Читать книгу бесплатно На весеннем перепутье (трактат Третий) прямо сейчас на нашем сайте wow-guides.ru в различных форматах FB2, TXT, PDF, EPUB без регистрации.

Все «благие намерения» Насти Воронцовой (остаться с добрым и надежным Денисом, порвать с господином Горицким, несмотря на возможные последствия) летят прахом, когда она совершенно случайно сталкивается с тем, кого считала погибшим. На сей раз Волконский ею всерьез заинтересован, даже не догадываясь, что Настя влюбилась в него еще семнадцатилетней пигалицей.

Трактат содержит элементы мистики

(Предыдущие события изложены в двух первых трактатах – «Ложные воспоминания» и «Правда и ложь»)

Ниk Алеkc

На весеннем перепутье (трактат Третий)

Глава 1. Конец зимы

1.

Наваждение

…В самом начале весны (когда, собственно, до наступления настоящей весны оставался примерно месяц) ей снился ласковый сентябрь. Теплый, одаривающий мягким, золотистым солнцем, уже не злым, не агрессивным, как в июне-июле, уютным.

Она шла почему-то по обочине шоссе в каком-то загородном поселке, и, проходя мимо кустов малины, растущей рядом с оградой чьего-то частного домишки, сорвала машинально пару-тройку ягод, густо-красных, но ничуть не засохших, обалденно благоухающих, одаривших неожиданной сладостью, от вкуса этой малины на языке сердце зашлось в каком-то непонятном предчувствии, предчувствии чего-то безусловно очень хорошего… и волнующего.

Она поднимает взгляд (в своем сновидении) и видит коттедж, довольно скромный (по меркам отечественных торгашей), но очень светлый, будто бы заманивающий в него зайти. Именно туда она направляется, а сердце бьется все тревожнее, все чаще, и предчувствие того, что вот-вот случится, становится сильнее и достигает своего апогея, когда она подходит к дверям коттеджа, а те распахиваются сами, и на пороге останавливается высокий мужчина средних лет (около тридцати пяти, наугад прикидывает она), со светло-русыми волосами, немного ироничной улыбкой и усмешливыми глазами, в зелени которых прыгают золотистые искорки.

…И за мгновение до того, как сделать последний, неуверенный шаг ему навстречу, Настя проснулась. Все с тем же ощущением предчувствия перемен, наверное, хороших (во всяком случае, о дурном думать не хотелось), и неясным волнением.

Она знала, кто он, незнакомец, поджидающий ее во сне у дверей своего (конечно же, своего!) дома, и в то же время – не знала. Да и откуда она могла его по-настоящему знать, если они виделись всего пару раз и оба раза – случайно?

…Она тихонько встала с постели, стараясь не потревожить Дэна (своего нареченного, своего парня, наконец, своего возлюбленного (чтобы кто ни говорил, а говорили в основном завистники (завистницы и в единственном числе – то бишь, бывшая подруга Ника) и ее патрон, господин Горицкий, очень серьезный, очень солидный человек, человек, о котором в присутствии Дэна (ее тигры) лучше не думать вообще. Денис слегка пошевелился, но не проснулся, а она прошла в ванную, несколько раз плеснула прохладной водой в лицо, потом – на кухню, достала из холодильника бутылку минералки и сделала пару глотков прямо из горлышка.

Проблема заключалась в том, что тот, кто навестил ее во сне, наяву не навестит никогда, ибо больше двух месяцев назад погиб в автомобильной аварии. И осознание этой горькой жизненной несправедливости заставило глаза наполниться слезами.

“Это дурь, настоящая дурость, нельзя так думать…”, – Настя с силой (и злостью) провела ладонями по щекам. Нельзя выдумывать себе “призрачного героя”, когда настоящий – рядом. Даже так – настоящие, ибо ее недавний порыв окончательно расстаться с Горицким так и не реализовался, хотя Денису она сказала (солгала, скверная девчонка!), что там всё закончилось, ничего на деле не закончилось, она просто стала тщательнее скрывать эти рандеву (эту связь, Боже, как мерзко порой называть вещи своими именами!), но заявить прямо – “мы больше не сможем видеться”, – Настя все не решалась, ибо уж это-то точно повлечет за собой перемены далеко не к лучшему, да и привыкла она к нему, как ни странно, даже привязалась, несмотря на очевидную меркантильную подоплеку этой связи, хотя… нет, не только.

…На память пришел недавний разговор, состоявшийся не далее, как позавчера.  Они вместе, но плотский порыв уже удовлетворен, и они просто лежат рядом и лениво переговариваются, как давние любовники (собственно, они и есть давние, хотя, если суммировать не такие уж частые встречи… ладно). Он тихонько, подушечкой большого пальца проводит по крошечному шраму на ее подбородке, аккурат под нижней губой (результат неудачного детского падения, которое ее память не сохранила, сохранился лишь малюсенький шрам, который почти незаметен и нисколько ее не портит).

– А знаешь, это ведь твоя особая примета… У тебя нет необходимости набивать тату, чтобы заполучить особые приметы…

Она фыркнула.

– Вот еще, портить шкуру сомнительной художественной ценности рисунками.

Он, улыбаясь, кивает.

– За это я тебя и люблю.

– За что? За то, что шкурка не попорчена?

– За то, что ты лишена стадного инстинкта, за твою индивидуальность.

– Я вполне заурядна.

– Нет, – он ласково приподнимает ее лицо за подбородок, заставляя прямо посмотреть на него. У него самого довольно привлекательное лицо, с тонкими (для мужчины) чертами, и в настоящий момент взгляд у него хороший, теплый.

– Думаешь, я не понимаю, что ты здесь, со мной, только из расчета?

Она ощутила, как кровь бросилась в лицо, щеки потеплели.

Сердито увернулась.

– Нет, не только, – ответила, пожалуй, излишне резко. Резковато. – Кое с кем я не могу быть ни по расчету, ни по принуждению.

– Например? – в его светло-карих (“ореховых”) глазах – легкая ирония.

Она метнула на Горицкого короткий, быстрый взгляд. Пожалуй, умеренно дерзкий. (Что любовнице, которая моложе на два десятка лет, было позволительно).

– Егор, например.

Его сын. С которого, собственно, всё и началось. На ухаживания этого юноши она решительно не желала отвечать взаимностью, но потом в игру включился отец, и неожиданно то, чего благополучный мальчик-мажор добивался безуспешно, совершилось между ней и его отцом, чего она сама, честно признаться, не ожидала (считая, что тот видит в ней лишь вздорную пигалицу).

Улыбка с лица финансиста сошла. Но злым его взгляд не сделался, а сделался, пожалуй, лишь более пристальным.

– Он настолько плох?

– Отнюдь, – она повела плечами, – Просто… знаешь выражение – не лежит душа? Не лежит душа к некоторым, вот и всё. Тут и расчет не поможет, – добавила она тише, живо вообразив себе (на недостаток воображения она точно не могла пожаловаться), как ее касаются неприятно холодные (и слегка влажноватые) ладони этого юноши, и как ее тошнит от одних его прикосновений, от его взгляда, даже запаха дорогого, фирменного парфюма (которым мальчик-мажор определенно злоупотреблял, опять же, в отличие от отца, в хорошем вкусе которого (следует признать) усомниться он не давал ни малейшего повода).

– Да, – вздохнул Горицкий, запуская пальцы в ее роскошные (волнистые от природы) волосы и начиная их тихонько перебирать, – Ты только что весьма четко определила причины изнасилований. Когда тот, кто не люб, не люб ни за какие коврижки… так?

Настя молча пожала плечами. На память пришел случай, который ей решительно не хотелось вспоминать, когда в четырнадцать лет она вышла из дома в позднее время суток и едва не угодила в лапы какого-то остервенелого молодого человека (к счастью, она умела быстро бегать и при необходимости громко, пронзительно визжать), после чего отец немедленно озаботился покупкой служебной собаки, дога Лорда, с виду чрезвычайно свирепого и страшного (черного, вдобавок, окраса), который на деле являлся псиной добродушной и даже ласковой (по отношению к хозяевам, разумеется) и, безусловно, умной.

– Но ведь и мальчишку своего ты не любишь, – заметил господин Горицкий даже с некоторым сожалением (как ей в тот момент показалось).

– Люблю, – возразила Настя, – Иначе зачем мне вообще быть с ним?

– А вот это вопрос интересный, – Станислав Георгиевич снова слегка насмешливо улыбнулся, – Я не говорю, что ты не любишь его совсем, но есть ведь и вполне практичные соображения с твоей стороны, верно? Он для тебя – рыцарь, верный паж… защитник. Не так?

Настя промолчала. Разговор резко переставал ей нравиться.

– Ты нарочно обесцениваешь наши с ним отношения?

– Отношения, – задумчиво повторил Горицкий, – Так действительно точнее. Ибо, если б ты любила его по-настоящему, то и не была бы со мной. Тебе бы и в голову не пришло быть с кем-то еще. Ты попросту боялась бы его потерять.

– А я, по-твоему, не боюсь?

– Увы, – он тихонько начал целовать ее плечи, потом поднялся выше, к шее, – Не боишься. Ты не хочешь его терять, это точно. По многим причинам. Но в основном – по привычке.

– Знаешь, – она резко отвернулась, отстранилась от своего солидного покровителя, – На сеанс психоанализа мы не договаривались. И потом, откуда ты вообще можешь его знать?

– Ну как же, я навел о нем справки, – с ленцой произнес Станислав Георгиевич, не делая попыток снова притянуть к себе юную (вздорную и очень красивую) любовницу. Свою девочку. “Ласочку”.

– А зачем?

– А затем, что я в некоторой степени за тебя в ответе. Но ты не беспокойся, ничего по-настоящему компрометирующего за твоим Денисом не числится.

– По-настоящему? – она слегка прищурилась, -Что вы имеете в виду, господин?

Горицкий слегка поморщился (этим господин она насмешливо подчеркивала не только его положение, но и возраст – как-никак, разница составляла двадцать три года. Ровно на год больше того, сколько ей было сейчас).

– Что он тебе рассказывал о своем отце? Родном отце, я имею в виду?

Настю кольнуло нехорошее предчувствие.

– Ничего особенного… кроме того, что он сбежал от жены с ребенком, когда Дэн был еще слишком мал, чтобы вообще о нем помнить. Якобы, пропал без вести…

Горицкий открыто ухмыльнулся.

– Ну да, пропал… без вести. В колонии строгого режима.

Она ощутила сухость во рту и противную пустоту под ложечкой.

– Ты серьезно? – холодный (и хищный, как у камышового кота) взгляд Горицкого ей не понравился.

– Вполне. И угодил он туда по весьма серьезной статье – неумышленное убийство. Подрался с товарищем по работе, да сил, видимо, не рассчитал… Разумеется, жена немедленно оформила развод и запретила всей родне болтать о том, кем оказался отец ее мальчика…ну и так далее.

Она машинально прикусила нижнюю губу (тем самым крошечный шрам на подбородке обозначился четче).

– Что-то не сходится. За неумышленное и тем более первую ходку на строгий режим не определяют.

– А ты неплохо подкована, – одобрил Горицкий, – Действительно, вначале его отправили на общий, но потом, уже в колонии, случился очередной инцидент, вроде даже с участием какой-то мелкой сошки из администрации колонии, и тогда батюшка твоего избранника уже заехал на строгий режим… там и закончил свой недолгий жизненный путь, – финансист коротко вздохнул. –  Если и сейчас скажешь, что не веришь, мне придется представить тебе кое-какие копии официальных документов.

Настя отвернулась, машинально потянулась к пачке сигарет на прикроватной тумбочке (хотя патрон ее курения и не одобрял, но прямого запрета не вводил. Во всяком случае, пока).

Закурила, щелкнув зажигалкой. Сказала, не глядя на него:

– И к чему ты эти гадости вознамерился рассказывать? Дэн совершенно не такой.

– Ну, конечно, – с деланной серьезностью подтвердил Горицкий, – Парень он спокойный, и не только спортивный, но и с некоторыми мозгами, ибо учится там, где   мозги требуются, да и в сфере “ай-ти” подрабатывает, что тоже предполагает наличие интеллекта… А вспыльчивость проявил всего пару раз, не больше, и оба раза – в твоем присутствии… так?

– Иди к черту, – дерзко и сердито ответила она, туша сигарету и намереваясь встать с постели (Горицкий не позволил, обвив рукой ее талию), – Что бы ты ни говорил…

– Что бы я ни говорил?

– Я с ним не расстанусь, – твердо сказала Настя.

Горицкий промолчал. Лишь слегка пожал плечами. А потом заново притянул ее к себе, невзирая на слабое (признаться честно, очень слабое) сопротивление.

*        *       *

…На кухне появился Денис – заспанный, слегка растрепанный и чрезвычайно милый. Посмотрел, чуть сощурившись (у него была небольшая близорукость, но очкам он предпочитал контактные линзы, которые, разумеется, на ночь вынимал).

– Ты чего не спишь?

– Да приснилась чушь какая-то, – она подошла к парню, ласково обняла за торс, прижалась. Потом поцеловала его в щеку. – Люблю тебя, – прошептала Настя.

– Я тоже… даже сильнее, – слегка растерянно ответил Дэн, обнимая ее в ответ. – Знаешь, что говорит моя бабуля, когда снится что-то плохое? Куда ночь – туда и сон.

“В том-то и дело, что не плохое, – подумала Настя, – А как раз наоборот…”

*      *      *

2.

Денис

…С того дня, как Настя вечером вернулась домой будто бы сама не своя, заявив, что “испугалась” (ага, испугалась), что я ушел, прошло больше двух месяцев. И знаете, что? А ничего. Ни-че-го, ровным счетом. Мы не помчались на следующий же день подавать заявление в ЗАГС (да, собственно, у нас бы и не вышло, ибо следующим днем была суббота, вряд ли контора по принятию заявлений работала), но хотя бы рванули на турбазу, покататься на лыжах, но и эта затея ничем хорошим не увенчалась, ибо Настя упала, растянув лодыжку, на первом же трамплине (у нее хрупкое сложение, она выглядит очень изящно, но неспортивна абсолютно, такой парадокс), и поездка, конечно, была испорчена.

А после мы, будто сговорившись, к тому разговору не возвращались. В конце концов, мы ведь и так жили вместе, в квартире ее покойного батюшки, в так называемом “гражданском браке”, а насчет идеи завести детей она была категорически против (по крайней мере, до тех пор, пока не закончит магистратуру, “а там посмотрим”), да и я особо горячим желанием становиться отцом не пылал (хотя, конечно, если б Настя забеременела, это разом решило бы вопрос и с оформлением наших отношений, с и ее банкиром (о котором, опять же, мы предпочитали не говорить, хотя она продолжала числиться то ли его референтом, то ли переводчиком (на полставки или четверть ставки и временами отлучалась – именно под предлогом выполнения якобы своих обязанностей), словом, ничего толком не изменилось, разве что я убедил себя, что она действительно не хочет меня потерять, а, значит, в целом всё нормально. Во всяком случае, больше длительных вечерних отлучек не было, как не было и отъездов за границу (опять же, в качестве переводчика, так она, во всяком случае, говорила).

С Никой мы видеться практически перестали, хоть порой и перезванивались (точнее, звонила она, а у меня не хватало духу сказать ей прямо, что это бессмысленно, Настасьи я не брошу и тем более не переключусь на Веронику), иногда она мне писала, мы обсуждали какие-то мелочи, вроде просмотренных фильмов или какой-нибудь еще ерунды. Я отдавал себе отчет в том, что тем самым бессознательно хочу вызвать ревность у Настеньки, но как раз она никаких сцен ревности не закатывала (это вообще было не в ее духе), просто однажды, нехорошо усмехнувшись, заметила, что “шансы этой дурочки-девственницы” стремятся даже не к нулю, а к минусовым величинам, и этим меня, конечно, слегка задела… тем не менее, Настя была права. Если Ника надеялась на взаимность с моей стороны, то совершенно зря.

Словом, все шло, как и раньше, даже лучше, чем раньше (ибо, повторюсь, Настёна перестала давать мне поводы думать, что она по-прежнему видится со своим папиком, который по возрасту ей как раз в отцы и годился, что, однако, ни ее, ни его не смущало.) Ну с ним-то все понятно, цинизм нынешних нуворишей превышает все пределы, для него ведь не имело значения, что за Настей активно ухлестывал его сынуля (едва не получив от меня в рожу, и получил бы точно, только этого мажорного “глиста” охранял спортивный детина из частного охранного агентства, и Настенька, опять же, меня останавливала, убеждая, что парень ей просто противен, несмотря на состояние его папеньки), ну а потом, когда вскрылось истинное положение вещей, кричать “Караул!” было уже поздно. Фигурально выражаясь, лошадь из конюшни уже увели, и какой смысл вешать на ворота новый замок? (Хотя, конечно, сравнивать Настасью с лошадью было бы в высшей степени нелепо, она была скорее кошкой или куницей, юркой, быстрой, лукавой и себе на уме. Кошкой, которая гуляет сама по себе. (Вы пытались когда-нибудь заставить кошку сделать что-нибудь силой? Верно, и не пытайтесь. Она затаит на вас злобу и если сразу не убежит, то непременно найдет способ отомстить.)

…Словом, все шло как обычно, но той ночью, когда она неожиданно встала с кровати и я обнаружил ее сидящей на кухне, с немного покрасневшими глазами, меня кольнуло нехорошее предчувствие. Точнее, не так. Не нехорошее предчувствие, а предчувствие чего-то нехорошего. Она сказала, что увидела плохой сон, что ей приснился покойник, и я тут же подумал, что она говорит о своем отце, который скончался полтора года назад, но тут же себя осадил – если б ей приснился профессор Воронцов, она сказала бы не “покойник”, конечно, она сказала бы – папа. Она очень любила своего отца, ни разу я не слышал, чтобы она отозвалась о нем неуважительно или пренебрежительно. Я пошутил (опять же, словами своей бабули), что “покойники снятся к перемене погоды и больше ни к чему”, но Настенька бросила на меня какой-то слишком уж мрачный взгляд, и дальше развивать эту тему мы не стали, а просто вернулись в постель.

А потом нехорошее стало сбываться. Началось с того, что мне предложил встретиться лучший школьный друг, Санька Коробейников, и огорошил заявлением о том, что они со своей Светкой (художницей) наконец женятся (по причине того, что Светка – на третьем месяце), и не соглашусь ли я стать его шафером (свидетелем). Я, разумеется, ответил – “Не вопрос”, а Санька вдруг, немного замявшись, сказал, что лучше мне прийти одному (или с той блондинкой, я не сразу понял, что он имеет в виду светловолосую Веронику), только не с Настасьей. Я, разумеется, с недоумением спросил, с чего вдруг такие условия мне выставляют, и оказалось, что Светка (то ли по причине беременности, то ли из капризов и вывертов своей “творческой натуры”) не желает видеть Настю на торжестве, не хочет – и всё. “Тогда вопрос закрыт”, – я почувствовал, что завожусь, а Санька неожиданно обозвал меня “слепцом”, который “не желает видеть очевидных вещей”, я, из последних сил сдерживаясь, поинтересовался, что именно он имеет в виду, а он так гаденько ухмыльнулся, что… словом, я ему все-таки врезал. А он врезал в ответ. И если б не появившаяся вовремя Светка, то “жених” вел бы свою беременную невесту под венец с расквашенной рожей, определенно. Хотя, минимум один синяк на его физиономии уже начал проявляться.

Короче, я понял, что лучшего друга у меня больше нет.

Но еще больше меня удивила реакция Насти, когда я ей обо всем рассказал (у меня, в отличие от нее, от любимого человека секретов не было). Она этак равнодушно пожала плечами (хоть и разозлилась, я это понял по ее побледневшему лицу и потемневшим глазам).

– Ни одна девушка, Дэн, не захочет видеть на своей свадьбе ту, кто… – немного замялась, подбирая слово, наконец подобрала, – Кто ярче. В конце концов, это – ее день. И ты бы мог преспокойно взять с собой Нику, они друг другая стоят, – Настенька еле заметно улыбнулась. Нехорошо улыбнулась. Разумеется, я понял, что она имеет в виду – ни та, ни другая не относилась к разряду даже хорошеньких, а уж на фоне Анастасии… на ее фоне они вообще были бы незаметны. Но вот это предложение – явиться на свадьбу друга вместе с Никой – меня действительно оскорбило. Она действительно так во мне уверена, что ничуточки не ревнует и даже готова меня уступить другой? Я ее так прямо и спросил – “Ты готова меня уступить?”, на что она пожала плечами. “Я тебе верю, Дэн”, – произнесла Настя, но так холодно, что меня едва ли не мороз пробрал. “Ты снова со своим финансистом?”– не удержался я спросить внезапно охрипшим голосом, а она неожиданно покраснела (опять же, от злости, не от смущения), бросила “Не мели чушь”, и ушла переодеваться, чтобы идти на прогулку со своей псиной. Лорд (ее дог) метнул на меня какой-то даже укоризненный взгляд, и я на секунду устыдился – не следовало Настёне вообще говорить об инциденте с Саньком (но она ведь по любому спросила бы у меня, откуда взялся синяк на скуле? На недостаток наблюдательности она не жаловалась).

В общем, целый вечер мы дулись друг на друга (в разных комнатах), даже ужинали без аппетита (точнее, я ужинал, она лишь слегка “поклевала” салата и выпила стакан ряженки), и спать улеглись, отвернувшись друг от друга, а когда я все-таки попытался привлечь ее к себе, она откровенно сердито меня оттолкнула и буркнула: “Не те дни”. При чем тут “дни”? Она даже невинно обнять себя не позволила, а потом я опять посреди ночи проснулся будто от толчка, и опять не обнаружил ее рядом с собой, зато увидел слабый свет из прихожей и кухни, конечно же, встал, поперся за ней, а она сидела за кухонным столом и плакала над кружкой с чаем, и на мой обеспокоенный вопрос, что опять случилось, отмахнулась от меня, как от мухи (“Ничего, иди спать, со мной все нормально”), а потом сама пошла в комнату, только другую, бывшую когда-то отцовским кабинетом, и улеглась на диван, натянув на себя плед.

А утром сама, первой, извинилась, сварила кофе, приготовила омлет и даже как-то пыталась приласкаться ко мне (точь-в-точь кошка, у нее даже разрез глаз немного “кошачий”, отметил я неожиданно, внешние уголки чуть приподняты к вискам). Я, конечно, ее простил (да и было за что прощать? За то, что плакала ночью? Отец приснился, наверняка…), в общем, помирились. Она даже сказала, чтобы я не слишком злился на Саньку, дружба такая штука, потерять легко, восстановить сложно.

Идеальная девушка, короче говоря. Мне даже на какой-то миг стало не по себе. Потом я вспомнил о пресловутых женских гормонах, которые усложняют жизнь не только самой женщине (это еще полбеды), но и окружающим, и окончательно успокоился.

А зря, как показали последующие события.

*        *         *

3.

…Оказаться во сне на том же самом месте, где и в начальном (первом) сновидении – уже патология. Во всяком случае, Настя не думала, что это нормально. Но, может, все можно было “списать” на выплеск гормонов и на то, что Дэн бессознательно нанес ей психическую травму, рассказав, что его друг (слегка дебиловатый раздолбай, по ее, личному, мнению) отнесся к ней, как к прокаженной, не пригласив на студенческую свадьбу. Гнев был настолько велик, что она даже подумала, не рассказать ли обо всем господину финансисту, который при желании легко мог изгадить жизнь этим самоуверенным дурням, но, конечно, отказалась от этой мысли, как от дикой, вот что значит завязать отношения с влиятельным человеком, невольно заражаешься снобизмом или чем там еще, таким же отвратительным. “Карма их настигнет”, подумала Настя угрюмо, да и потом Дэн ведь вступился за нее, врезал дружку (к счастью, уже бывшему) и наверняка хорошо врезал, он это умеет при желании.

В любом случае, спать она отправилась в отвратительном настроении, и ей опять приснился пригородный поселок, вот только не в золотистых солнечных бликах, а в какой-то серой, сумеречной декорации.

Она по-прежнему шла в направлении коттеджа, только он больше не казался ни светлым, ни уютным, ни заманивающим войти в него. Нет. Он выглядел пустым. Нежилым.

Но она все равно подходит к его ограде и видит, как дверь дома распахивается, и человек, показавшийся на пороге, больше не приветлив, ни усмешлив… ни даже красив. Он кажется мрачным, каким-то чужим (что вовсе не удивительно, они ведь с этим человеком действительно чужие, виделись пару раз, да и то случайно).

Он не приглашает ее войти и не ждет, когда она войдет сама. Он делает шаг-другой ей навстречу и говорит (его настоящего голоса Настя не слышит, но определенно что-то слышит, как всегда во сне, будто слышит свои мысли) – “Уходи, тебе здесь не место, нам не нужно встречаться, иначе может случиться беда” (Настя совершенно четко запоминает это предупреждение: “может случиться беда”), однако, кажется, беда уже случилась, она во сне это отчетливо понимает, лишь не понимает – с кем – с ней, с Денисом, с ее солидным покровителем-финансистом?

А потом она вдруг осознает, что просто обязана войти в дом, невзирая ни на какие предупреждения. Она осознает (в своем сне), что ничего так сильно не хочет, как войти в его дом и остаться с ним.

Человек (она вспоминает его фамилию – Волконский) делает ей навстречу еще шаг, и она тоже делает шаг, свой шаг, и неожиданно оказывается в его объятиях, только эти объятия напрочь лишены похоти, это скорее объятия старшего брата (которого у нее, увы, никогда не было), или объятия Ангела-Хранителя, который всеми силами хочет ее защитить от чего-то дурного.

– Уходи, – слышит она его голос (но это бесплотный голос, как обычно и бывает во сне, это “голос” ее мозга, “голос” тех нейронных цепочек, которые он выстраивает, а потом тут же разрушает, и снова выстраивает, но уже по-другому), – Уходи с погоста…

“Какого такого погоста?!” – недоумевает она и… просыпается. С отчетливым ощущением чего-то дурного.

…Он погиб. Его нет в реальности. Она своими глазами видела его некролог и его фото на этом некрологе, фото русоволосого и зеленоглазого мужчины со слегка ироничным взглядом и легкой улыбкой. Очень красивого мужчины, по ее сугубо субъективной оценке, впрочем, разве может объективно что-либо оценивать влюбленная девушка? Девушка, влюбленная в него с семнадцати лет, о чем сам он, к счастью (или несчастью) и не подозревал.

Последний (самый последний!) разговор между ними произошел перед Новым годом, он приглашал ее поужинать вместе, спрашивал номер телефона, но это, конечно, было несерьезным, легким флиртом, хотя – кто знает? Она не назвала своего номера, вот только знала, заранее знала, что позвонит ему сама, по одному из трех номеров на “визитке”, которую он ей вручил, и действительно позвонила…

…чтобы услышать незнакомый мужской голос (определенно не его голос), который произнес: “Сергея Петровича больше нет. Разбился в аварии. Извините.”

Настя прервала связь с бешено колотящимся сердцем, такого ужаса – черного, леденящего – она не испытывала давно, кажется, со дня смерти папы. “Вот еще одна линия жизни оборвалась, вот еще одна линия судьбы зашла в тупик…” Тем вечером она, взяв собаку (для охраны, конечно) моталась по темным улицам, дворикам и переулкам города, враз ставшего ненавистным, грязным, холодным, часа два, не меньше… потом, конечно, вернулась домой, приказав себе “собраться”, человек был ей практически незнаком, с чего это она так распсиховалась?

…И действительно забыла о нем. Почти.

Пока он не начал ей сниться. Волконский. Сергей Петрович. Тридцати шести лет. Руководитель (бывший) охранно-сыскного агентства. Бывший сыщик. Бывший шпион.

Ее бывшая безответная любовь. Хотя нет, не безответная. Несостоявшаяся.

*        *        *

…Наутро, разумеется, все стало видеться в ином свете, она в очередной (тысячный, не меньше) раз устыдилась своего (даже в собственных глазах странного) поведения, этих ночных слез и посиделок на кухне наедине с кошмарными снами, встала пораньше, приготовила завтрак (именно для Дэна, сама она почти не завтракала и вообще была равнодушна к поглощению пищи, в конце концов, как говаривал ее отец, “мы едим, чтобы жить, а не живем для того, чтобы есть”), и была с Денисом особенно ласкова, ибо действительно ощущала вину перед ним, причем, неоднократную.

Покладистый Дэн, конечно, простил ее ночную выходку, возможно, решил, что она все еще переживает из-за смерти отца, в конце концов, прошло лишь чуть больше года, а для такого рода скорби требуется срок куда более длительный, и она со стыдом вспомнила, что скоро ведь день рождения папы, нужно съездить на кладбище (на погост, мелькнуло в мозгу архаичное словцо, откуда только взялось, из каких глубин памяти?), и она, пожалуй, сделает это в субботу, когда Дэн отправится навестить младшую сестренку (ребенка с особенностями развития, как сейчас принято называть клинических аутистов), словом, выполнит тягостный долг, как Денис выполняет свой – по отношению к родному человеку.

Она немного взбодрилась, тяжелый сон снова уходил туда, куда и положено отправляться кошмарам, и почти не помнился, только присутствовало какое-то нехорошее упоминание о “беде”, но какой беде, в самом деле? Она в предчувствия и предвидения не верила, всё можно объяснить, включив логику и здравый смысл, и кошмар свой тоже можно объяснить…

…вот только чем? Тем, что заинтересовавший ее мужчина погиб? Какая, в сущности, ерунда, они почти не были знакомы, а ее юношеская влюбленность давно прошла, если уж вдуматься, зачем она откапывает “призраков прошлого”? И немедленно включился тот самый, любимый ее отцом, здравый смысл, проблема вовсе не в том, что кто-то, с кем у нее ничего не было (да и быть, наверное, не могло) трагически ушел из жизни, это очень печально, конечно, но не смертельно, ее беспокоит вовсе не Волконский (тут сердце легонько екнуло, какая “княжеская” фамилия), ее беспокоит то, что она продолжает встречаться с Горицким, хоть обещала Денису больше этого не делать, клятвенно обещала, заверяла… и тем не менее продолжает этот обман, который ничем хорошим не может закончиться, рано или поздно Дэн может обо всем узнать, и уж тогда она точно его потеряет, а вот этого она боялась по-настоящему (что бы Горицкий не говорил, со своей обычной (немного циничной) усмешкой, да, что бы он ни говорил).

…И до субботы ничего особенного не случилось, собственно, не случилось вообще ничего.

Ни ссор, ни разногласий (ссор с Дэном, разногласий с финансистом). Ни ночных кошмаров.

*      *       *

Денис

…В субботу с самого утра Настёна показалась мне какой-то мрачной, по меньшей мере – задумчивой. На мой естественный вопрос – “Все ли в порядке?”, вскинула на меня глаза, потемневшие больше обычного.

– Сегодня день рождения папы, Дэн. Надо съездить на кладбище… навестить.

Я ощутил замешательство – действительно, забыл…

– Поедем вместе.

Она отрицательно мотнула головой.

– Ты собирался к своим, навестить сестренку, вот и поезжай. Я сама справлюсь.

–Только за руль не садись, – предупредил ее на всякий случай – мало ли, расстроится, разволнуется…

Она коротко и совсем невесело улыбнулась.

– Не беспокойся. Насколько тебе известно, я уже месяца два предпочитаю общественный транспорт.

Действительно, “Ауди” находилась в гараже ее отца и оттуда не выводилась с Нового года, даже раньше.

Я подумал – не вернуть ли ей машину своему финансовому спекулянту, но благоразумно промолчал – она еще сочтет это грязным намеком, а ссориться со своей любимой мне совершенно не хотелось, еще инцидент с Саньком из памяти не выветрился.

– В общем, ты поезжай к сестре, а я поеду… к папе, – добавила еле слышно, вышла из-за стола (мы завтракали, точнее, завтракал лишь я, а Настенька снова ограничилась маленькой баночкой кислого йогурта и чашкой кофе) и направилась переодеваться. Меня отчего-то кольнуло нехорошее какое-то предчувствие – ехать на кладбище, одной… впрочем, навязываться “в проводники” я не собирался (еще сочтет, что я ей не поверил?) и тоже, поставив посуду в раковину (после помою), пошел за ней следом.

Она переоделась в черный джемпер и черные же джинсы. Вскинула на меня взгляд, и я отметил, что она как-то слишком бледна.

– Ты вообще в норме?

Она слабо улыбнулась и, подойдя ко мне, легонько чмокнула в щеку.

–Все нормально, просто мысли… нехорошие. Но в целом – нормально.

… До четырех вечера я торчал в гостях у маман, отчима и сестры Натахи, Настя ни разу не перезвонила, да и я как-то не сподобился ей позвонить, зачем, все равно ведь вернусь. Мать всучила мне бабушкиных пирожков (отчим накануне навещал свою мать, мою бабулю, которую я как-то незаметно начал считать своей, даже более родной, чем бабушку со стороны матери (в свои семьдесят все изображавшую из себя “светскую львицу”. Бабуля со стороны отчима являлась “классической” деревенской бабушкой, и проживала в деревне, правда, ее дом отчим оборудовал всеми удобствами – и канализацией, и водопроводом, и трубами газового отопления и даже интернетом (которым, кстати, бабушка достаточно уверенно пользовалась), но все-таки она оставалась сельской жительницей, ухаживала за своим маленьким огородиком и даже держала кур.)

Словом, вернулся я домой (незаметно начал считать квартиру Насти своим домом), и застал ее сидящей на кухне, кутающейся зачем-то в теплый плед, хотя было совсем не холодно.

Она была бледнее обычного, а под глазами даже обозначились темные круги. Но когда Настя вскинула на меня глаза, я едва не отшатнулся – в ее глазах был настоящий страх. Нет, даже ужас.

– Что с тобой? – я не на шутку обеспокоился (нет, не следовало все-таки отпускать ее одну на кладбище, ни в коем случае не следовало).

Она поежилась, разлепила бледные губы.

– Как-то мне нехорошо, – тихо сказала Настенька, – Наверное, вирус схватила… у нас есть аспирин?

Я кивнул, прошел в ванную и достал из аптечки упаковку таблеток, вернулся на кухню.

– Хочешь, чай заварю?

Она как-то отстраненно мотнула головой, глядя в пространство (что опять же мне категорически не понравилось). Определенно, ей было не по себе, даже очень не по себе.

– Ты веришь в призраков, Дэн? – вдруг глухо спросила она.

– В призраков? Шутишь?

Нет, она не шутила. Она смотрела на меня огромными глазами, в глубине которых застыл по меньшей мере страх.

– Тебе показалось, что ты видела призрака? – я тоже присел на кухонный диванчик, напротив нее, взял в руки ее похолодевшие ладони.

– Не показалось, – произнесла Настя еле слышно, по-прежнему глядя куда-то мимо меня, – Не только видела, но и осязала, – потом встряхнула головой, перевела на меня взгляд лихорадочно блестевших глаз, – Ладно, мне лучше сейчас прилечь. Все нормально, – улыбнулась определенно вымученно, – Не обращай внимания на то, что я несу…

Я коснулся тыльной стороной ладони ее лба. Если температура и была повышенной, то совсем немного.

Настя приняла пару таблеток аспирина, запила водой и ушла в спальню, прилегла на кровать.

– Все будет хорошо, – пробормотала она, закрывая глаза и сворачиваясь в своей любимой “позе эмбриона”, – Я просто устала…

Она действительно быстро заснула (или просто сделала вид, что заснула), а я ложиться не собирался, собирался засесть за комп и доделать кое-какие заказы (а потом, может, поиграю, расслаблюсь…), и, проходя через прихожую, ненароком задел ее пальто, как-то криво висящее на вешалке, а, поправляя его машинально, увидел, как из кармана что-то выпало. Нагнулся, поднял зажигалку. Золотистую зажигалку “Zippo”, определенно, не подделку… Странно, я не видел у нее такой раньше, обычно она пользовалась дешевенькими, “одноразовыми”, поскольку курила не часто (хотя все же курила), но тратиться на такие понты…

Я повертел зажигалку в пальцах. Мужская, скорее всего. Меня словно легонько шарахнуло током – она меня все-таки обманула, снова виделась со своим банкиром? Потом я отбросил от себя приступ нелепой ревности – ее папик тщательно следил за своим здоровьем, спиртным не злоупотреблял и тем более не курил, а подобную зажигалку я видел… когда-то я определенно видел подобную… и тут память услужливо подсунула давний (очень давний!) “инцидент” на дороге, когда я настолько торопился к своей девушке (с подарком, купленным для нее помолвочным кольцом), что едва не угодил под колеса “Форда”, за рулем которого находился весьма “крутой” “перец”, владелец охранного агентства, который тогда промурыжил меня на дороге битый час, пока не подъехали скорая и милиция, и менты не составили протокол, что я особых повреждений не получил (разве что разбил колено) и претензий к водителю не имею. Именно у него была подобная зажигалка, и курил он как герой фильма о “Джеймсе Бонде” – нарочито, что ли, так мне показалось тогда, хотя я наверняка был не объективен, мне просто не понравилось, какими глазами Настя смотрела на этого мужика… Он даже оставлял мне свою визитку, которая, конечно же, давно затерялась, хотя, если вспомнить… да, его агентство называется “Кондор”, мне даже однажды попалась в инете (случайно, разумеется) реклама этой “конторы”…

“Да ну, дурацкие ассоциации”, – подумал я с досадой, сунул зажигалку назад, в карман пальто Настеньки, хотя какой-то неприятный осадок в душе остался, и спустя часа четыре, когда я, наконец, поднялся из-за компьютера, намереваясь идти чистить зубы и укладываться спать, машинально снова прошел в прихожую, достал “Зиппо” из кармана пальто Насти и вошел в спальню, решив, если спит, будить ее не стану, но она не спала.

Сидела на кровати, медленно расчесывала свои роскошные, длинные волосы. Вскинула на меня немного задумчивые глаза.

– Извини, что-то я несла чушь… Разволновалась, наверное. Впредь одна ни за что на кладбище не поеду.

Я присел рядом с ней, протянул ей на ладони золотистую зажигалку, и едва взгляд Настёны на нее упал, она отшатнулась, как мне показалось, с ужасом.

– Ты откуда это взял? – выдохнула Настенька почти шепотом.

– Выпала из кармана твоего пальто, – я не на шутку обеспокоился, –  Это чья?

– Призрака, – еле слышно прошептала Анастасия, а после, резко встав, почти бегом бросилась в туалет, и я услышал донесшиеся оттуда характерные звуки, которые издает человек, если его тошнит.

*      *      *

Настя (чуть ранее)

…Купив в цветочном павильоне четыре махровых, темно-красных гвоздики, она направилась к остановке рейсового автобуса. Настроение, разумеется, было подавленным, она снова терзалась чувством вины перед покойным отцом, наверное, это испытывают все, кто потерял родного (самого родного и самого любимого) человека, на глаза то и дело наворачивались слезы (правильно сделала, что не накрасилась, сейчас была бы с черными разводами под глазами, как клоун), народу в автобусе было немного, она нашла свободное место, рассеянно смотрела в окно, наконец, автобус остановился у ворот кладбища, и она направилась к погосту (ужасное слово, по-настоящему мрачное).

Как пройти к могиле отца, она, разумеется, помнила, точнее, думала, что помнила, ибо спустя уже минут двадцать поняла, что пошла не по той дорожке, но продолжала идти, напряженно вглядываясь в памятники, надгробия и деревянные кресты. Одно из свежих захоронений отчего-то привлекло ее внимание, она подошла ближе и, прочтя надпись на кресте (не деревянном, металлическом), едва не вздрогнула, увидев знакомую фамилию. Волконский С.П.  Годы жизни…

Неожиданное головокружение заставило ее схватиться за ограду могилы, она резко опустила голову, потом даже присела на корточки, испугавшись, что теряет сознание, такого с ней не случалось давно, кажется, лет с шестнадцати, когда у нее внезапно диагностировали анемию, и отец очень переживал, начал закармливать ее красным мясом, овощами, фруктами, пищевыми добавками, заставлял подолгу гулять (вместе с ним, разумеется), а летом отвез к морю, и это была замечательная поездка, самая лучшая ее с папой поездка, она впервые увидела море и это было по-настоящему сказочно…

Неожиданно чья-то сильная рука схватила ее за предплечье, а над ухом прозвучал обеспокоенный мужской голос:

– С вами все в порядке?

Она подняла голову, намереваясь заверить незнакомца, что в целом с ней все хорошо, наверное, просто “сахар упал”, она ведь почти не завтракала, но, столкнувшись взглядом с серо-зелеными (в настоящий момент вполне серьезными и внимательными, не усмешливыми) глазами незнакомца, замерла, подобно испуганной оленихе под светом фар автомобиля. Сердце совершило бешеный скачок и, кажется, на секунду даже перестало биться.

– Настасья? – немного удивленно спросил не такой уж незнакомый мужчина лет тридцати пяти со светло-русыми волосами, опуская руку, которой поддерживал ее за предплечье, – Вы?

– Я, – прошептала она пересохшими губами и повторила его имя, которое до этого прочла на могильном кресте, – А вы – Волконский. Сергей Петрович, – после чего на сознание навалилась спасительная тьма, но она успела ощутить, как мужчина снова подхватывает ее и, кажется, намеревается взять на руки.

*        *        *

Глава 2. Призраков не бывает (?)

Волконский

1.

…Донеся девчонку до своей машины, он устроил ее на заднем сиденье, после чего извлек из дорожной сумки бутылку воды (всегда держал при себе на всякий случай) и немного побрызгав водой ей на лицо, осторожно похлопал ее по щекам. Длинные ресницы дрогнули, она открыла глаза (слава Богу), поначалу взгляд был рассеянным, расфокусированным, потом сосредоточился на его лице. Сергей постарался ей ободряюще улыбнуться, но, похоже, безуспешно, поскольку ее темно-серые, с отчетливым синим оттенком глаза (не глаза – просто-таки глазищи) немедленно наполнились ужасом, и она сделала попытку приподняться (он поддержал ее за плечи).

– Слушайте, неужели я настолько страшен, чтобы вы меня боялись? – ему определенно не нравилось то, что девушка потеряла сознание, а теперь смотрела на него откровенно со страхом. Признаться, в прошлый раз, когда они столкнулись (к счастью, лишь в фигуральном смысле столкнулись) вечером на зимней дороге, она не показалась ему неадекватной, отнюдь, и тем более – употребляющей вещества, но чем иначе объяснить ее обморок, а сейчас поистине дикий взгляд, которым она смотрела на него?

– Вы же погибли, – прошептала она пересохшими губами.

– С чего вы решили? – он ощутил нечто, похожее на раздражение, по крайней мере – досаду. Протянул ей бутылку с водой. – Сделайте несколько глотков, это поможет вам прийти в себя.

Она послушно, не сводя с него опасливого взгляда, выпила воды и повторила, уже громче, не шепча, правда, с легкой хрипотцой в голосе:

– Вы разбились в аварии. Нет?

Сергей тяжело вздохнул. Неспроста день начался наперекосяк, и на кладбище ехать ему совершенно не хотелось, однако, следовало почтить память бывшего друга и сослуживца, погибшего на чужбине, выполняя мифический “долг перед Родиной”, нет, родиной (с маленькой буквы), которая не стоила того, чтобы отдавать за нее жизнь, совершенно не стоила, в чем Сергей сам убедился гораздо раньше, потому и ушел из Конторы, подался в частный бизнес, однако, цепкие лапы Конторы нет-нет, да и давали о себе знать, своих она никогда до конца не отпускает, нет, и надеяться нечего…

Словом, он буквально заставил себя приехать на погост, возложить гвоздики на могилу бывшего товарища (что он сделать раньше попросту физически не мог, да хватит о неприятном) и, возвращаясь к воротам кладбища, увидел хрупкую фигурку девушки в сером демисезонном пальто, с пышными темными волосами, которая, покачнувшись, схватилась за могильную ограду рядом с металлическим крестом, он машинально бросил взгляд на табличку, какой-то Волнушкин С. П., годы жизни – 1975-20…, нет ни фото, ни полного имени-отчества. Девице определенно стало дурно, это было заметно по ее побледневшему лицу, и он “на автомате” подхватил ее за предплечье, а потом память услужливо включила функцию узнавания, что, конечно же, было неудивительно, такое лицо было трудно забыть. Но вот ее реакция при взгляде на него, ее обморок – всё это не располагало к флирту от слова “совсем” (хоть девчонка и была чертовски хорошенькой, этого не отнимешь, да что там? Она была настоящей красавицей, даже се йчас, страшно бледная и со страхом в глазах).

– Успокойтесь, – сказал Сергей мягко, стараясь скрыть раздражение, – Разбился в аварии, да, как раз перед Новым годом, но, как видите, слухи о моей смерти были сильно преувеличены.

Она не улыбнулась (либо не слышала об этой марктвеновской шутке, то ли та не показалась ей смешной).

Он вздохнул.

– Слушайте, да вы с чего вообще взяли, что я покойник? Кто вам эту чушь сказал?

– Я вам звонила, – сказала она каким-то отстраненным, слабым голосом, – Вы мне вручили свою визитку, помните? Там были номера телефонов. Я позвонила и мне сообщили, что вы разбились в аварии, что вас нет…

– Меня не было в агентстве, – терпеливо пояснил Сергей, – Конечно, вы попали на номер агентства, и кто-то из сотрудников вам сообщил, что меня нет на месте, что я угодил в аварию… а вы, видимо, его неправильно поняли.

– Видимо, – эхом отозвалась Настя, наконец, принимая сидячее положение, – Неправильно поняла.

– Вы в порядке? Хотя, о чем я… Хотите, отвезу вас в больницу?

Она отрицательно помотала головой.

– Разве что в психушку, – и слабо улыбнулась, точнее, лишь растянула губы в улыбке (взгляд оставался напряженным), – Поскольку у меня, видимо, галлюцинации.

– Я реален, – Сергей осторожно взял ее ладонь в свою, –  Вот моя рука, можете пожать. Убедитесь.

Она послушно сжала его пальцы, потом выдернула свою прохладную узкую ладошку и как-то криво усмехнулась.

– Галлюцинации бывают и зрительными, и слуховыми, и тактильными.

Он в очередной раз выдохнул, нет, даже так – не выдохнул, а выпустил воздух сквозь стиснутые зубы.

– Вы неплохо подкованы по части психиатрии. Но тогда должны знать, что на пустом месте, без причин, галлюцинаций не бывает. Вы принимаете какие-то… вещества? – спросил уже осторожно, хотя на наркоманку она вовсе не походила, ухоженная, дорого и со вкусом одетая, чистое лицо, белозубая улыбка, да и зрачки если и расширены, то совсем немного, в пределах нормы.

Она отрицательно мотнула головой.

– Никаких.

– Ну, значит, пьете запоями и у вас сейчас как раз период воздержания и соответственно, белая горячка… опять нет?

– Слушайте, а вы хам, – сказала она не сердито, скорее задумчиво.

Сергей поморщился (нет, определенно в настоящий момент его грубоватые шутки не срабатывали, хотя… то, что она рассердилась, было уже неплохим знаком).

– Простите. Но вы тоже, согласитесь, ведете себя не очень адекватно, я не прав? С чего вы вообще решили, что я покойник?

– Я видела некролог. В и-нете, – сказала она уже не так уверенно, – Или это был фейк?

– Определенно фейк, – заверил ее Сергей (какой, к чертям, еще некролог? У кого из них двоих крыша едет? Определенно, не у него. Он-то себя чувствовал себя вполне нормально, а учитывая то, что всего две недели назад окончательно выписался из больницы, где провалялся с травмами и переломами почти два месяца, даже отлично.)

– Послушайте, Настенька, не знаю, кто вам предоставил всю эту информацию, но определенно тот человек делал это не из благих побуждений. Я жив, видите, и практически здоров, ну, если уж вы не верите ни своим глазам, ни своим ушам… Кстати, – осенило его, – Вы приехали сюда на своей машине? Если так, вам сейчас категорически нельзя садиться за руль.

Она слабо улыбнулась, похоже, начиная верить своим глазам.

– Нет, я сюда добралась на рейсовом автобусе, – повернулась, потянулась к дверце машины, – Спасибо, что в очередной раз меня спасли, но, пожалуй, мне ни к чему вас задерживать…

– Не говорите ерунды, – он снова постарался убрать из голоса вполне объяснимое раздражение, смягчить тон. Может, действительно девчонка просто слишком впечатлительная? Раньше она ему таковой не казалась, но много ли он о ней знал? Совсем немного. Только то, что она учится то ли на филфаке, то ли на факультете иностранных языков, и у нее есть парень, кажется, Денис… еще что-то? Если что-то еще и было, он не помнил. Увы, после аварии, пережив трехдневную кому, он не мог не страдать амнезией (в легкой форме).

– Я вас сейчас довезу до дома, и не надо со мной спорить. Вы сейчас не в том состоянии… – неожиданно его “осенило”, – Простите, но вы, случаем, не беременны?

Вот сейчас в ее взгляде действительно появилась адекватная эмоция – удивление.

– Нет, – ответила она уже вполне нормальным голосом. – Случаем, нет.

– Уверены? – на всякий случай переспросил он, – Обморок, знаете ли, без причины тоже вряд ли возникнет…

Она уже решительнее отрицательно помотала головой.

– Процентов на девяносто девять.

– Тогда… слушайте, у меня здесь есть коньяк, вам спиртное не противопоказано? Если нет, сделайте пару глотков, это поможет.

– Да, я знаю, расширяет сосуды… – она слегка поежилась, – Ну давайте…

Сергей потянулся к “бардачку”, извлек оттуда флягу с коньяком, там же нашарил початую упаковку горького шоколада, протянул ей.

– Вы не диабетик? Простите, что так расспрашиваю, возможно, у вас просто резко упал сахар в крови?

– Нет, – она в очередной раз мотнула головой, – Просто я сегодня почти не завтракала, может, еще поэтому…

– Ладно, – он проследил за тем, как она глотнула коньяку (ее передернуло, определенно не привыкла к крепким напиткам), потом протянул ей дольку шоколада. – А это вместо закуски…

Она опять же послушно положила шоколадку в рот.

– Спасибо, – наконец на ее бледные щеки начал возвращаться легкий румянец, что не могло Сергея не порадовать, как и то, что взгляд серо-синих глаз сделался более уверенным, в них даже мелькнули какие-то озорные искорки.

– Значит, вы не призрак?

Ее улыбка говорила о том, что говорит она, конечно, шутя. Или полушутя. Сергею неожиданно пришло в голову, что ее слова о “некрологе” могут быть правдой, какая-нибудь гнида могла ему таким образом подсуропить, подгадить. Мало ли у него недоброжелателей? Пожалуй, не просто немало. Уж чего-чего, но этого “добра” всегда хватает…

– Что вы тогда делали на кладбище?

– Навещал могилу товарища, – он слегка откашлялся, изгоняя из голоса неуместную хрипотцу, – Больше месяца назад погиб на Ближнем Востоке, но прах, разумеется, доставили на родину… Сегодня как раз сорок дней. Его фамилия Горенков. Илья Горенков. Можете навести справки в интернете, он имеет награды… посмертно.

Она чуть задумчиво смотрела на него (и так же задумчиво слушала), пару раз кивнула.

– Простите, а что делали здесь вы?

– Хотела навестить папу, но… могилы не нашла, – она вскинула на Сергея теперь уже по-настоящему панический взгляд, – И где… цветы? Я сюда шла с гвоздиками…

Он припомнил – кажется, рядом с тем местом, где ей стало дурно, валялись гвоздики, штуки четыре, он еще удивился такому совпадению, такой синхронности – в один и тот же день, в одно и то же время они с Настасьей являются на одно и то же кладбище и сталкиваются… пожалуй, дурная примета. Впрочем, в приметы он не слишком верил.

– Только не говорите, что хотите вернуться назад, – сказал он довольно резко, потом постарался смягчить тон, – Приедете сюда в другой раз, когда будете совершенно уверены, что вам не станет плохо. И лучше вам вообще одной по кладбищам не ходить. У вас, вроде, вы говорили, есть парень?

– Он поехал к матери, – отстраненно ответила Настенька (определенно, мысли о парне ее сейчас волновали в самую последнюю очередь). Подняла на Сергея глаза, – Да, пожалуй, вы правы, одна я больше сюда не приеду. Дэн-то уж точно галлюцинациями не страдает.

– И вы не страдаете, – устало сказал Сергей (ей Богу, в прошлый раз она показалась ему куда умнее!), – Может, просто излишне впечатлительны. Ну что, называйте свой адрес… улицу я помню – Космонавтов, а вот номер дома – увы.

– Девяносто шесть, а. Вы вовсе не обязаны меня везти, я могу вызвать такси…

– Да ладно, мне несложно, – он в очередной раз постарался ей ободряюще улыбнуться. – А если вы опасаетесь, что я стану к вам приставать, то можете быть совершенно спокойны – не стану.

– Я не опасаюсь, – ответила она отчего-то немного рассеянно, потом чуть прикусила нижнюю губку (и наблюдательный Волконский неожиданно отметил крошечный шрам у нее на подбородке, как раз под припухшей нижней губой, вероятно, в детстве она неудачно упала и прикусила себя до крови верхними резцами).

– Послушайте, в прошлый раз я не захотела вам давать номер своего телефона, когда вы пригласили меня поужинать… помните?

– Разумеется, помню, – кивнул он, – Вы передумали?

Она тоже улыбнулась в ответ. Вполне естественно, не напряженно.

– Телефон я вам назову. Или так – вы мне назовете свой, а я вам сейчас наберу… идет?

Он неопределенно пожал плечами.

– Давайте.

Извлек из внутреннего кармана своей куртки мобильник, она в свою очередь достала телефон из сумки. Сергей продиктовал ей номер, и через несколько секунд услышал трель своего смартфона.

– Отлично, теперь и у меня есть ваш номер. Как вас обозначить в “контактах”? Анастасия… Воронцова, правильно?

Она кивнула. Снова слегка улыбнулась, убрала телефон в сумку, извлекла оттуда пачку тонких сигарет с ментолом. Вскинула на него глаза.

– Вы не против?

– Закуривайте, – вздохнул Волконский, потом уже “на автомате” протянул ей свою зажигалку, чиркнул, она прикурила, после чего ее тонкие пальцы опять сомкнулись на его запястье.

– Можно?

– Что можно? – он тоже улыбнулся в ответ. Напряжение, возникшее между ними изначально, когда она с ужасом на него посмотрела и спросила, не призрак ли он (действительно забавно, если вдуматься) начало стремительно рассасываться.

– Вы мне не оставите свою зажигалку? Я ее вам верну, к примеру… – на секунду задумалась (и опять донельзя сексуально прикусила губку), – Дня через три.

– И приглашение на ужин на сей раз примете? – подыграл он ей полушутя, ловя себя на мысли, что был бы совсем не против снова увидеться с ней. В другой обстановке.

– Не обязательно на ужин, можете пригласить меня… да куда угодно, только не в кино и не в ночной клуб, – одарила его очередной улыбкой, и на этот раз сердце у него легонько екнуло. Трудно было не поддаться ее чарам, очень трудно… особенно, мужику одинокому и относительно молодому (тридцать шесть – еще не старость, во всяком случае он надеялся, что стариком в ее глазах не выглядит).

– Тогда на вернисаж? В картинную галерею? Или просто прогуляться по городу?

– Или в террариум, – сказала она с лукавой улыбкой “девочки с вишенками” с картины какого-то советского художника, Сергей запамятовал его фамилию. – Я серьезно. В детстве мне ужасно не нравились зоопарки, а вот наблюдать за змеями, наоборот, я любила. Они ведь бывают очень красивы…

– Оригинальный у вас вкус, но как скажете. Можно сходить и в террариум.

– Или в кафе.

– Или в кафе, – согласился Волконский, и, на всякий случай переспросив, – Вам действительно лучше? (она кивнула и было заметно, что ей лучше, во всяком случае, он понадеялся, что заново падать в обморок она не станет), пересел на водительское место, мысленно перекрестясь и вознеся молитву Высшим силам, чтобы по дороге не случилось никаких ЧП.

Их и не случилось. ЧП случилось получасом раньше.

* * *

Анастасия

…Болеть всегда тягостно, но, когда ты подхватываешь вирус (что по весне вовсе не удивительно) и этот вирус начинает агрессивно действовать в организме, вызывая рвоту, озноб, повышение температуры до немыслимых величин (Денис говорил, что у нее температура сразу “скакнула” до сорока с половиной), соответственно, жар и даже некоторый бред… это настоящая катастрофа.

Три дня она буквально провалялась пластом, Дэн даже не пошел на занятия в универ, сидел с ней, ухаживал, приносил питье, сгонял в аптеку за лекарствами, которые выписал врач, вызванный им на дом, варил какие-то куриные бульончики, заваривал чай с малиновым вареньем (настоящим, не покупным, привезенным от бабушки), она даже устыдилась – как можно вообще думать о других мужчинах, когда у нее есть такой тигра, милый, заботливый, со встревоженным взглядом, готовый по малейшему знаку мчаться исполнять ее прихоти? Свинство это с ее стороны, настоящее свинство…

И тем не менее, в бреду они приходили. И прежде всего, тот самый. Волконский. Тот, кто легко отдал ей свою дорогую зажигалку и оставил номер своего телефона (именно своего, не телефона агентства “Кондор”, как в прошлый раз, следовательно… это был не призрак?) Впрочем, бредни о “призраках” легко можно было списать на пресловутый коварный китайский вирус, который ко всему прочему действует и на мозг, видимо, болезнь начала развиваться в организме как раз в тот день, когда она поехала на кладбище (чего ей, разумеется, делать никак не следовало… однако, каким образом она тогда узнала бы, что С. П. Волконский жив, здоров и, хоть угодил в аварию, отделался полутора месяцами на больничной койке (по его же словам)?)

В бреду являлся и отец. Отчего-то очень грустный, недовольный, в чем-то ее даже упрекающий (опять “работа” ее подсознания, она же так и не добралась до его могилы, не возложила цветы…)  Отец пытался ей что-то втолковать, что-то заумное о “теории струн”, о существовании множества (бесконечного множества) параллельных реальностей, которые временами все-таки пересекаются, и тогда неминуемо случаются катастрофы, которых не должно было случаться… а потом отчего-то удрученно изрек: “Ткань слишком тонкая, теперь она прорвалась…”, и она решила, что речь идет о “ткани реальности”, даже не так – реальностей, двух реальностей, и что-то исчезло из одной, чтобы проникнуть в другую… словом, форменный бред.

На четвертый день она проснулась с необыкновенной легкостью в теле, в поту, но уже достаточно ясной головой. Температура, наконец, упала до тридцати семи с половиной (и намеревалась достигнуть нормальных величин), внезапно появился аппетит, она послушно съела овощной салат, выпила бульон с курицей. Дэн смотрел на нее с видимым облегчением.

– Что это было? – спросила она слабым голосом, улыбаясь (надеясь, что Денис поймет ее шутку), – Тот самый, который способен “выкосить” половину мира, от которого даже маски слабо помогают?

Дэн тоже усмехнулся.

– Похоже. Во всяком случае, ты меня здорово напугала.

– Я… бредила? – произнесла она с опаской (именно опаской, мало ли что можно сболтнуть в бреду, к примеру, признаться в своих отношениях с банкиром, так и не закончившихся), но Денис лишь пожал широкими плечами.

– Да как…слегка. Я, если честно, ничего не понял. Кажется, на кладбище тебе померещился чей-то призрак…

Она на миг зажмурилась. А вдруг сейчас выяснится, что никакого Волконского С. П. в реальности не существует, что встреча с ним – лишь плод ее воображения? Правда, слишком всё правдоподобно выглядело, но мало ли? Со стороны отца у них в роду сумасшедших (назовем вещи своими именами – шизофреников) не было, это точно, а вот со стороны матери? Темная история, отец вообще не слишком любил говорить о Ларисе, и о ее гибели дочери он тоже не сказал, а она не стала его упрекать в этом, сделала вид, что ей ничего о судьбе матери не известно.

Дэн слазил в одну из секций “стенки”, извлек оттуда небольшой прямоугольный предмет, от золотистой поверхности отскочил солнечный зайчик. Улыбнулся слегка напряженно.

–Ты еще сказала, что эта зажигалка призрака…

Настя ощутила, как кровь бросилась ей в лицо, и щеки наверняка покраснели. Отвела глаза.

– Я ее нашла… недалеко от кладбища. Ладно, ерунда.

– На кладбищах лучше ничего не подбирать, – серьезно сказал Денис, – Бабуля неоднократно говорила – ни в коем случае ничего нельзя брать с могил.

– Да не с могил, – Настя поморщилась, – Я же сказала – неподалеку… Кстати, пока я здесь в бреду валялась, мне никто не звонил?

Сердце тревожно подпрыгнуло. А вдруг действительно не звонил? Вдруг она, взяв смартфон в руки, не найдет там номера телефона?..

Денис пожал плечами, потом вышел из комнаты, вернулся с ее телефоном в руке и зарядным устройством.

– Слушай, он у тебя сел, наверное, еще в тот день, когда ты заболела. Сейчас заряжу… не беспокойся, я сам позвонил вашей старосте, объяснил, что ты свалилась с вирусом… пару раз перезванивали, спрашивали, как ты, но идти навещать видимо боятся, мало ли…

Она слабо усмехнулась.

– Действительно, лучше не рисковать… А вот ты рискуешь, – притянула его к себе, нежно поцеловала в щеку, – Мой любимый тигренок…

Денис отчего-то слегка покраснел.

– Вижу, ты действительно поправляешься.

– Еще как, – заверила его Настя, думая, когда же, наконец, телефон зарядится и она проверит, насколько сошла (или, напротив, не сошла) с ума.

…Телефон и впрямь зарядился довольно быстро, и когда Дэн ушел прогуливать Лорда, она лихорадочно открыла “контакты”… да, вот несколько непринятых входящих (и один от банкира, срочно удалить, пока Дэн не увидел!), а с неизвестного номера… целых четыре. Она на миг прикрыла глаза, перевела дыхание (спокойно, девочка, расслабься, ты не можешь постоянно бредить, ты сейчас вполне нормально соображаешь, главное – возьми себя в руки…)

Наконец, решилась, набрала в свою очередь номер не такого уж незнакомца, и он ответил довольно быстро, секунд через пять в трубке раздался мягкий мужской голос.

– Сергей? – неуверенно спросила она, потом немедленно поправилась, – Сергей Петрович?

– Да, Настя, это я, – ответил он мягко, улыбчивым голосом, – Я вам несколько раз звонил, но вы, видимо, были заняты…

– Я свалилась с ОРВИ, – ответила она (сердце колотилось, как у пойманной мелкой зверушки, ладони немедленно похолодели), – Видимо, уже в тот день, когда мы с вами встретились, у меня в организме уже бушевал вирус…

– Но сейчас вам лучше? – спросил он с неподдельным беспокойством, и она ощутила, что ее губы непроизвольно растягиваются в улыбке.

– Спасибо, гораздо лучше. Я бы хотела вам вернуть вашу зажигалку… когда вам будет удобно.

– Мне всегда удобно, – его голос определенно потеплел, – Как насчет субботы? Или…

“Нет, только не снова в субботу!” – мысленно воскликнула она, а вслух ответила:

– А если вечером во вторник, такого-то (…) числа?

– Вечером? К сожалению, раньше семи я не освобожусь, сами понимаете, гора работы накопилась, пока валялся в госпитале, теперь приходится разгребать.

– Тогда где-нибудь в половине восьмого… пойдет?

– Пойдет, – легко ответил Волконский, – Но мы предварительно созвонимся, так?

– Так, – согласилась она, услышала скрежет ключа в замке и пыхтение вместе с поскуливанием Лорда, и торопливо попрощалась, – Всего доброго, Сергей Петрович.

– Можно просто Сергей. Поправляйтесь, Настенька.

Настенька? Сердце словно легонько сжала невидимая теплая рука. Настя сердито встряхнула головой, сбрасывая вызов. Не стоит забывать, что он старше нее минимум на четырнадцать лет и называть ее “Настенькой” все равно, что называть так… ребенка. Хотя она давно перестала быть ребенком. Давным-давно… да и была ли ребенком вообще?..

*         *         *

Волконский

…– Некролог? Сергей Петрович, мы… – смазливую физиономию Димы Орлова, лучшего (и, пожалуй, единственного подлинного профессионала-айтишника агентства) начал покрывать неровный румянец, и Волконский с отвратительным чувством понял, что угодил в десятку, – Действительно, кто-то взломал сайт агентства, буквально через день после того, как вы попали в аварию… но мы быстро его удалили, пары дней не провисел! – горячо (пожалуй, излишне горячо) заверил его Орлов.

– И с чьей подачи, вы не проследили? – сухо поинтересовался Волконский (вот что значит оставить подчиненных “без присмотра” почти на два месяца…)

Дмитрий понурил вечно взлохмаченную голову.

– Не успели, шеф. Есть кое-какие соображения, но…

– Просто – не смогли, так и скажи, – “Вульф” почувствовал нечто сродни злости – фальшивый “некролог” провисел на сайте аж два дня, и мало ли кто мог на него набрести… девчонка же (Анастасия) набрела… – И, кстати, приведи себя в порядок, постригись, что ли, распустились… – вышел из “закутка” компьютерщиков, те переглянулись.

– Шеф не в духе, – прошептал Орлов, – Сегодня пашем на пределе возможностей.

Кирилл (молодой парень, не так давно закончивший политех), слегка улыбнулся.

– А як жеж.

“Як жеж” – было излюбленным выражением Игоря Кравченко, первого зама, давнего друга (и бывшего сослуживца) Волконского.

– Кто звонил? – пробасил Кравченко, – Да названивали, не переставая, пока ты там себе устроил долгосрочный “отпуск” на больничной койке. Парни, конечно, отвечали, Ивушкин с Семеновым сидели на телефоне, а что?

– Да ничего, – вздохнул Сергей. Определенно, девушка ему не солгала. И ответить ей могли так, что она расценила аварию, как аварию со смертельным исходом, и некролог фейковый наверняка увидела… Так что с головой у нее все в порядке, просто излишне впечатлительная, в ее возрасте простительно…

Что там себе лгать? После того, как он ей позвонил, а абонент оказался “не абонент”, он испытал разочарование. Ему действительно так хотелось с ней снова увидеться? И Волконский признался самому себе – действительно, хотелось. И не просто увидеться…

Она ему даже один раз приснилась, под утро. В таком сне, какие обычно снятся озабоченным подросткам, он даже слегка устыдился… вот что значит долгое воздержание, вот что значит быть одному… надо было давно завести подругу, на примете (еще до аварии) имелась пара вполне подходящих женщин (и по возрасту подходящих, и по социальному статусу – одна криминалист, другая подвизалась в адвокатуре), но почему-то ни к одной душа по-настоящему не лежала, тогда как девчонка, которой чуть за двадцать, практически на его фоне пигалица…

Да, девчонка его зацепила. И зацепила не на шутку.

Поэтому, когда она позвонила сама (он уже разуверился, что позвонит, да и зачем ей? У нее парень есть, вроде даже живут в “гражданском браке”, к чему ей “старый перец” вроде него, вдобавок, еще и хромой (после травмы правая нога в колене все еще недостаточно хорошо сгибалась и по словам его физиотерапевта, разрабатывать ее Сергею придется не один месяц), словом, когда от Насти все же поступил звонок, он не мог не испытать что-то вроде смутного волнения. Приятного волнения. Хороша, чертовка, и не просто хороша, она еще манкая (так, пожалуй, наиболее точно было бы определить ее сексуальную привлекательность).

“Да не вздумай терять головы, старый дурень,” – сердито приказал он себе. Нынешние девочки слишком хваткие, ушлые, расчетливые, это не романтические дурочки из его времени…

Впрочем, Анастасия на слишком расчетливую особу не походила. Однако, что-то он о ней еще знал, точнее, лишь подозревал, что-то не слишком хорошее… но что именно, вспомнить так и не смог.

Ладно, они увидятся, пообщаются, возможно, посидят в кафе, возможно, прогуляются по сырым весенним улицам, и уж тогда можно будет окончательно решить, что именно происходит – случайный выброс гормонов или…

Другое или его, пожалуй, не устраивало. Точнее, ему не нравилось. Он меньше всего хотел повторения истории десятилетней давности, когда другая (такая же манкая, хоть далеко не такая же яркая и красивая (вызывающе красивая), как Настенька, заставляла его качаться на эмоциональных качелях и раз от раза переживать взлеты, падения, фейерверки и вспышки… а чем всё закончилось? Вначале – трагической потерей ею ребенка на третьем месяце, а после – болезненным (прежде всего – для него) расставанием. Сейчас Лика благополучно растит сына от другого мужчины (причем, его, “Вульфа”, сослуживца), исполняет роль жены, матери, домохозяйки и педагога (на полставки), а он так и не встретил другую, способную всколыхнуть в нем аналогичные чувства, и с одной стороны, это было хорошо, а с другой…

С другой – он удручающе одинок, и встреча с первой же привлекательной (ладно, донельзя привлекательной) девчонкой – и он готов потерять голову. Не иначе, “весеннее обострение”…

*        *         *

Глава 3. Весеннее обострение

…Весна еле продирала глаза и позевывала, лениво просыпаясь. Уже проглядывало солнце, но еще неохотно, не грело, а лишь подмигивало. Лужи на ночь замерзали, зима с наступлением темноты брала реванш. На сугробах образовался наст и не желал таять, верба не выпускала пушистых почек, и коты если повылезали из подвалов, то крайне осторожно, брезгливо обходя замерзшие лужи и начинающие чернеть сугробы.

Северная весна в самом своем начале не может нравиться никому. Определенно.

Денис

…С той злосчастной субботы (я успел уже тысячу раз себя проклясть за то, что не увязался следом за Настей, навестить могилу ее отца (самое дурацкое – это то, что могилы-то она так и не нашла, по ее словам, “заблудилась”, а после ей неожиданно стало дурно (вирус уже тогда начал стремительно действовать в организме – то бишь, питаться и размножаться, отвоевывая “жизненное пространство” за счет здоровых клеток), в общем, с того дня, когда Настенька в горячечном бреду начала нести что-то о “призраках”, я отчетливо ощутил, будто что-то меняется, и меняется отнюдь не в лучшую сторону.

Например, эта зажигалка, “Зиппо”, которая, по словам Насти, принадлежала “призраку” и которую она якобы “нашла” неподалеку от кладбища. Вы вообще часто находите “случайно” дорогие вещи, да еще неподалеку от кладбищ? Вопрос риторический.

Еще хуже было то, что она в бреду пару раз повторила – Сергей, и один – Сергей Петрович. Можно было счесть, что ей мерещился ее папик (который, впрочем, не Сергей, а Станислав), к кому-то она обращалась – “ты же погиб!” (насколько мне было известно, никто из ее знакомых не погибал… или я все же чего-то не знал?).

Едва она немного оклемалась, пришла в норму, я не стал ей рассказывать, что услышал от нее, когда она металась в горячке и определенно бредила. Я просто стал внимательнее прислушиваться к ее словам и… если честно, я был уже почти уверен, что нечто важное она от меня все же утаивает. (Кстати, зажигалку она либо куда-то спрятала, либо выбросила, ибо та мне больше на глаза не попадалась. Как не было и упоминаний ею некоего Сергея (Петровича).

Я с тошнотворным чувством ждал наступления дня, когда она снова надолго отлучится, и ее телефон перестанет принимать входящие вызовы (ведь с этого, собственно, всё и началось, она где-то пропадала, не отвечая на звонки, и я точно знал, что это означает), но никаких отлучек не было, а папик если ей и звонил, то не в моем присутствии. И я, наконец, стал расслабляться. Мало ли, ну, болтала какую-то ерунду, возможно, ее действительно расстроило то, что она увидела на погосте, да тут еще коварный вирус… словом, случайность – это только случайность (как и сигара порой просто сигара). Я не учел лишь одного – расслабляться нельзя никогда. Особенно с той, кого любишь и не хочешь потерять.

*        *        *

Волконский

– Можно, Сергей Петрович? – в дверь его кабинета пару раз дежурно постучали, а после в нее просунулась коротко (едва ли не по-военному) стриженая голова симпатичного парня лет двадцати семи (а если точно – действительно двадцати семи), лучшего айтишника (и по совместительству хакера) агентства – Дмитрия Орлова.

Волконский отвлекся от бумаг, удивленно вскинул брови.

– Заходи… тебя не узнать. Имидж решил сменить?

Орлов машинально провел ладонью по короткому “ежику” своих темно-русых волос.

– Вы ж сами приказали, шеф, привести себя в порядок. Вот я и привел.

– Но не до такой же степени… собственно, не так важно, что у тебя на голове, сколько то, что внутри, – Волконский даже ощутил легкое замешательство. Все же с буйной шевелюрой Орлов смотрелся колоритней. – Ладно, проходи, садись и выкладывай, с чем явился.

Дмитрий послушно прошел в кабинет и устроился на стуле для посетителей.

– Для начала, – словно бы немного смутился, даже слегка покраснел, -Тот ваш вопрос относительно некролога, – изобразил пальцами кавычки, – Это на самом деле был не фейк.

– Не фейк? – переспросил он, гадая, кто тут заработался – Дмитрий или он сам? – Что тогда?

– Не фейк в том смысле, что никто наш сайт не взламывал. – твердо ответил Орлов. -Да и попробовал бы…– коротко усмехнулся и снова посерьезнел, – Дело в том, что, когда случилась эта авария, точнее, уже на другой день, агентство, сами понимаете, стояло на ушах, Игорь Николаевич постоянно висел на телефоне, дозваниваясь до больницы, куда вас доставили, а когда дозвонился, ему ответила какая-то медсестра или фельдшерица, объявила, что вас… в общем, нет. Как позже нам объяснили, вы действительно пережили клиническую смерть, – слегка кашлянул, понимая, насколько щекотливую тему пришлось затронуть, – Ну, один из наших и… короче, поспешил.

Волконский сощурился.

– Не ты ли оказался таким прытким?

Дмитрий поднял на него ясный взгляд светло-карих (надо признать – довольно красивых) глаз и отрицательно мотнул головой.

– Не я, шеф. Я до последнего сомневался. Честно говоря, не хочу его называть… и прослыть стукачом (Волконский подумал, что никому из подчиненных подобного бы не спустил, кроме Орлова. Орлов действительно являлся ценным кадром). Я с ним уже побеседовал. Лично. Надеюсь, он сделал правильные выводы. Ну, а некролог больше полутора дней не провисел, мы его быстро удалили и даже дали опровержение. Вот тогда действительно пришлось врать, что это фейк, – Орлов коротко улыбнулся.

– Хорошо, все прояснилось – и ладушки, – вздохнул “Вульф”, думая, что еще от него утаили подчиненные. Впрочем, эта байда с фальшивым некрологом не стоила и выеденного яйца, если на то пошло. – У тебя всё?

– Всё, – согласился Дима как-то неуверенно, – Если, конечно, та девушка, Анастасия, о которой вы просили навести справки как раз в день аварии, вас больше не интересует.

Анастасия?! Волконского будто что-то торкнуло. Он действительно собирался навести о ней справки, но о том, что в реальности попросил Орлова это сделать… нет, такого он не помнил. Решительно не помнил.

– И что? – осторожно спросил он, уже предвидя, что услышит мало приятного, – Что-то нарыл?

– Да как сказать, – Дмитрий немного замялся, – Собственно, ничего особенного… если, конечно, вас интересовала именно она, а не ее папик, Горицкий.

Если б Орлов сейчас врезал ему ниже пояса, он вряд ли почувствовал бы себя хуже.

– “Папик”?  В смысле…

– Ну, она его любовница, есть такая инфа, да это, собственно, особо и не скрывается, банкир же холост, да и потом, у этих нуворишей – своя мораль…

– Ясно, – Сергей выдохнул, откинулся на спинку своего рабочего кресла, заложив руки за голову. Не бывает так, чтобы всё в этой паршивой жизни было идеально. Да что там идеально, и хорошо-то редко бывает. Ты встречаешь девушку, она тебя заинтриговывает, ты уже мысленно рисуешь возможные перспективы… и в этот момент тебе под нос подсовывают очередную навозную лепешку. Свежую такую, “благоухающую”… -Еще что-то? Если есть, не стесняйся, вываливай уж до кучи…

– Да нет, – немного растерянно ответил Дмитрий, поняв, что все-таки угодил впросак, – Вообще ничего, Сергей Петрович. Она круглая сирота, отец скончался год назад. Закончила бакалавриат на факультете иностранных языков, сейчас учится в магистратуре. Да и при Горицком она числится кем-то вроде референта-переводчика, так что, может, сплетни насчет их, – кашлянул, понизил голос, – Романа – только сплетни, девушка-то, сами понимаете, красивая, мало ли завистников…

– Ладно, если все, тогда свободен, – оборвал его Волконский, стараясь не слишком явно выказывать раздражения, – Надеюсь, больше ни с кем в агентстве ты этой инфой не делился?

Орлов скроил оскорбленную мину.

– Могли бы и не спрашивать, шеф.

– Хорошо. Можешь идти.

…После того, как Дмитрий вышел, аккуратно прикрыв дверь кабинета, Сергей поднялся из-за рабочего стола и, достав из “тайника” бутылку виски и небольшой, “походный” стаканчик, налил в него граммов семьдесят “огненной воды”, выпил (не удержав невольной гримасы отвращения – нет, все-таки коньяк куда лучше… Хороший, разумеется). Вот они, дурные предчувствия – как ни отмахивайся, все равно проявляются…

Он вспомнил, что его насторожило при их второй встрече – на девушке был дорогой песцовый полушубок, да и машина марки “Ауди” была явно куплена не в кредит и не на студенческую стипендию. Да, ее парень, кажется, подрабатывал, она об этом упоминала, но много ли заработает студент? Тогда у Сергея мелькнула догадка о “солидном покровителе”, но он эту мысль задвинул на “задворки” сознания.

Как выяснилось, правильно догадался.

В силу профессии Волконский неоднократно имел дело с компроматом, и данная компра была, если уж честно, вполне “невинной” в сравнении с теми, что периодически ему попадались, и всё же…

Может, позвонить ей и отменить свидание, сославшись на занятость, да забыть ту неприятную встречу на кладбище (не зря же у него мелькнуло – дурная примета, ох, дурная…)? А зажигалка? Хрен бы с ней, мало ли, что дорогая, что это – подарок Лики, давней его любви, предавшей его вероломно и (что там?) просто подло, предавшей именно в тот момент, когда ему была особенно необходима поддержка близкого человека, так что вообще не следовало эту “игрушку” таскать при себе.

Или не звонить, она сама, если надо, перезвонит…

Если надо.

Да и кто он такой, чтобы огульно судить других? Девчонка осталась круглой сиротой, а тут предлагает поддержку такой солидный господин, как президент “Бета-банка”, нужно быть круглой дурой, чтобы отказаться.

Парень у нее постоянный есть? И что? Одно другому не помеха, тут ведь явно речь не идет о насилии, речь идет лишь о свободном выборе.

Другое дело он, Сергей. Он здесь явно третий лишний, так что следует выбросить дурь из головы и действительно искать себе более подходящую кандидатуру, с которой всё будет предсказуемо, спокойно и… скучно. Никаких взлетов и падений, никаких эмоциональных качелей, вообще ничего.

…И тут подлая память снова подсунула – и смешинки в ее глазах, и лукавую улыбку “Ласочки” с иллюстрации Кибрика, и то, как она смотрела на него во время той, последней (всего третьей по счету) их встречи. (“Галлюцинации бывают и зрительными, и слуховыми, и тактильными…” “Слушайте, а вы хам…” “Можно? Я ее вам верну, дня через три… “)

И “Вульф” обреченно понял, что вовсе не желает звонить каким-то “более подходящим” особам, ни одна не посмотрит на него так, как смотрела Анастасия, и не будет болтать чушь, в которой в действительности куда больше смысла, нежели в “дежурных”, банальных, предсказуемых фразах и ужимках женщин в возрасте “чуть за тридцать”, расчетливых, трезвомыслящих, ничему не удивляющихся. Женщин, которые твердо знают, чего хотят. И которые вряд ли дадут ему то, чего хочет он.

А он все равно хотел увидеться с Настасьей. Вопреки всему хотел.

*         *         *

…По городу гуляет грех и ходят слезы падших, – задумчиво продекламировала  Настя, остановившись у гранитного парапета набережной.

– Пастернак, – автоматически отозвался “Вульф”.

Она повернула к нему удивленное лицо.

– Вы поэзией увлекаетесь? Никогда бы не подумала… простите.

Сергей отчего-то ощутил себя слегка задетым. Уязвленным.

– То есть?

Она слегка покраснела. (Настенька еще не разучилась краснеть от смущения).

– Ну, вы ведь человек интересной и мужественной профессии…

“Интересной? Мужественной?” – Волконский мысленно усмехнулся, но именно мысленно. Не хотелось выглядеть в ее глазах прожженным циником (а он все-таки был циником. Хоть и недостаточно прожженным).

– А каких еще поэтов вы любите? Помимо Пастернака. Кто-то еще из представителей Серебряного века?

– Никаких, – честно ответил Сергей, – Вообще поэзии не люблю.

Она недоверчиво улыбнулась.

– Не любите, но… разбираетесь в ней?

– Такое бывает сплошь и рядом, Настя. У меня были хорошие учителя. Мать прекрасно разбиралась в искусстве и литературе.

– Разбиралась? Ее… больше нет?

– Увы. Когда мне было четырнадцать, они с отцом разбились в автомобильной аварии. (Подстроенной той же самой Конторой, где отец добросовестно прослужил до 37 лет). – он говорил максимально сухо. Чтобы девчонка, не дай Бог, не начала слишком горячо выражать соболезнования.

Она опять чуть прикусила нижнюю губку.

– Простите, – сказала тихо, не улыбаясь, – Своей матери я не знала вообще, она… ее не стало, когда мне было четыре года.

Сергей слегка приобнял ее за плечи. Не похотливым жестом, вовсе нет. Похоти он не испытывал. Она была прелестной девочкой, этого не отнимешь, но инфа (которую он сам, дурень, и запросил) уже не позволяла беспечно расслабиться.

Это была та самая помеха, которая, будучи сама по себе небольшой, практически ничего не значащей, все же могла разрушить то, что могло между ними состояться (а могло и не состояться, чего “Вульф” вовсе не исключал). Он машинально нащупал в кармане зажигалку, которую Настя ему вернула, потом достал, бессмысленно чиркнул ею… после чего размахнулся и швырнул презент бывшей возлюбленной в реку.

– Зачем? – Настасья посмотрела на него удивленно и с какой-то опаской.

– Вызывает нехорошие воспоминания, – он весьма криво улыбнулся, – Вы не замерзли? Предлагаю зайти в ближайшее кафе и согреться чашкой кофе, согласны?

Она неопределенно пожала плечами.

– Отчего нет?

…Устроившись за столиком в немноголюдном (но приятном, а следовательно – не дешевом) заведении, они заказали кофе, Сергей еще взял для нее пирожное. Несколько минут сидели молча, затем Настя первой нарушила паузу.

– Простите, но… похоже вы сегодня не в духе?

– С чего вы решили? – в наблюдательности девочке определенно было не отказать. -Кстати, Настя, а что вы сказали своему парню относительно своего ухода? Или ему решительно все равно, куда вы уходите вечером?

Она снова слегка зарделась, опустила глаза, чуть помешала ложечкой в своей чашке латте.

– Он мне верит. Я сказала, что хочу кое-что обсудить с научным руководителем по поводу диплома, – вскинула на него глаза, – А вы что сказали жене?

“Вульфа” позабавила ее типично женская уловка.

– Я не женат, кажется, в прошлый раз вы меня об этом уже спрашивали, нет?

– Если честно, не помню, – она слегка улыбнулась.

– То есть, вы в любом случае встретились бы со мной, даже будь я женат?

Она вскинула на него слегка потемневшие и в настоящий момент – очень серьезные глаза.

– Скорее да, чем нет.

“Черт, да что ты творишь, девочка?” – он не остался равнодушным к ее взгляду (да разве возможно было остаться равнодушным к такому взгляду?!), испытывая нечто вроде смятения.

– Вы же меня совершенно не знаете, – он постарался максимально смягчить тон.

– Вы меня тоже мало знаете, – ответила она спокойно, не отводя глаз.

“А вот тут ты, малышка, ошибаешься… знаю, и даже больше, чем полагалось бы.”

– Иногда спасение именно в незнании.

Она отложила ложечку, которой собиралась продегустировать пирожное, и на ее красивое лицо (красивое и нервное, отметил Сергей машинально) словно бы набежала тень.

– Ладно, я поняла, – опять вскинула на него глаза, только того, что он увидел в них минуту назад, уже не было. В них появилась горечь. – Человек вашей профессии не мог не навести обо мне справки, так?

Он пару секунд пристально смотрел на нее, прикидывая, не отделаться ли какой-нибудь дурацкой шуткой и не перевести ли разговор со слишком скользкой темы, потом решил – была-не была. Она нравилась ему, чертовски нравилась, его тянуло к ней, но пока всё еще можно было отыграть назад. И он подумал, что лучше сразу расставить точки над ё.

– Фамилия Горицкий мне известна, – сказал Сергей негромко, и ее лицо немедленно вспыхнуло.

– Понятно, – пробормотала Настя (именно пробормотала), не глядя на него, и поднялась из-за столика, – Спасибо за кофе, Сергей… Сергей Петрович, но вы правы – мне действительно пора домой. Денис меня наверняка заждался.

Она уже собралась повернуться и уйти, но что-то (что-то? Тот самый порыв, благодаря которому он не прошел мимо, увидев ее на кладбище (и не проехал мимо на ночном шоссе) заставило его подняться и удержать ее за руку.

– Присядьте, – попросил он, и что-то в его тоне (непроизвольно проскользнувшее) заставило ее немного удивленно вскинуть на него глаза и повиноваться.

– Я вам мораль читать не собираюсь, – сказал Волконский, когда они снова оказались за столиком кафе, лицом к лицу. – Меньше всего имею на это право. Но хочу, чтобы всё было ясно изначально – если мы с вами встречаемся, вы не встречаетесь больше ни с кем. Все эти “любовные треугольники”-”многоугольники” хороши в одном случае – если объект находится “в разработке”, в сугубо практических целях. Вы меня, надеюсь, понимаете?

Она смотрела на него с неподдельным интересом.

– Понимаю. В школе одно время зачитывалась шпионскими романами.

Теперь в ее глазах мелькнули смешливые искорки. Волконский в ответ тоже скупо улыбнулся.

– Если б в этих романах описывалась истинная деятельность, вы бы уснули со скуки уже на третьей странице и не захотели дочитывать.

– Неужели всё настолько печально? – она улыбалась, похоже, ему удалось худо-бедно разрулить ситуацию (хоть, конечно, не до конца. До конца было еще ох, как далеко…)

…Посидев в кафе еще около часа (и болтая теперь о вещах, абсолютно нейтральных и незначительных), они снова вышли на улицу. Волконский приблизился к своей машине.

– Садитесь, подброшу вас до дома.

Распахнул дверцу с пассажирской стороны. Она (похоже, после некоторого колебания) послушно села в его “Фольксваген”. Он прошел на водительское место.

…Не доезжая до ее дома примерно половину квартала, остановил машину в небольшом дворике у домов “сталинской” постройки, повернулся к ней лицом. Она потянулась к дверце, но он не позволил, мягко остановил ее руку, после чего развернул ее лицом к себе.

…Поцелуй был невероятно сладок. Невероятно сладок, абсолютно невинен и дьявольски порочен. И, наконец, оторвавшись от ее потрясающе нежных губ, Сергей обреченно понял, что влип.

…Город мягко обнимал густой, темно-синий (почти черный) мартовский вечер. И двое, сидящие в машине, мужчина средних лет и молодая девушка, все никак не могли оторвать друг от друга уже воспаленных губ.

……….

– Мне пора.

– Да. Всё будет нормально?

Она отрицательно мотнула головой.

– Всё уже ненормально, – прошептала Настя, – Но ты не беспокойся, я справлюсь.

Он тихонько сжал ее тонкие (на ум пришло – хрупкие) пальцы.

– Ты все-таки позвони. Как только придешь домой.

– Я пришлю смс.

– Хорошо.

– Не откажешься поужинать со мной… в пятницу?

– Нет, – отрицательно мотнула головой, – Не откажусь.

– И, кажется, ты говорила, что предпочитаешь любую кухню?

– Да, любую.

– Как насчет итальянской?

– Пойдет.

– Постой…

Не мог снова не привлечь ее к себе и поцеловать, только на сей раз не грубо, не чувственно. На сей раз нежно.

– Пусти меня, – прошептала Настя, – Сейчас я обязана вернуться домой.

Он тихонько провел ладонями по ее бархатистым щекам.

– Я понимаю, – вздохнул не без сожаления.

– Счастливо, – бросила она напоследок, выходя из машины напротив не своего, а соседнего подъезда.

– Счастливо, – эхом отозвался Сергей и добавил тише, будто смакуя ее имя. – Настенька.

*     *     *

Анастасия.

Поднявшись на второй этаж, она остановилась на площадке между этажами, присела на подоконник у подъездного окна, достала из сумочки сигареты и зажигалку (отметив, что пальцы ее не очень слушаются), закурила.  В голове царил настоящий сумбур, она поймала себя на том, что хочет одновременно и плакать, и смеяться. Такого раньше с ней не случалось, даже в лучшие моменты с Денисом она себя контролировала, а вот сейчас… сейчас попросту не знала, как быть и что делать…

Если бы папа был жив, – в тысячный раз пришло на ум… Как же ей не хватало отцовского трезвомыслия, его непоколебимой логики и здравого смысла…

“Не обманывай себя, – словно воочию раздался в мозгу глуховатый голос отца, – Ты готова потерять голову из-за человека, которого практически совсем не знаешь. Это весеннее обострение, наваждение, если хочешь… а наваждения имеют свойство проходить так же неожиданно, как и нахлынут”.

“Может, ты и прав, папа, “ – пробормотала она, туша сигарету о подоконник, на котором стояла пресловутая консервная банка с окурками (соседи ведь тоже “баловались”, выходя из квартир).

Может, и прав…

Вот только Насте совсем не хотелось, чтобы “наваждение” прошло.

………………………

Наконец, она направилась к своей двери, но не успела повернуть в замке ключ, как та распахнулась сама, и при взгляде на побледневшего Дениса, серьезного, неулыбающегося (слишком, пожалуй, серьезного), она ощутила, как под ложечкой екнуло. Дэн посторонился, пропуская ее в прихожую, Лорд по обыкновению бросился на грудь, выражая тем самым чистую радость в связи с появлением хозяйки (что умеют делать лишь собаки, да отдельные маленькие дети), и, когда она сняла пальто и разулась, лихорадочно соображая, что скажет своему парню (фактически гражданскому мужу), тот первым нарушил молчание.

– А в нашем доме пахнет воровством, – негромко продекламировал Денис, оставаясь стоять в дверном проеме, ведущем на кухню.

*       *       *

Денис

…Почему я ее не ревновал к банкиру? Ну, во-первых, все-таки ревновал, а во-вторых, я был почти стопроцентно уверен, что она с ним – из голого расчета. И дальше, чем просто связь (меркантильная связь) их отношения вряд ли зайдут.

Какого черта я полез в ее ноут? Да вот полез – и всё. Хотя знал отлично, в соцсетях она выкладывает о себе самый минимум инфы, да и галерея с фотографиями была ею открыта лишь для друзей, которых было не так уж много. И личной переписки она не вела ни с кем, кроме меня и пары сокурсниц (в том числе старости Любаши, с которой они неожиданно стали приятельницами, после того как расплевались с Никой).

Но меня не интересовала ее страница. Меня интересовала история поиска.

И она меня не разочаровала. (Хотя лучше бы разочаровала). Я легко понял, кто этот Сергей Петрович. Руководитель охранно-сыскного агентства “Кондор”. И понтовая зажигалка принадлежала, разумеется, ему. И именно он едва не погиб в автомобильной аварии примерно два с половиной месяца назад (там даже случилась какая-то путаница с его некрологом, вроде, сайт был “взломан”, они быстро поместили опровержение, но я из любопытства попытался уже самостоятельно его взломать, и ничего, конечно, не вышло, там была настолько крутая защита, что, пожалуй, и спецы Пентагона от зависти бы удавились).

Короче, она меня все-таки обманула. Или обманывала.