся эта история была аферой Пузатого, сомнению не подлежало. Но у Касмерта так и не было ни неопровержимых доказательств его вины, ни четко обозначенных мотивов. Хотя, увидев закладку Трека, Касмерт, как никто другой, понимал, какие цели преследует Пузатый – сорвать большой куш с продажи машин свершителям, заработать на эксклюзивной трансляции актов по своему телеканалу и конечно же на рекламе. Возможно, расследование актов в квартирах, с его последующим провалом, а затем строительство Трека были запланированы с самого начала… и именно на это и рассчитывал Пузатый?

«В этом городе всегда умели считать, – подумал Касмерт, – и тогда, когда я ребенком ходил по здешним улицам, и сейчас, когда вернулся сюда спустя двадцать лет». Быть может, необходимость постоянно просчитывать свои действия с тем, чтобы они не выходили за рамки принятого, и была причиной актов – люди попросту не выдерживали напряжения. Будучи вежливыми, они, тем не менее, открыто избегали новых знакомств, если те не сулили выгоды. Расчетливость в действиях была настолько ярко выражена, что даже родственники перестали ходить в гости друг к другу, чтобы сберечь время и деньги для чего-то более, как им казалось, важного. Для сохранения семейных уз правительство даже установило порядок, согласно которому люди обязаны были посещать родственников. Эта обязанность была закреплена в законе и строго соблюдалась. Такое правило пришлось по душе большинству жителей Йэрсалана: теперь они, неся гостевые расходы, рассматривали их как неминуемые траты и освобождали себя от ответственности выбирать между посещением родственников и другими важными занятиями.

Пузатый же отличается от всех не только тем, что был единственным, у кого вместо имени и фамилии было прозвище, и не только тем, что умеет жить в свое удовольствие. Он находится вне толпы, состоящей из однообразных, хмурых людей, которым надоедает жизнь, просчитанная до мелочей. Как опытный наблюдатель, он ждет жертву, которая решит выделиться из толпы, и сразу стремится воспользоваться ею. И поэтому Пузатого не стоит исключительно характеризовать как инициатора и организатора зрелищ (ну и что с того, что выдвинул идею про Трек), он всего лишь богатый зритель, который за большие деньги или с помощью влияния занял лучшее место на стадионе, где разворачиваются события.

Строительство Трека, за возможностью воспользоваться которым уже выстроилась очередь будущих свершителей, является открытой демонстрацией намерений, которые Пузатый раньше старался скрыть. Сейчас он может совершенно свободно, легально, не нарушая законов страны, зарабатывать на этих несчастных, больных людях, при этом настаивая на том, чтобы жертв его авантюры называли не свершителями, а водителями-участниками. «Господи! О какой, в сущности, дикости я, лежа на диване, рассуждаю. Строили идеальное общество? А что в итоге? Театр абсурда! С одной, но существенной разницей – это не театр, где герои умирают на сцене, а вечером пьют на кухне чай. Здесь просто умирают…» – Касмерт думал обо всём этом и понимал, что, несмотря ни на что, уже совершенно не переживает за жителей Йэрсалана. Он здесь только потому, что верен своему обещанию.

Касмерту пришла в голову и очень не понравилась мысль о том, что, может быть, этот мерзкий Пузатый задумал отомстить ему. Тот вышел победителем в его расследовании, однако он любит получать удовлетворение сполна, чего лишены многие в Йэрсалане, и умеет добиваться этого. Слова о том, что он может устроить Касмерта на работу, – попытка Пузатого спровоцировать его и вовлечь каким-то образом в события на Треке. Пузатый ведь говорил, что трасса строится косвенно благодаря Касмерту. Это что? Намек на приглашение поучаствовать в смертельном вояже? Зачем?

Может быть, Мурмут в сговоре с Пузатым или зависит от него и не может сам предпринять шагов против? Быть может, председатель парламента не хотел, чтобы кто-то из Йэрсалана был привлечен к расследованию дела об актах, боясь, что его связи с Пузатым могут стать достоянием общественности? И выход на Пузатого с помощью Касмерта – всего лишь попытка чужими руками справиться с монстром, чьи действия чреваты непредсказуемыми последствиями?

А что же народ, среди которого Касмерт вырос и к нему же вернулся годы спустя? Покидая Йэрсалан, он уже был достаточно взрослым и наблюдательным, чтобы понять суть социума, в котором жил, и сделать свои выводы: вне зависимости от уровня благосостояния, люди – и бедные, и имущие – были тщеславны и расчетливы, стремились к успеху, который, по их мнению, выражался в сумме банковского вклада, благодаря чему они выглядели бы успешными в глазах остальных. Люди не гнушались никакими способами, лишь бы возвыситься в глазах окружающих. Любой подъем по социальной лестнице одного вызывал зависть остальных, и единственной целью такого человека было удивить соседей, друзей, коллег своей удачей, получая от этого удовольствие. Благородные люди были крайне редки и становились жертвами абсолютного большинства, которое поджидало свою добычу.

Касмерта тогда удивляло не только то, что бедные завидовали богатым, а зажиточные – более зажиточным, но и то, что любой маломальский успех человека из низов вызывал раздражение у тех, кто был значительно богаче и влиятельнее. Молодые завидовали богатым старикам и были не прочь занять их место, а пожилые – молодым, у которых впереди будущее. Казалось, в каждом человеке, делающем успешные шаги, все видели будущего соперника – это было повсеместное и всеобъемлющее соревнование всех со всеми. В стране царила ненависть одних к другим, и в этой обстановке дарить улыбку незнакомцу было бы верхом наивности.

Шли годы уже новой жизни, а злость и зависть в Йэрсалане не исчезли, они были повсюду, как и двадцать лет назад. Разница состояла лишь в том, что в прошлом люди могли выразить эти эмоции, не боясь и не стесняясь.

Касмерту почему-то вспомнилась вроде мало чем примечательная история. Женщина, которая убирала лестничную площадку перед их квартирой, была работницей жилищного комплекса и получала зарплату от управляющей компании. Отец Касмерта установил женщине еженедельную доплату. Однако в какой-то момент прекратил это, заметив, что она стала недобросовестной – после каждой ее уборки площадка выглядела неопрятно. Отец обратился к руководству жилищного комплекса с просьбой о том, чтобы женщина больше не убирала перед их квартирой, но она продолжала убирать, утверждая, что это является ее обязанностью. Но теперь уже убирала ещё хуже, и после каждой уборки на лестничной площадке оставались мусор и разводы от грязной воды. Она прекратила «уборку» только тогда, когда отец Касмерта предложил ей половину доплаты, выдаваемой прежде. Он пошел на это потому, что был не в силах бороться с повсеместным стяжательством и счел лучшим потратить свою энергию на другие дела.

Так в Йэрсалане больше не делают, и люди рьяно соревнуются в профессионализме. Сейчас люди изменились – многие живут в достатке, немало и тех, кто в роскоши. Были введены строгие нормы поведения, вежливость в общении и поступках стала чуть ли не требованием закона. Те, кто не имел возможности сорвать раздражение на окружающих, начали срывать его на себе – совершать акты, количество которых непрерывно увеличивалось. Власть, которая решила дотянуть страну по культуре до уровня других стран, скорей всего, понимала, что этого нереально достичь даже за несколько десятилетий, но попыталась. Было сделано все возможное, но в слишком короткий срок – общество стало цивилизованнее, и применение законов перестало носить избирательный характер. Однако заставить людей избавиться от нездорового духа соперничества, неприязни друг к другу и зависти никак не удавалось…

Он бродил от одной мысли к другой. Все они оказывались не очень приятными, и это «путешествие» вконец его утомило. Он решил прервать свои размышления и заняться чем-нибудь полезным – встал с дивана, разобрал дорожную сумку, разложил вещи. Умываясь в ванной, взглянул в зеркало и сказал своему отражению:

– Дааа… накрутили ребята делов… Невозможно, видимо, перевоспитать всех одним махом, сделать всех сразу одинаково хорошими, честными, правдивыми, ответственными и, по факту, счастливыми. Загоняя всех в определённые рамки, как правило, сжимают пружину, забывая, что мир невозможно сделать идеальным. И невозможно рассчитать предел сжатия этой самой пружины. То, что она сорвется, неизбежно, но когда и как и каков будет разрушительный эффект, предугадать ещё никому не удалось. Ведь все знают, что благими намерениями устлана дорога в ад. Вот мы и имеем в итоге – и благие намерения, и ад. И главного чёрта этого ада – Пузатого. А может, и не одного чёрта… Надо все-таки поговорить с Мурмутом.

Касмерт решил встретиться с ним сегодня же и открыто высказать свои предположения насчет его возможных теневых связей с Пузатым. Глава парламента, понимая состояние следователя, терпеливо выслушал его и ответил, очень аккуратно подбирая слова:

– Я хорошо знал твоего дядю, честнейшего, благороднейшего человека, профессионала в своём деле. Нельзя сказать, что мы дружили, но нам приходилось сотрудничать по ряду дел. К сожалению, такие, как он, встречаются редко. О людях с чистой совестью и большой ответственностью не пишут в газетах, не снимают фильмов. Но это великие люди с обостренным чувством справедливости и способностью к сопереживанию. Твоего дяди давно нет среди нас, и когда я рассказываю о нем, люди порой сомневаются в моей правдивости. А твои догадки… отчасти верны. Много лет назад против Пузатого было возбуждено дело. Я закрыл глаза, как сделали и другие, твой дядя – нет. Он, наверное, поступил бы как я, поскольку был добр даже к тем, кто его недолюбливал. Но дело касалось участи тех, кто не мог постоять за себя, заявить о своих правах. Твой дядя тогда и попал в автокатастрофу. И дело вскорости развалилось. Никто не докапывался до истинной причины трагической смерти вашего дяди, – Мурмут вновь перешел на «вы», – хотя и тогда не было, и сейчас у меня практически нет сомнений, что к этому причастен Пузатый.

– Значит, вы вновь пригласили меня, рассчитывая на то, что благородство, справедливость и честность передаются в нашей семье по наследству? Решили, что я, как и дядя, ринусь защищать людей от этого монстра? Этих самоубийц, чье высокомерие не позволяет даже протягивать руку при знакомстве?! Ошибаетесь, я им не сочувствую! Я просто люблю свою работу и делаю ее хорошо уже многие годы. Или вы надеялись, что, узнав о причастности Пузатого к гибели дяди, я пожелаю отомстить и сделаю все, чтобы упечь его за решетку? Вы ошиблись и здесь – я чту память дяди по-другому. А вот вы – мастер вершить дела чужими руками. Не удивлюсь, если в свое время именно вы натравили Пузатого на дядю!

– Это не так, но вы имеете право думать всё что угодно. Я привык ко всякого рода несправедливым обвинениям. Но знаю одно – нынешние действия Пузатого вышли за рамки дозволенного. Хотя реакция людей еще страшнее! Потенциальные свершители выстроились в огромную очередь, чтобы проехать по Треку. Даже близкие родственники не противятся участию членов семьи в этом жутком действе и будут с азартом смотреть в прямом эфире кровавое шоу! А уж если свершитель – твой враг или ненавистный коллега, это вообще станет большим удовольствием. Когда происходила серия актов на съемных квартирах, я подозревал косвенное участие в них Пузатого. Ваше расследование подтвердило мои подозрения. Однако главной моей целью было не столько прекращение актов, сколько предотвращение более жутких последствий всего этого. И сейчас мы как раз становимся свидетелями таких последствий. Знаете, почему я полагал, что будет еще хуже? Потому что есть Пузатый, знающий, как заработать даже на трагедии, потому что есть множество тех, чье отношение к жизни подогревает его алчность, а безразличие окружающих порождает безнаказанность… Мы… – Он как-то резко замолчал, вдруг оборвав себя на полуслове, и отошёл к окну. – Я устал. Очень устал. Вам, пожалуй, лучше уйти. Мне хотелось бы побыть одному…

Касмерт направился к двери. Услышав, как что-то упало на пол, он оглянулся. Мурмут, нагнувшись, собирал рассыпавшиеся леденцы…

Расставшись с Мурмутом, Касмерт почувствовал к нему жалость. Этот человек совершал ошибки, и они из года в год ложились на его плечи тяжким грузом. Мурмут понимал, что в свое время у него не хватило смелости что-то изменить, и он не был уверен, что сможет изменить это сейчас, даже жертвуя собой. Он занял позицию наблюдателя. Но теперь это привело его в такое отчаяние, что он уже, видимо, готов жертвовать чем-то. Или кем-то. Или всем?

Касмерт не понимал причины повторного вызова, но решил остаться ещё на несколько дней. Причины своего такого решения он тоже объяснить не мог.

Посмотреть на строительство Трека приезжало большое количество людей. Одни сменялись другими. Некоторые посещали Трек семьями, как если бы это было строительство цирка или зоопарка. Приходили высокопоставленные чиновники. Их иногда принимал Пузатый, сидевший в совершенно прозрачном контейнере неподалеку от строительной площадки. Он не давал указаний, считая, что нанял лучших специалистов, а просто наблюдал за ходом строительства, изредка бросая взгляд на посетителей и приветственно махая им рукой. Быть может, он, как истинный делец, таким способом привлекал будущих клиентов. Ведь даже среди специалистов, трудящихся на строительстве, вполне могут быть те, кто в будущем пожелает испытать трассу на себе.

Частым гостем на стройке был и Мурмут. Он иногда приходил не один, а с каким-то иностранцем, с которым они что-то обсуждали, рассматривая чертежи. Позже выяснилось, что это приглашенный инженер, и его команде поручена часть работы по строительству Трека – в виде исключения, так как за последние годы в Йэрсалане уже появилось достаточно своих первоклассных специалистов. Вероятно, иностранца с его командой наняли по личной просьбе господина Мурмута, и Пузатый совершенно был не против того, чтобы и глава парламента внес свою лепту в постройку Трека – в будущем, как ожидалось, одной из главных достопримечательностей Йэрсалана.

Через пять дней после приезда Касмерта состоялось торжественное открытие Трека, на которое собрался почти весь город. Среди присутствующих были бизнесмены, известные актёры, депутаты парламента и члены правительства. Церемония проходила в довольно приподнятой обстановке с фуршетом. Касмерт и Эвкая тоже значились в числе приглашенных.

Последним к микрофону на импровизированной трибуне подошёл Пузатый:

– Хочу сказать о некоторых аспектах соглашения между организаторами Трека и будущими участниками. – Улыбаясь, он повернул голову в сторону депутатов. – Как известно, вероятность смерти на любой гоночной трассе велика. На нашей она стопроцентная, – с гордостью заявил он и продолжил: – Было решено, что по отношению к людям, закончившим жизнь на Треке, не будет применяться слово «самоубийца». Мы и так стараемся избегать этого термина и вместо этого пользовались словом «свершитель». Хотя замена термина не меняет сути. Тем не менее по Треку будут ехать не самоубийцы, а участники, которые осознают все риски. Что ж, даже в обычной жизни людям иногда приходится рисковать… И ещё должен сообщить, что на участке, примыкающем к месту, куда будут падать машины, уже обустроено кладбище.

На нем будут хоронить тех, кто завершит свою жизнь на Треке. Обряды погребения будут проведены по канонам религии, которую исповедовал покойный. Мы решили, что будет гораздо безопаснее, если близкие покойных не будут допущены к месту захоронения. Родственники и все желающие смогут наблюдать за погребением с помоста и оттуда бросать цветы. Хотя не уверен, что эти цветы долетят до могил. Над этой деталью мы еще поработаем. Есть еще несколько моментов, которые требуют доработок. Однако мы ощущаем нетерпение тех, кто желает поучаствовать в проезде по Треку, их немало, и они торопят нас. Вы же знаете, что в городе прекратились все самоубийства, или акты, как их следует называть, и мы опасались, что задержка в строительстве Трека могла бы привести к их новой вспышке. Надеюсь, вы помните, – продолжил Пузатый, словно обращаясь не к зрителям, а к будущим водителям Трека, – что каждый участник имеет возможность избежать падения в пропасть сразу, свернув налево, но машина останется на трассе, и дорога снова приведет к пропасти. Таких шансов будет два. Если же участник свернет налево в третий раз, то его путь перегородит бетонный барьер – Барьер Позора, разбившись о который участник даже после своего ухода будет достоин лишь презрения, а все его имущество отойдет компании – организатору Трека. Но я родился в Йэрсалане – и знаю, что среди нас нет людей, которые обрекли бы себя на это. Почему же тогда предусмотрена возможность, пусть на недолгое время, отсрочить падение в пропасть? С Дороги Обзора весь город как на ладони. Возможно, участникам захочется в последний раз взглянуть на родные места, пусть даже в течение нескольких секунд и издалека. Однако мне бы хотелось, чтобы таких было немного, ведь жители Йэрсалана – люди гордые и целеустремленные. Не хотелось бы, чтобы участник проявил слабость и, поддавшись искушению, в конце концов угодил в Барьер Позора. И ещё! Может статься так, что кто-то из водителей выживет…

Толпа загудела.

– Да, – продолжил Пузатый, – это практически невозможно, но элемент чуда и невероятного везения никто не отменял. Так вот, если это все-таки произойдет, то администрация оплатит «везунчику» необходимое лечение и выплатит премию в размере ста тысяч йэрсаланских денежных единиц. Через час начнется первый заезд. Вы можете остаться здесь и наблюдать за событиями на больших экранах, специально установленных для вашего удобства. Те же из вас, кто хочет наблюдать события по телевизионным каналам, вернее, по моему каналу, – нарочито подчеркнул Пузатый, – в прямом эфире в семейном кругу или в клубах, могут отправляться сейчас, чтобы успеть к началу трансляции. Участник направится к машине в маске – это предписано правилами. Он не снимет ее, даже находясь в машине. Там установлены камеры, и зрители, даже если не увидят лица водителя, услышат его, если он, конечно, будет что-то говорить. Желаю вам интересного просмотра.

– А возможно ли ваше участие в «последней гонке»? – спросил кто-то из толпы.

– Я стараюсь только для вас, – широко улыбаясь, ответил Пузатый, – и построил этот Трек для вас. Если же я и решусь принять участие, то сделаю это в самую последнюю очередь.

Слова Пузатого были адресованы не столько тому, кто задал вопрос, сколько Касмерту. Ему доложили, что и Касмерт, и Эвкая пришли на открытие…

* * *

Через час первый водитель в маске в сопровождении двух работников направился к машине, стоящей на старте трассы. Заезд длился около пяти минут. Касмерт подумал, что будь скорость выше, событие отняло бы всего пару минут. Видимо, скорость рассчитана так, чтобы получить больше времени для рекламы на канале Пузатого.

Всё это время ему казалось, что он присутствует на самом идиотском, нереальном представлении. Он не понимал, как это всё стало возможным, обыденным. Как может смерть стать развлечением? Как смерть может стать, в конце концов, смыслом жизни?! «Господи! Неужели это происходит здесь и сейчас?!» – ему хотелось кричать, а он всего лишь безмолвно задавался вопросом.

Первая машина с грохотом упала в пропасть. На экране было видно, как оба работника Трека побежали к машине.

– А зачем они бегут? Человек пришел умирать, а они бегут, чтобы его спасать, что ли? – произнес кто-то в толпе.

– Привычка! Раньше работали на гоночных трассах, – смеясь, ответил другой.

На месте падения машин было размещено оборудование, с помощью которого тело легко извлекли из искореженной машины. Вытащив свершителя, работники уложили его на носилки и только потом сняли с него маску – это был мужчина лет пятидесяти. Камера показала его лицо на весь экран…

Сцена второго заезда мало чем отличалась от первого, с той единственной разницей, бросившейся в глаза, что после падения машины служащие Трека уже не торопились. Видимо, они действительно до этого были работниками гоночных треков, и их попросили оставить старые профессиональные привычки. К тому же зрителям было интересно дождаться, когда покажут лицо погибшего, и, чтобы растянуть время освещения события, то есть рекламное время, торопиться не следовало.

* * *

С начала функционирования Трека большинство жителей с нетерпением ждали прямую трансляцию оттуда. Казалось, вся страна была прикована к телевизорам, чтобы смотреть «убийственный» документальный сериал, напрочь забыв о других развлечениях. Некоторые зрители по голосам узнавали участников Трека. Кульминацией действа был, конечно, момент, когда работники Трека снимали маски с лиц погибших. Специально посмотреть на невероятные события на Треке приезжали и иностранные туристы. Бизнесмены Йэрсалана рассматривали варианты увеличения количества гостиниц с учетом предполагаемого роста числа туристов. Иностранные бизнесмены встречались с Пузатым, обсуждая возможность распространения вещания его телеканала на другие страны. Нашлись даже брокеры, целью которых было привлечение иностранцев, желающих размещать рекламу или того хлеще – участвовать в «гонках». Однако множество юридических препон пока, к счастью, препятствовали возникновению иностранного элемента в делах, прямо или косвенно связанных с Треком.

Подходила к концу вторая неделя пребывания Касмерта в Йэрсалане. Он не знал, что ему делать. Идти ли к Мурмуту, чтобы тот освободил его от необходимости пребывания в Йэрсалане, или ждать развития событий, не будучи особо в них вовлеченным. Второй вариант казался предпочтительнее – ему всё же хотелось увидеть, чем все это кончится. Что-то подсказывало, что эта абсурдная фантасмагория приближается к финалу. Стремительно и неизбежно приближается к финалу!

Он не собирался ни с кем делиться своими мыслями по этому поводу. Он старался как можно меньше бывать в городе и выходил из гостиницы только на утренние пробежки. Каждый встречный казался ему потенциальным участником «последнего заезда» – и мужчины, и женщины, и старики, которым осталось жить несколько месяцев, и молодые, полные энергии. «Наверное, сами жители Йэрсалана тоже видят друг в друге „гонщиков“, – подумал Касмерт и задал себе вопрос, который его даже развеселил: – Что, если люди и во мне видят будущего водителя Трека?»

Нет, конечно же была Эвкая, с которой у Касмерта за время его первого пребывания в Йэрсалане сложились дружеские и доверительные отношения. Она звонила ему несколько раз. Они даже прошлись по городу и посидели в их любимом ресторанчике за чашкой кофе.

Эвкая, чувствуя состояние Касмерта, пыталась отвлечь его хоть чем-то:

– Позавчера Инкет вызвал меня к себе. Спросил, надеюсь ли я, что он не станет «этим» «гонщиком». Я ответила, что Трек ему не грозит. Он поцеловал меня в щеку и сказал, что я настоящий психолог… и без всякого «этот»…

– Надо же! Это самая большая неожиданность за всё время, проведенное в Йэрсалане. Теперь вы самый востребованный «этот» психолог, признанный самим «этим» Инкетом…

Оба пытались шутить, говорить на нейтральные темы. Но разговор совсем не складывался. Касмерту не хотелось грузить девушку своими проблемами, даже несмотря на то, что девушке этой по должности надлежало оказывать помощь «страдающим душам». Касмерт за многие годы привык оберегать близких ему женщин, так учил его отец. «Женщины много всего несут на своих плечах, – как-то сказал он, – они рожают и растят детей, переживают за мужчин, которые рядом: отцов, братьев, мужей, сыновей. Они на мир смотрят иначе, нежели мы, мужчины. Они смотрят на мир, который их окружает, сердцем и душой. Не стоит их лишний раз волновать своими неудачами, перекладывать на них свои проблемы. Женщин надо радовать своими успехами и победами. А ещё им надо чаще дарить цветы». Что Касмерт и сделал – он подарил Эвкае букет белых хризантем…

Трансляции заездов Касмерт не смотрел. Это зрелище могло вогнать в депрессию кого угодно. Даже без этого у Касмерта стали сдавать нервы. Последние дни он выходил лишь на утреннюю пробежку, а потом целыми днями лежал на диване. Не спускался даже в ресторан, предпочитая заказывать еду в номер. «Вот так люди и приходят к мысли о суициде, – лениво размышлял он. – В таких же вот комнатах эти несчастные сводили счеты с жизнью. В тихой обстановке, без видимых хлопот для окружающих. Я взялся это расследовать – получилось только хуже. Тихие трагедии превратились в общенародный фарс».

В конце концов, устав от своих невесёлых мыслей, Касмерт решил навестить господина Мурмута и спросить: уезжать ли ему, а если нет, то чем заняться.

Тот был в скверном настроении и явно не настроен на беседу:

– Сейчас я ничего не могу вам посоветовать. И не вправе давать вам каких-либо указаний. Возвращайтесь в гостиницу. Не забывайте бегать по утрам, – он попытался изобразить улыбку, – а через пару дней сами решите, что делать. И ещё. Запомните: нередко человек предпринимает шаги, которые окружающие воспринимают как позорные, но именно так он спасает людей, его презирающих.

* * *

Через два дня, в субботу, большинство населения Йэрсалана вновь прильнуло к экранам гаджетов. Всем не терпелось увидеть лица сегодняшних участников.

Их было трое. После того как были сняты маски, выяснилось, что первый и второй – ничем не примечательные бизнесмены средней руки, каковых много в Йэрсалане. А вот личность третьего вызвала у зрителей шок – им оказался господин Мурмут, председатель парламента. Да, Трек действительно был одинаково доступен для всех, без разделения по статусу – показатель истинной демократии.

Касмерт узнал об этом из вечерних «Новостей Йэрсалана». Он был потрясен, и только сейчас до него начал доходить смысл слов Мурмута: он свободен в принятии решения. Несмотря на то что в последние дни он практически не общался с председателем парламента, Касмерт вдруг почувствовал себя одиноким и потерянным. На мгновение, лишь на мгновение, ему показалось, что предложи ему кто-то сейчас стать участником заезда на этом проклятом Треке, то вполне возможно, что он и согласится. А если именно это и предложит ему Пузатый? «Ну, предложит. И что? Он предложит, а я побегу, что ли? Что за дикие мысли приходят в голову нормальных людей в этом Йэрсалане!» – заключил про себя Касмерт.

Мурмут оставил прощальную записку. Узкому кругу людей, в который входил и Касмерт, было позволено ознакомиться с ней. В записке говорилось: «Надеюсь, меня простят. Я пошел на этот шаг из-за угрызений совести перед теми, кто непонятно почему сводит счеты с жизнью. Я не смог остановить самоубийства, их стало еще больше. Надеюсь, кто-то все-таки остановит этот кошмар».

Записка была зачитана адвокатом Мурмута в его кабинете. Пузатый тоже находился среди тех, кого пригласили на оглашение содержания послания. Выслушав текст, он что-то пробормотал и зло посмотрел на Касмерта. Никогда раньше этот самоуверенный тип так откровенно не выдавал своих эмоций – он всегда был весел и всем видом показывал, что готов извлечь выгоду из любой ситуации. Ему явно не понравилось письмо господина Мурмута, который назвал участников Трека самоубийцами, а затею Пузатого – кошмаром.