Читать книгу бесплатно Красная книга богов прямо сейчас на нашем сайте wow-guides.ru в различных форматах FB2, TXT, PDF, EPUB без регистрации.

Возможно, вы о них слышали.

Справедливая Афина и коварный Локи. Барон Суббота и Святая Бригитта.

Кого-то вы можете не знать. Меритсегер, покровительницу мёртвых – или Аммит, пожирательницу сердец.

Это сборник миниатюр, посвящённых божествам, духам и легендам. В него также входит три эксклюзивных рассказа, которые раньше не появлялись в свободном доступе.

Алина Кононова

Красная книга богов

Глава 1

Пролог

У каждой ведьмы есть Дело.

С большой буквы – и никак иначе. Занятие, подготовленное самой судьбой.

Есть колдуньи, которые годами ищут рецепт зелья вечной молодости. Или разгадывают запутанные пророчества. А есть я.

И моё предназначение.

Всё началось в детстве, когда я только начала осваивать дар. Другие ведьмы превращали носы подруг в птичьи клювы или таскали у матерей мётлы, чтобы научиться летать. А я хвостом ходила за бабушкой – и просила рассказать ещё одну историю.

Бабушка много лет провела в свите Гекаты – большая честь для колдуньи. Она путешествовала с повелительницей тьмы через ветер и облака. Участвовала в ритуалах. И, конечно, встречалась с другими богинями.

Бабушка рассказывала, как Фрейя разъезжает на колеснице, запряженной двумя огромными котами. Мокошь устраивает землетрясения. Гермес помогает мёртвым переправиться через Ахерон.

Я не знала ничего, интереснее этих историй.

Иногда кажется, я такая одна. Даже мои талантливые подруги спрашивают:

– Разве Гермес появляется в подземном царстве?

– А что на самом деле случилось с Медузой?

Что уж говорить о других, менее известных богах. О Кимополее, повелительнице штормов. Меритсегер, оберегающей покой мёртвых. О демонах. Девах, живущих в пещерах. Других загадочных существах.

Я пыталась хранить эти истории в памяти, но однажды их стало слишком много. Теперь я всё записываю. Но и блокноты быстро заканчивались; поэтому подруги подарили мне зачарованную книгу, которая могла вместить тысячи страниц.

Книгу с красной обложкой.

Она стала символом моего Дела. Конечно, я изучаю заклинания и варю зелья. Но всё это – лишь инструменты для моего путешествия.

Я сажусь на метлу, чтобы отправиться в новое место. Заглядываю в хрустальный шар, чтобы найти тех, кто может поделиться своей историей. Девушка, женатая на медвежьей стае. Шаман в образе ягуара. Забывчивая жрица Морфея.

Я собираю истории, которые рассказывают живые и мёртвые. Люди и животные. Демоны и богини. Старательно записываю каждую. Составляю красную книгу богов.

Чтобы никто из них не растворился в безвестье.

Полудница

Поправив белую косынку, Людмила пошла вдоль борозды. Рука потянулась к мешочку с семенами на поясе. Этим утром бабушка отправила всех девчонок сеять пшеницу.Лезвие мотыги сияло на солнце.

Людмила вытянула ладонь, но быстро отдёрнула пальцы. Даже не касаясь, можно было обжечься. Металл пылал. Пылало и свежевспаханное поле, от кислого запаха земли кружилась голова.

Или дело было в жарком полуденном солнце?

Пахарь тоже ушёл, бросив мотыгу. Оглянувшись, девушка не увидела ни одного человека вокруг. Только она – и свежевспаханное поле.

Солнце подбиралось к зениту. Опасливо Люда посмотрела на свою тень.

Но та не спешила доставать серп.

Это было новое поле: с каждым годом деревня требовала всё больше пшеницы. Замерев на краю борозды, Людмила вспоминала легенды о Полудницах. Они, опасные и жестокие, рождались вместе с полем.

И умирали, когда с него собирали последний урожай.

Пугливые сестрицы решили отсидеться в доме. Зато Людмила раскрыла мешочек и начала разбрасывать пригоршни семян по борозде. Остальные и до поля добраться не успеют, а она уже закончит.

Бабушка точно похвалит старательную внучку. Может, даже позволит отдохнуть вечером.

Неторопливые шаги, размеренные движения рук. Девушке стало скучно. Она гадала, чем занимаются сёстры. Вспоминала бабушкины сказки: о Леших, Мавках и – Полудницах.

Белые одежды. Острый серп. Глаза, сияющие, как солнце.

Мама и сёстры тоже говорили о них. Не работай в поле в жару – а то встретишь Полудницу. Моргнуть не успеешь, а она замахнётся серпом.

Так и останешься навеки под палящим солнцем.

Зёрна сыпались в землю. Людмила снова вытерла лоб косынкой, обернулась – она едва прошла половину борозды. Солнце почти добралось до зенита.

Мешочек с зёрнами не легчал, а наоборот – становился тяжёлым.

Что говорила мама? «Люда, не спеши. Будешь работать в полдень, она тебе покажет».

Бабушка и её истории о Полуднице. Горячее лезвие мотыги. Раскалённый добела серп.

Мешочек с зёрнами тянул к земле. Пшеница сыпалась вне борозды, липла к потной ладони. Солнце наконец воцарилось на небосводе.

Людмила сделала шаг в сторону – и едва не упала на землю. Пот тёк по шее. Она хотела опуститься на колени, закрыть глаза и перевести дух – а потом вернуться к работе. Закончить, пока не пришли сёстры.

И пока Полудница не появилась.

Замерев на мгновение, Солнце продолжило путь по небосводу. Девушка открыла глаза.

Её простое платье сменилось белыми одеждами. И пусть она лежала прямо на земле – на ткани не осталось не пятнышка.

Она поднялась на ноги. Сощурившись, оглядела поле. Новое поле, на котором ещё ни разу не всходила пшеница.

За спиной раздались голоса – рабочие решили вернуться. Полудница резко повернулась.

Проклятье любящей

Вокруг моего жилища бродят львицы.

Я знаю, звери не причинят мне вреда – она не позволит. По саду разбросана разорванная одежда. Мне жаль этих девушек: они надеялись на знак внимания, а добились проклятья.

Потому что она не спускает подобное с рук.

Должность жреца Кибелы не передаётся по наследству. Богиня сама выбирает тех, кто будет служить ей.

И это великая милость.

От Кибелы зависит, взойдёт ли урожай на полях. Она несёт счастье и процветание. Её просят о покровительстве все: от фермеров до торговцев.

И богиня всегда помогает им – в обмен на поклонение и ритуалы.

Не всем дозволено принимать участие в обрядах. Кибела выбирает лишь самых достойных и самых прекрасных. Юноши, которые орошают жертвенники кровью или кружатся в танце, посвящённом богине, могли бы разбивать сердца дюжинами.

Но они принадлежат только ей.

Встречаются люди достаточно смелые – или достаточно глупые – чтобы соперничать с богиней. Как эти девушки, которые приносили в храм вино для ритуалов.

Они задерживались у алтаря. Делали мне комплименты. Одна даже коснулась ладонью моей руки – оставив лёгкий запах винограда.

Я знал, ничем хорошим это не кончится. Просил их не гневать богиню. Но девушки лишь смеялись и говорили, что Кибела не может забирать всех красивых юношей себе.

Ещё как может.

Должно быть, они следовали за мной до дома. Пробрались в сад. На этом моменте терпение Кибелы лопнуло – и она прибегла к своему любимому проклятью.

Теперь две львицы блуждают по саду, а я снова и снова благодарю её за милость.

Говорят, быть жрецом Кибелы – великая честь. Не знаю, правда ли это, ведь у нас не было выбора. Но это глупые мысли. Глупые и крамольные. Всё, что должно меня волновать – благополучие богини.

Поэтому сейчас я выйду из дома. Доберусь до храма и разожгу пламя в жертвеннике. Львицы не тронут меня. Никто не тронет.

Она этого не допустит.

Повелительница тьмы

Иногда мне казалось, что она – миф. Мрачный кошмар, которым пугают неопытных ведьм. Бледнолицая, темноволосая и эфемерная, она появлялась в моих снах.

Но никогда – не встречалась в реальности.

Первый и последний день месяца принадлежат Гекате. В один из таких меня посвятили в её ученицы. Меня – и других девушек, которые рискнули связать свою жизнь с колдовскими искусствами.

Нас всех привлекают мрачные тайны гаданий и ворожбы.

Нас учат такие же ведьмы. И юные девы с большими глазами и белой, как Луна, кожей; и те, чьи волосы серебрятся от седины.

Временами мне кажется, первые на самом деле старше вторых.

Нас учат птицы. И ветер. И шепот морских дочерей, и тяжёлые голоса дриад. Наша покровительница только наблюдает.

Пока однажды…

Я проснулась в полночь, почувствовав чьё-то присутствие. Острый месяц светил в окно. Ночь выдалась спокойной и безветренной.

А на пороге стояла она.

У её ног лежали три черных пса.

На плече сидел большеглазый филин.

Сама она, сцепив руки в замок, смотрела на меня. Оценивала.

Я не смела сказать и слова. Даже вздохнуть громко не могла. А Геката произнесла:

– Сегодня мне нужна помощница, чтобы разносить ночные кошмары.

Я и поверить не могла в такую честь.

– Одевайся, – бросила она. – Нам нужно спешить.

Загадка Сфинкса

За тысячи лет этот мир сильно обмельчал.

Были времена, когда я придумывала новые загадки каждую ночь, а Луна наблюдала и давала советы. Когда ко мне приходили сотни героев.

Когда я решала их судьбу.

Мои когти были остры. Один взмах крыльев мог устроить бурю. Сейчас он едва поднимает песок в воздух.

Мы – Сфинксы, Кентавры, Русалки, сотни других невероятных существ… Мы все живём благодаря вере людей. Никто больше не ищет нимф в лесах. Не затыкает уши воском в страхе сирен.

Не ломает голову над загадками Сфинкса.

Моя жизнь зависит от тех, кого я отправляла в загробное царство одним взмахом лапы – за трусость или неверный ответ. Какая ирония, не правда ли?

Но мне есть, на что надеяться.

Раз в несколько лет они всё же появляются в пустыне. Герои и героини. Те, кто ищет древние сокровища, или жаждет сразиться с монстрами, столь ужасными, что даже легенды прошлого не могут их описать.

Я жду их. Я готовлю свои загадки.

И пусть даже я исчезну, если им всем суждено погибнуть —

Сфинкс всегда будет справедлив и беспощаден.

Предназначение

Моё предназначение – внушать ужас.

Не знаю, откуда такие, как я, берутся. Кажется, я всегда существовала в этом мире. Бродила по улицам городов, пустынным горным тропинкам, среди деревьев и вдоль океана, оставляя следы на песке.

Мои следы – обычные отпечатки стоп. Мои ноги, руки, волосы – всё абсолютно нормальное.

Вот только лица нет.

Таких, как мы, называют ноппэрапон. Безлицые. Демоны, чьё предназначение – держать людей в страхе.

И я следую ему с величайшим старанием.

Это не так уж и сложно. Достаточно снять шляпу с широкими полями, опустить веер, или убрать длинные волосы от лица – и люди сами разбегаются с криками. А я принимаю другой облик и догоняю их, снова и снова.

Пока не надоест.

Мне бы не стоило жаловаться. У каждого живого существа есть призвание, и я должна прилежно исполнять своё. Я рождена, чтобы внушать людям страх, они – чтобы шарахаться в стороны и убегать, зажмурившись.

Но иногда я хочу, чтобы всё было по-другому.

Хотела бы я узнать людей поближе. Не наблюдать за ними исподтишка, закрывая лицо, а по-настоящему. Поговорить с кем-то, хотя бы о погоде. Обсудить книгу или театральное представление.

Но они кричат: «Демон!» – и убегают.

Наверное, стоит с этим смириться. И я выбираю очередного прохожего: юношу в лёгком кимоно, который медленно идёт вдоль дубовой аллеи.

У него в руках – трость. Надеюсь, не потеряет её, когда будет убегать. Я выскальзываю из переулка, отбрасываю за спину волосы и шепчу:

– Приветствую, незнакомец!

Он оборачивается.

Мы встречаемся взглядами.

Так, наверное, нельзя сказать. Потому что у меня нет глаз, пусть я и умею видеть. У него глаза есть, но – не те, к которым я привыкла.

Они абсолютно белые. Пустые.

Трость постукивает по камням, будто пытаясь меня найти.

– Приветствую! А вы…

Он смотрит мне в лицо: неуверенно, но без страха. Ладонь тянется вперёд, будто пытаясь удержать равновесие.

И я перехватываю её своей.

– Помочь вам? Куда вы направляетесь? Я могу вас проводить.

Он всё ещё в замешательстве, но кивает. Да и я не знаю, что делать.

Обычно в этот момент я остаюсь одна, а крики затихают вдали.

– Я иду в театр, послушать игру на флейте, – говорит он.

– О, я тоже люблю флейту! Жаль, что сама не умею играть.

Трость скользит по мостовой, мои шаги легки, как никогда. Юноша опирается на мою руку и рассказывает о своих любимых пьесах.

Впервые за всё своё существование я иду в театр с кем-то.

И мне это нравится.

Карающий взгляд

Медуза совсем одна на своем острове.

Бушуют волны. Суровое море должно было стать препятствием. Как и острые скалы, и нелюдимый лес.

Но их ничто не останавливает.

Медуза хотела бы остаться наедине с собой. У неё есть шум моря и алые закаты. Лес, в котором можно неспешно прогуливаться. Сад с белыми, нежными цветами.

Но они никак не могут оставить её в покое.

Тёмный силуэт возникает на горизонте: маленькая лодка или целый боевой корабль. Смелые приходят поодиночке; трусливые ведут за собой отряды в крепкой броне, с мечами, копьями, стрелами.

Медуза не боится их.

В её карающем взгляде давно нет ярости. Злость притупилась, как скала, которую точат волны.

Она устала. Она хочет тишины, а не битвы. Статуи воинов остаются в лесу, на скалах… Или в саду – белый мрамор среди белых цветов.

Взглянув в глаза очередному воину, который хотел сделать её своим трофеем, Медуза качает головой.

И уходит смотреть на закат.

Апокалипсис – завтра

Когда-то речи богов были сладки, как мёд. Ты – самая смелая среди нас. Ты – Подруга Победы, сильная и отважная. Ты можешь выдержать все. Пожалуйста, сделай это. Ради нас. Ради мира.

Сейчас я каждый день слушаю крики:

– Ты – тупая идиотка! Медлительная корова! Что тебе мешает шевелиться быстрее, ну что?!

Руки сами трясутся, или я так тороплюсь смахнуть последнюю каплю яда в реку? Далеко внизу вода окрашивается в зелёный. Среди смертных ходит легенда, что она несёт болезни и смерть.

Но есть ещё одна вещь, которой смертные боятся.

– Тва-арь! – раздаётся вопль из пещеры, такой узкой, что можно принять за трещину в скале.

Тороплюсь вернуться, пока не произошло худшее, но – поздно. Скала вздрагивает. Босая нога попадает в расщелину.

Оставляя следы божественной крови на камнях, вырываю стопу из плена. Локи бьётся в путах, и я чувствую, как дрожит весь мир, как приоткрываются веки спящего в бездне змея и других чудовищ, ждущих своего часа. Казалось бы, ещё несколько секунд, и всё придёт в движение, чтобы замереть, уже навсегда – но я поднимаю чашу к клыкам змеи.

Капля яда скользит по глине. Локи откидывает голову на скалу и бормочет:

– Ненавижу тебя. Ты тупая, медленная, отвратительная…

Он не может сбежать – путы сплетены из кишок нашего сына. Единственные путы, которые бог не способен разорвать. Держа чашу над его грудью, погружаюсь в воспоминания.

Чем ещё занимать себя в этой одинокой пещере?

Когда Локи допустили в чертоги Асов, он выделил меня из остальных. Делал самые цветистые комплименты, хвалил моё умение обращаться с копьём, мой голос, мои глаза… Сравнивал мою кожу с мрамором, а волосы – с полноводной рекой.

Сейчас эта река отравлена, а кожа высохла и побледнела.

До сих пор не знаю, хотел ли он породниться с асами или правда влюбился. Но я стала его женой, и другие боги поднимали кубки с мёдом за наш союз. Мы смеялись над предсказаниями о конце света и думали, счастье будет длится вечно.

Но Локи начал отпускать те шутки в сторону богов. Слышали бы они, какими словами меня теперь называют каждый день – и не подумали бы обижаться.

Конечно, я помню, как разгневался Всеотец. Как Локи долго искали и наконец поймали в пещере, похожей на эту. Но наказание ждало не только его.

Нашего старшего сына боги превратили в волка – и в ярости он разорвал на куски младшего. Его плоть Тор взял, чтобы привязать Локи к скале. Скади устроила ядовитую змею над его головой, а Всеотец сурово наблюдал. Но когда я собралась покинуть пещеру вместе со всеми, он преградил дорогу:

– Ты остаёшься здесь, Сигюн, – его голос звучал как рокот грозы. – Тебе нужно быть рядом.

– Но… зачем?

Один кивнул в сторону пленника. Чёрная змея, незаметная среди камней, зашипела. Первая капля яда упала на грудь Локи.

Я никогда не слышала подобного крика. Даже бессмертный Тор вздрогнул. Муж выгнулся дугой, скала содрогнулась, и я едва удержалась на ногах – от ужаса или землетрясения?

– Каждый день яд будет причинять ему невыносимую боль, – голос Одина эхом отдавался в пещере. – Он будет кричать и биться в агонии, вызывая дрожь земли. И если однажды это продлится слишком долго…

Я затаила дыхание. Взгляд единственного глаза Одина прожигал насквозь.

– Вестники Рагнарёка проснутся.

Я не знала, как ответить. А Скади вложила в руки чашу, украшенную рунами.

– Ты жена его, – продолжил Один. – Оставайся рядом, собирай яд и не допускай беды. Спаси нас всех, Сигюн.

– Ты справишься, – пророкотал Тор.

Один за другим боги ушли, оставив меня с чашей, змеёй и бьющимся в агонии мужем. Я даже не успела спросить:

– Как долго придётся это делать? Сколько продлится наказание?

Не знаю, сколько лет прошло: сотни или тысячи. Для бессмертных разницы почти нет. Вспоминаю Асгард, пиры и празднества. Фрейя заплетала мне волосы; Скади протягивала кубок с мёдом – а вовсе не змею, источающую яд.

Разглядывая путы на запястьях и лодыжках мужа, думаю о Вали и Нарви, наших сыновьях. Нормально ли, что я почти забыла их лица? Чаша наполняется так быстро. Но как бы я ни торопилась выплеснуть яд, не успеваю до падения новой капли и криков мужа:

– Быстрее! Не видишь, мне больно?! Тупица! Корова!

В некоторые дни я иду назад намеренно долго. Может, Локи одумается и поймёт, как я нужна ему, как много я делаю, оставаясь в этой пещере. Но он только кричит, громче и громче.

Другие боги навещают меня, но так редко. Не знаю, сколько зим прошло с последнего визита. Хеймдалль заглядывает; Фрейя может принести крынку мёда и новый плащ из кошачьей шерсти. А ещё Скади, её приближение я узнаю по запаху соли и холодному ветру.

– Сигюн? – зовёт она. – Ты здесь?

Где ещё я могу быть?

Локи задремал, и я ставлю чашу на его едва поднимающуюся грудь. Снаружи хлопья снега опускаются на камни, но тут же исчезают, не оставив следов. Иногда так хочу исчезнуть и я. На Скади новый, сияющий нагрудник, волосы собраны в пышную косу. Когда я меняла одежду или хотя бы расчёсывалась? Она поправляет колчан со стрелами и смеряет меня взглядом:

– Последнее землетрясение мы и в Асгарде почувствовали. Что случилось?

– Я попала ногой в расщелину. Вот, – показываю царапины на голой коже.

Я так часто проливала яд на камни – пещера прогнила насквозь, и раны плохо заживают даже на богах. Но Скади едва бросает взгляд:

– Ты не должна этого делать. Змей может проснуться по твоей вине.

– Но я…

– Ты не понимаешь, – перебивает она. – Наши судьбы в твоих руках. Нельзя быть такой безответственной.

– Да, сестра.

Её голос смягчается:

– Всеотец хочет навестить тебя.

– Что, правда? – вырывается у меня.

Мы не виделись с Одином с тех пор, как началось наказание. Неужели гнев сменился на милость?

– Да, – торжественно отвечает Скади. – Он скоро появится. Жди!

– Спасибо! Я так хочу поговорить с ним! Как думаешь, может, он…

– Мне надо спешить, – снова перебивает она. – Жди!

Повторив это, Скади исчезает в снежном вихре. И опять не успела попросить о самом важном: забрать эту чёртову змею.

Заточение в пещере и без неё слишком мучительно.

Качая головой, возвращаюсь к мужу. Чаша почти переполнена, яд вот-вот выльется через край. Подхватываю её и замираю. Проглотить бы разом – и яд сожжёт меня изнутри. Избавит от змеи, пещеры, криков…

– Зачем?

Опускаю взгляд. Локи открыл глаза и смотрит на меня с усмешкой.

– Зачем? – повторяет он. – Не доставляй им такого удовольствия.

В мыслях появляется другой образ, где я выплёскиваю чашу прямо ему в лицо. Яд разъедает кожу, Локи кричит и извивается в путах, камень раскалывается, и на свет вырывается Змей, обрывая не только мои мучения, а знаменуя конец всему.

– А вот это интересно, – Локи смыкает веки. – У нас больше общего, чем кажется, не так ли?

Не зная, что ответить, выливаю яд на камни. Запах смерти и гниения усиливается, но нет времени выходить, змея готова уронить новую каплю. Левая рука тянется убрать волосы с его лица.

– Скоро нас навестит Всеотец.

– Старик? Зачем это? – голос Локи такой мягкий. Будто не было сотен лет оскорблений, а мы прогуливаемся по саду в Асгарде и беседуем.

– Я думаю… Может, он хочет освободить меня? – быстро исправляюсь. – Освободить нас?

Локи смеётся. Когда-то давно мне нравился его смех.

– И не мечтай. Один знает, я не чувствую раскаяния.

– Разве ты…

– О, ни капли! Мы – живые свидетельства его глупости и жестокости, – он косится на ожоги от яда. – Один никогда не освободит меня. И тебя тоже.

– Ты лжёшь! – отстраняюсь от него, чуть не роняя чашу. – Чего ещё ожидать от бога обмана?!

Неожиданно Локи подмигивает мне, совсем как много лет назад.

– Но ты знаешь, как со всем этим покончить. Есть только один способ.

– Много способов, – бормочу я.

– Нет, дорогая. Один.

Сотни – или тысячи? – лет назад сёстры предупреждали, не стоит верить ни одному его слову. Стараюсь так и делать, но ложь Локи проскользнула в голову чёрной змеёй с ядовитыми клыками.

Есть только один способ.

Я знаю, Всеотец мудр и справедлив. Наверное, стоит подготовиться к встрече, а то он не узнает в болезненно худой оборванке Сигюн, Подругу Победы. Глядя на отражение в чаше с ядом, поправляю волосы. Куда исчезла богиня, которую славили в битвах?

Осталась в Асгарде, где остальные боги продолжают пировать и веселиться, пока я собираю яд.

Мысли о прошлом отвлекают: змея роняет очередную каплю. Локи кричит и бьётся в мучениях, мелкие камни летят в пропасть. Спешу подставить чашу под следующую, оборачиваюсь, откидывая волосы за спину – и замечаю его.

Фигура Одина сливается со скалой: чёрный плащ, окладистая борода. Ни воронов на плечах, ни шлема или копья, и всё равно, это он, предводитель Асов, Хозяин Валгаллы. У него власть над всем миром – и над этой маленькой пещерой тоже.

– Отец! – тянусь к нему, едва не опускаясь на колени.

Как давно мы не виделись! Он отправил меня в эту пещеру, но милостью своей может завершить наказание, прямо сейчас. Один переводит взгляд на Локи: тот лежит, распростёртый на камне, закрыв глаза. Будто ему не интересно, будто он не верит, что нас могут освободить!

От голоса Одина дрожат стены:

– Могу я верить в твоё раскаяние?

Стоя на коленях, тянусь к мужу. Скажи: «Да», извинись или заплачь – и я заплачу. И пропадёт всё: змея, путы, пещера. Я смогу пробежаться по лесу, искупаться в чистом озере, почувствовать запах цветов и услышать пение птиц.

А Локи смеётся сквозь сжатые зубы.

– Старый дурак… Ты ведь знаешь ответ!

На лице Одина – ни следа удивления. Он отворачивается, полы чёрного плаща волочатся по камням. Тянусь схватиться за ткань, но прихожу в себя. Сигюн, до чего ты докатилась!

– Отец! – вскакиваю на ноги и поднимаю голову. – Постой, отец!

Один уже у выхода из пещеры. Спешу к нему, крича:

– Может ли кто-то меня заменить?

– Заменить? – он хмурит брови.

Голос дрожит, но я продолжаю:

– Я так давно здесь. Выливаю яд, слежу за Локи. Терплю оскорбления каждый день, много лет подряд! – быстро-быстро моргаю, чтобы не показывать слёз. – Может кто-то другой это делать? Скади? Или кто-то из твоих слуг?

Это не так сложно, справится даже голем, слепленный из глины на скорую руку. Но Один хмурится сильнее, на высоком лбу залегают морщины.

– Что тебе такое пришло в голову? Ты думала, кто-то из богов будет это делать? Может, мне самому взять чашу?

– Но…

– Подумай о нас! О Асах, о людях. Ты здесь защищаешь нас всех от Рагнарёка, – он кивает на скалу, под которой спят чудовища. – Неси свой долг с честью!

– Но я так устала, отец!

Прежняя Сигюн никогда бы этого не признала. Но – где она сейчас?

А Один отвечает:

– Ты не можешь устать от такого благородного дела. Мы все на тебя рассчитываем!

С этими словами он исчезает в вспышке дюжины молний. В глазах ещё несколько минут плавают цветные пятна.

Я остаюсь одна.

Нет, мы остаёмся одни. Возвращаюсь в пещеру, выплёскиваю яд на камни, смотрю, как новая капля срывается в чашу. Локи молчит, но, кажется, я слышу, как он думает.

За столько лет брака мы научились отлично понимать друг друга.

– Я снова прав, так?

Не нужно отвечать.

– Ты навсегда останешься здесь. Как и я.

– Но есть один выход.

Локи усмехается.

Оставив его, выхожу на свет. Начался снегопад, он слепит глаза, привыкшие к темноте. В расщелине скалы отравленная река несёт свои воды. Там, вдалеке, долины Мидгарда; за ними – Асгард, где пируют вечные боги. Те, кого я должна защищать до конца вечности, не ожидая ничего взамен.

Возвращаюсь к мужу. Чаша постепенно наполняется ядом. Он бросает на меня взгляд:

– Что тебя беспокоит, Сигюн?

– Тебе будет больно? – спрашиваю я.

– После стольких лет ты способна проявлять милосердие? – он дёргается в путах. – Вот почему они так долго использовали тебя.

– Ответь на вопрос.

Локи закатывает глаза.

– Это безумно больно. Словно кости варят в раскалённом металле. Но тебе не кажется… – он подмигивает. – …что я это заслужил?

Кажется, бог обмана наконец сказал правду.

– Я был плохим мужем, Сигюн, – выдыхает он. – Позволь мне немного искупить вину.

– У тебя будет мало времени.

– И у тебя. Так насладись им.

Киваю и напоследок касаюсь его щеки. Выхожу из пещеры и бросаю чашу с рунами в пропасть.

За спиной раздаётся первый вскрик. Скала дрожит. С каждой каплей землетрясение будет набирать силу, пока камень не расколется.

Я так часто мечтала о дне, когда Один освободит нас. Отправлюсь к любимому озеру в Мидгарде, возле которого круглый год поют иволги. Сброшу эти обноски и искупаюсь в чистой воде. Да, так и сделаю.

Оттуда я смогу наблюдать, как рушится мир богов.

Глава 2

Море полно опасностей

Стоило сразу понять, что его слова пропитаны ложью.

Он не обещал мне звёзд с неба или золотых гор. Только долгую, счастливую жизнь вместе. Уютный дом. Милых детей.

Я верила каждому слову.

Он говорил, нужно накопить денег. И ему уже предложили работу, на корабле. Несколько месяцев разлуки, а потом он вернётся с небольшим капиталом – и мы поженимся.

Но море полно опасностей: штормы, чудовища, коварные русалки… Он мог и не вернуться.

Поэтому, стоя на коленях, он просил провести со мной всего одну ночь.

И я сдалась.

На следующее утро он отбыл в плавание. Не пролетело и недели, и до меня дошли слухи о том, как он веселится с девушками в соседнем порту.

А ещё через неделю, когда я проплакала все глаза, отец узнал о той ночи – и вышвырнул меня из дома.

Я чувствовала себя обманутой. Раздавленной. Но в то же время я не собиралась грустить.

Я хотела мести.

Легенды гласят, что девушки, добровольно отдавшие себя морю, становятся русалками. Объединяясь с другими сёстрами по несчастью, они скользят в толще воды. Сводят с ума моряков. Топят корабли.

Пристань совсем близко. У меня не осталось ничего, кроме злости.

Я снимаю ботинки, чтобы босиком пройтись по земле, в последний раз.

Вскоре он увидит мое лицо за бортом корабля среди других сестер-русалок.

Вскоре я заставлю его пожалеть.

Горные девы

Потолок пещеры обрушился нам на головы.

Нет, это заговорила паника. Ни одна голова не пострадала. Пара царапин, кому-то придавило ногу или рассекло плечо, но – ничего серьёзного.

Мне снова повезло.

Схватив двух туристов, я поспешила к выходу. Приходилось постоянно оглядываться, проверить не отстал ли кто, не затерялся ли среди темноты и камней. Но – обошлось.

Оказавшись в безопасном месте, мы перевели дыхание. Я в очередной раз напомнила, что пещеры непредсказуемы. То, что казалось увлекательным приключением, в любую минуту может обернуться кошмаром.

– Как вы с этим справляетесь? – нервно спросил один турист.

– Опыт, – соврала я.

Ладно, это была лишь наполовину ложь. Опыт у меня был, и неплохой. А ещё – репутация.

Среди людей, влюблённых в пещеры, меня знают, как Везучую. На моих экскурсиях никто и никогда не получает серьёзных травм. Я выбираюсь из самых опасных мест. Ныряю в узкие, тёмные трещины в скале, и возвращаюсь невредимой.

Однажды я выбралась из запутанной сети пещер без фонарика – просто позволив чутью вести себя.

Если честно: это не совсем чутьё.

Я всегда была такой. Всегда любила мир, скрытый в толще скал. Камень живёт и дышит, и нужно быть совсем бесчувственной, чтобы этого не замечать.

Темнота расступается под лучом фонаря. Тоннели ведут нас в неизвестность. Только в пещерах я чувствую себя по-настоящему спокойно.

Но я испугалась в день, когда нашла её.

Был конец зимы, но в пещере холода не ощущалось. Я шла одна, сжимая фонарик рукой в толстой перчатке. Погружение планировалось коротким, но тоннель петлял и тянулся, не отпуская меня.

Перчатки пришлось снять, куртку расстегнуть: от стен будто исходило тепло. Неудивительно, что это место облюбовали пауки – тонкие нити тянулись по стенам и потолку.

Оказалось, это была не паутина.

Наверное, что-то подобное испытал Тесей, когда нить Ариадны привела его к цели. Я добралась до маленькой пещеры, надёжно скрытой в глубине скалы.

Там лежала она.

Белоснежные волосы волнами ниспадали на камень. Такое же белое платье терялось под ними. У неё было прекрасное лицо: глаза закрыты, спокойная улыбка играет на губах.

Она крепко спала.

Стоя у ложа прекрасной девы, я вспоминала легенду, которую нам рассказывали местные. Хотя её, должно быть, можно услышать в разных уголках мира.

Это цыганская легенда.

На вершинах гор живут кешалии, дочери царя туманов. Неважно, светит солнце или бушует ветер, горные девы поют и расчёсывают свои белоснежные, длинные волосы.

Настолько длинные, что могут дотянуться с вершины горы до леса у основания.

Летом кешалий можно встретить в горах. Зимой они уходят в спячку: прячутся в пещерах. Когда птицы приносят весть о наступлении весны, девы выбираются на солнце.

Я сразу поняла: на этом можно заработать. Снять видео с горной девой. Провести экскурсию в пещеру, где миф становится реальностью.

Позвать всех, чтобы смотрели на неё, вторгались в её сны, отрезали пряди волос себе на сувениры. Я стала бы знаменитой.

Но, не доставая телефон из кармана, я на цыпочках выскользнула из пещеры.

С тех пор мне способствует небывалая удача. Десятки погружений, и ни одной проблемы. Будто опасности обходят меня стороной.

Будто меня оберегает особая сила.

Вывожу туристов на свежий воздух. Пока они фотографируются, запрокидываю голову и, щурясь от солнца, смотрю на вершину горы.

Я слышу, как с неё доносится песня.

Особые подношения

У меня множество лиц – и ни одного лица.

Вы знаете многие из них. Я выглядываю с ваших экранов. Красуюсь на афишах и плакатах. Некоторые даже делают картонные фигуры в виде меня; это приятно.

Это – мои подношения.

Голосов у меня не меньше: они звучат на десятках языков. Я смеюсь, кричу и плачу, а люди слушают, не отрываясь от экранов.

И это – тоже подношения.

Каждый экран увеличивает мою силу. Помню, когда-то моими храмами были тесные кинотеатры, а священными символами – проекторы и плёнки.

Другие боги не воспринимали меня всерьёз. Очередное развлечение смертных, движущиеся картинки, глупая забава.

Они и сейчас так думают.

Меня это устраивает. Это – моя роль, и её исполнение достойно Оскара.

Оскары и прочие премии – тоже подношения, если вам интересно.

Толпа заполняет кинотеатр, выключается свет. Семья устраивается перед телевизором. Усталые сотрудники заканчивают работу и запускают любимый сериал на ноутбуке.

Вагон метро, заполненный людьми, которые опустили взгляды в телефоны и смотрят-смотрят-смотрят.

Мне даже не нужно привлекать последователей: они сами идут на голубой свет экрана. Как и положено божеству, я предлагаю им нечто особенное. Большее, чем реальность.

Они десятки раз пересматривают любимые фильмы. Устраивают марафоны сериалов, один сезон за другим. Обсуждают меня с друзьями и коллегами.

Даже засыпают под мой голос – один из моих голосов.

Я получаю их время. Их внимание. Их любовь. И даже не надо обещать что-то вроде вечной жизни или грозить ужасами ада.

Устраивайтесь на диване. Не забудьте любимую еду. Смотрите на экран. Я покажу всё, что пожелаете.

Только – не прекращайте смотреть.

Самое опасное место

В некоторые ночи река бывает неспокойна.

Говорят, это духи вод не могут уснуть. Утопленницы. Грустные души, которые бросились в реку с камнем на шее – после предательства или несчастной любви.

Теперь тоска и злость стали их камнем.

Мне всегда говорили, что их стоит бояться. Что река ночью – самое опасное место.

Но мой дом намного опаснее ночного берега.

Прошлой зимой болезнь забрала моего отца. Летом мама привела в дом нового мужа. Он хорошо относится ко мне и к моим братьям. Щедрый, добрый, спокойный… Это правда.

Но не вся.

Сначала были долгие, тяжёлые взгляды. Потом он начал оставаться со мной наедине. Сидел рядом, наблюдал, как я вышиваю или готовлю.

Подходил так близко, что дыхание касалось кожи.

Наконец он заставил меня поменяться спальнями с братом. Вместо маленькой уютной комнаты я стала ночевать в проходной. Она больше. Светлее.

Но каждую ночь отчим появляется там – по пути к кладовой или кухне. Замедляет шаг у моей кровати. Тяжело дышит в темноте. Так близко.

Ему не нравится, когда я пытаюсь сбежать. Держа меня за руку, он рассказывает страшные истории про утопленниц из реки. Но пока горячая ладонь сжимает кожу – русалки кажутся более приятной компанией.

Иногда я вижу их в свете Луны. Бледные лица, длинные волосы, глаза, наполненные пустотой.

Иногда среди шума волн я слышу их шёпот. Кажется, они всё понимают. Даже жалеют меня.

А ещё – они предлагают привести отчима к берегу реки.

И всё остальное предоставить им.

Моё созвездие

Сегодня на Олимпе – тишина.

Я замираю в центре зала. Двенадцать могущественных богов – двенадцать богато украшенных тронов. Аполлон, Афина, Афродита… И, конечно, Зевс, непобедимый владыка мира.

Двенадцать неподвижных тел.

Сандалии мягко ступают по мрамору. Он отполирован так, что, наклонившись, можно увидеть своё отражение. Кудри, спадающие на лоб, полные губы, мягко очерченные скулы…

Моё имя – Ганимед. С детства, мне говорили, что я красив, как бог. Конечно, боги услышали это и заинтересовались мной.

Они бы могли уничтожить меня, просто чтобы сбить спесь со смертных. Но Зевс сделал другой выбор.

Он похитил меня и унёс прямо на Олимп. Даровал вечную жизнь, а с ней – вечное место божественного виночерпия. Можете представить, каково это: тысячи лет подавать вино двенадцати злым, избалованным созданиям? А я могу.

За это время интерес Зевса привлекли сотни смертных. Кого-то он одаривал золотом и отпускал, других, которые ему чем-то не угодили, сбрасывал с небес на землю.

В буквальном смысле.

Иногда я слышал их крики. И продолжая недрогнувшей рукой разливать вино, думал —

возможно, это лучший вариант.

Им не приходилось тысячелетиями терпеть злые шутки и прихоти богов. Да, Зевс восхищался моей красотой. Обо мне слагали легенды. Они даже назвали созвездие в мою честь!

Но мне это было не нужно. Зевс делал это для себя, чтобы показать остальным, какую прекрасную игрушку он похитил.

В редкие минуты отдыха я думал о жизни, которой лишился. Я так и не повзрослел, не познал настоящей любви, нежности, дружбы. Не достиг ничего.

Почти.

Ядов, которые могут уничтожить богов не так много, но я смог отыскать один. Несколько капель в амфору, наполненную самым лучшим вином.

Они смаковали свой последний напиток, а я смотрел.

Теперь я остался один.

Я снимаю сандалии, отбрасываю со лба волосы. Столько лет исполнял их приказы и даже не знаю, что теперь делать.

Но там, высоко в небе, сияет моё созвездие.

Возможно, звёзды укажут мне путь.

Русалья неделя

Осталось пережить ещё один день.

Деревня готовилась к гуляниям: уже поставили майский столб, собрали венки из первых, весенних трав. Говорили, на берегу озера видели мавок, которые хихикали и зазывали охотников искупаться.

Это была их неделя, время силы нечистых. Но она заканчивалась – и не только для русалок.

Дарина заболела в начале недели. Первые дни работала, как все, помогала матери в доме и огороде. Но на третий – упала, так и не выпустив из рук метлу.

Пришёл жар, и пот, и слёзы, которые она пыталась спрятать. Лечебные травы не помогали, дни и ночи тянулись долго. К концу недели девочка почти не открывала глаза.

Её выхаживали – как могли. Казалось, вся деревня собралась в доме. Отец, мать, брат и две сестры, родственники и даже незнакомые люди, все просили девочку об одном:

Дожить до конца русальной недели.

Пока мать обтирала лицо дочери смоченным в ледяной воде рушником, отец держал её за руку. Маленькая ладошка полностью исчезала в его, большой и мозолистой. Он рассказывал про мавок, которые заманивают путников в воду и тушат костры в лесу. Про детей, погибших на Русальной неделе, которые не могли попасть в рай, и души их навечно оставались на земле.

Ему вторили все, собравшиеся в избе. Просили девочку подождать ещё немного.

Но за несколько часов до полуночи она навсегда закрыла глаза.

Кто-то пытался утешить родителей. Говорили, что хватило и дождаться ночи, что ребёнок был чистым, невинным, и поэтому его не бросят на земле. Русальная неделя закончилась, никто больше не видел мавок у озера, хотя охотники и рыболовы иногда слышали их заливистый смех.

Весна сменилась летом, лето – осенью и зимой. Прошёл год, семья всё реже вспоминала девочку. Появился на свет новый ребёнок, хлопоты не давали времени тосковать.

Снова пришла Русальная неделя.

Отец Дарины отправился на охоту без единой мысли о дочери. Ему не везло, добыча будто скрывалась от взора. Не желая возвращаться домой с пустыми руками, он остался в лесу на ночь: нашёл тихое, безветренное место, развёл костёр.

Между деревьев мелькнула тень.

Он знал, что мавки могут бродить по лесу, но, сидя около огня, совсем не боялся их уловок. Поэтому только рассмеялся, когда тонкая фигура приблизилась из темноты.

Но рассмотрев её лицо, он побледнел.

Дарина не изменилась, не повзрослела ни на день. Белое платье, распущенные волосы, босые ноги. Его дочь. Так близко и в то же время так далеко.

Она смотрела на огонь со страхом.

И одновременно с глубокой, слишком взрослой тоской.

Белая орхидея

Все знают – жизнь возникла из океана.

Когда я смотрю на волны, ощущаю странную теплоту в груди. Вода, она такая прекрасная и необъятная. Если нырнуть и закрыть глаза – весь остальной мир становится тихим и далёким.

Тело покачивается в невесомости, будто в объятьях матери.

Каждый февраль мы приносим ей благодарности. Йеманжа, богиня-мать, родившаяся из глубоких вод океана, ждёт наших даров.

Все знают, она любит белые цветы и свечи, синие шёлковые ленты, сладости, украшения… Все в этот день собираются на берегу океана, чтобы порадовать богиню.

Кроме меня.

Я сорвала в саду самую белоснежную орхидею, которую могла найти. Повязала волосы голубой лентой, в цвет спокойного океана.

В этот день принято загадывать желания. Просить богиню-мать о чём-то. Но мне не хотелось этого делать.

Я желала просто подарить ей цветок – и побыть рядом.

Но всё пошло не так. Велосипед сломался; на автобус я опоздала. Пришлось бежать: так быстро, как только можно.

Туфли чудом не слетели с пяток. Дыхание сбивалось. Волосы путались.

Я была рядом с пляжем, потная и раскрасневшаяся, когда навстречу попалась женщина в синем платье. И ещё одна. И ещё.

Я сразу поняла, почему они расходились. Но не хотела в это верить.

Поправить волосы. Сбросить туфли. Я наконец добралась до прохладной воды, но какой в этом был смысл?

Лодка уже уплыла.

Весь город собирает подношения в одну деревянную лодчонку. Дрожат огоньки свечей. Сладко пахнут цветы, ягоды личи и кокосовые печенья. Лодку отпускают в море, а когда она скрывается за линией горизонта, Йеманжа принимает дары – и исполняет желания.

Я всё ещё видела её силуэт вдалеке.

Но было слишком поздно.

Пляж пустел. Люди в белом и голубом расходились: смеясь, болтая о своих желаниях и планах на год. Никому не было дела до одинокой девушки, которая потеряла свою ленту для волос, стёрла до крови ногу, но не успела сделать подарок богине.

Шмыгнув носом – так, чтобы никто не услышал – я достала из кармана потрёпанную орхидею.

И положила её в воду.

Цветок быстро унесло волной. Ещё одна почти добралась до моих туфель, брошенных на песке. Нужно было спешить: мне предстояла долгая дорога назад.

Обуваясь, я заметила у воды ещё одну женщину в синем платье.

А потом она меня окликнула.

Не знаю, кто сказал ей моё имя. Но женщина сделала шаг вперёд, вытянула руку, коснулась моей щеки. Пальцы у неё были тёплые. А глаза…

Заглянув в них, я почувствовала, как погружаюсь в воду. И не было больше ничего, кроме невесомости и биения сердца.

Тепло прикосновения пропало. Я открыла глаза – когда успела зажмуриться? – осмотрелась. Женщины в голубом нигде не было. Моя орхидея тоже исчезла.

Только волны с шумом накатывали на песок.

Болотница

Сегодня кто-то провалился в моё болото.

К счастью, это был подросток; взрослого я не вытащила бы. Он разыскивал ягоды – корзинка всё же ушла на дно – увидел мою ежевику и поспешил к ней, не глядя под ноги.

Моё болото не такое уж и опасное. Но мальчишке не повезло попасть на одно из самых коварных мест: глубоких, моментально утягивающих на дно. Кому, как мне, знать, как это бывает.

Пару сотен лет назад в такую же ловушку угодила я.

Я вытащила его не без труда – в болоте не слишком-то часто приходится поднимать тяжести. Он весь был в тине и ряске, кашлял, смотрел диким взглядом…

Я думала: сейчас бросится бежать, сломя голову, ещё споткнётся или на дерево налетит. Но неожиданно он спросил:

– Почему? Зачем?..

Он что, был недоволен спасением? Я так и сказала, наверное, слишком резко. Что с меня взять – я редко общаюсь с людьми.

Он откашлял ещё немного воды, прежде чем ответить:

– Но вы ведь Болотница? Так? Разве вы не должны заманивать путников к себе, утаскивать под воду?

Хотела бы я знать, что ему ответить.

Наверное, он был из деревни – до неё от болота меньше получаса идти. Я тоже жила там, когда-то давно… Пока не попала в ловушку болота.

Я слышала много баек о Болотницах – но никогда не думала, что стану одной из них. Открою глаза под водой и пойму, что сердце не бьётся, а дышать больше не нужно.

Таким, как я, конечно, полагается заманивать людей в ловушку. Но я, честно, так и не поняла – зачем.

В глубине леса тихо и спокойно. Вода в болоте не кажется холодной, даже запах тины стал родным и приятным. Быть может, оставшись здесь, такой юной, я и упустила какие-то радостные моменты в жизни…

Но, как знать, вдруг она была бы полной ужасов и страданий?

Мне незачем заманивать путников в пропасть. Я не злюсь на людей, да ни на кого не злюсь. Я могу разговаривать с птицами и животными, наблюдать за звёздами и просто лежать на дне, прислушиваясь к голосу воды.

Но мальчишке я ответила:

– Больно ты мне нужен! Ещё раз решишь тронуть мою ежевику, точно утащу!

Он всё же сбежал, с ужасом на перепачканном лице. А я, едва сдерживая смех, нырнула назад в болото.

В тот день больше никто не потревожил мой покой.

Глава 3

Медвежья свадьба

Черепа скалятся на осине.

Сотни лет назад, когда наша река была тонким ручейком, а деревни не существовало, медведи спустились в этот мир по стволу осины. Это дерево принадлежит им.

Оно было их первым путём, и оно же – станет последним.

Охота на медведей позволяет нам выживать, год за годом. Сочное мясо, медвежий жир, кости, из которых вырезают амулеты – ничто не останется без внимания.

Голову каждого медведя охотники оставляют на осине, священном дереве. Так зверь может вернуться и накормить нас снова.

А чтобы медведь не затаил обиды – ему предлагают девушку.

Не каждой выпадает честь повеселиться на медвежьей свадьбе. Среди девиц выбирают самую миловидную, чтобы обвенчать её с черепом, который следующим же утром отправится на осину.

Получив в жены такую красавицу, медведь не будет злиться и позволит охотиться на себя снова и снова.

Так говорят все.

Многие девушки мне завидуют: от матери досталась точёная фигура; от отца – большие серые глаза. Кто, если не я, должен участвовать в медвежьей свадьбе?

Уже несколько лет подряд я смиренно принимаю свою судьбу.

Подруги не понимают, как тяжело быть красивой. С детства вокруг меня вертелись мужчины. Норовили коснуться. Ущипнуть. Зажать в тихом углу и тискать, пока не надоест.

Мальчишки, с которыми мы недавно играли вместе. Друзья отца. Взрослые, сильные мужчины – все они не скрывают своего голода. Они бы хотели схватить меня за косы, задрать сарафан и сделать что-то больное и грязное.

Но они боятся.

Трижды я участвовала в медвежьей свадьбе. Этой весной будет четвёртый. Если пойти от деревни на север, можно увидеть сосну, увешанную черепами.

Все это – мои мужья.

Поэтому мужчины смотрят издалека и больше не распускают руки. Многие из них были бы не прочь заполучить меня в жёны – или просто заполучить – но даже самые смелые не решаются встать на пути медвежьей стаи.

Я люблю гулять по лесу в одиночестве. Сидеть у сосны, вдыхая запах хвои. Смотреть в пустые глаза черепов.

А говорили, замужество – это сложно и муторно. Не знаю…

Мне вот очень нравится.

Потерянный зонт

Это я виновата, что всю прошлую неделю вы не видели сны.

Простите. Я не хотела. Мне нет оправданий, кроме ужасной забывчивости.

В тот день я оставила дома зонтик – уже в который раз. Вспомнила о нём по пути к метро. Конечно, не прошло и часа, как сгустились тучи. Они принесли не дождик, от которого можно скрыться под капюшоном, а настоящий ливень.

Безжалостный, пробирающий до костей.

Я уже опаздывала к первому ученику. Путь преграждала стена дождя. Я рисковала добраться до места насквозь промокшей, назавтра проснуться с простудой и потерять заработок за неделю.

В отсеке с забытыми вещами лежал чёрный зонтик: длинный, с изящной резной ручкой. Он смотрел на меня, такой удобный, доступный и всё же – чужой.

Несколько минут я переминалась с ноги на ногу, глядя на него. А потом, когда до начала урока почти не осталось времени, схватилась за ручку и бросилась в дождь.

Я пообещала, что верну его, когда поеду назад, но – снова забыла. Уже сходя с последней ступеньки эскалатора, поняла, что до сих пор сжимаю ручку в ладони.

Ехать назад не было ни времени, ни сил. Я решила вернуть зонт на следующий день – когда снова окажусь на той же станции.

Забыла ли я его дома? Конечно!

Дожди, к счастью, прекратились, и неделю зонт провисел на крючке, между теплым пальто и шарфом. Я ходила к ученикам, вела занятия в маленькой школе, и так уставала, что, вернувшись домой, падала в объятья сна.

Правда это было скорее похоже на выключение света. Я закрывала глаза, проваливалась в темноту и снова открывала их утром – хотя казалось, что и минуты не прошло.

Коллеги на работе тоже жаловались. Администраторка в школе говорила:

– Уже третий день ничего не снится. Раньше я то летала, то гуляла по пляжу, а тут – темнота. Ужасно!

– Я так плохо сплю! – жаловалась мама по телефону. – Каждое утро будто вообще не ложилась!

– Мне три ночи не сниться сон, – на плохом английском повторяла ученица.

Я бы списала это на совпадение или осеннюю хандру. И забыла бы про чужой зонтик – пока не пришло время прибраться в прихожей.

Но на седьмой день мне приснился он.

Я не могу даже сказать, как он выглядит: во сне все кажется таким изменчивым и нечётким. Помню только, что на нём был застегнутый на все пуговицы черный тренч. К этому плащу так и просился черный зонт-трость с изящной ручкой.

Как раз такой висел на крючке у меня в прихожей.

Он заговорил первым, и это было похоже на гром, на самый громкий дождь в мире:

– Наконец я тебя нашел! Ты что, не поняла, какая вещь попала тебе в руки?!

– Эм, я…

– Я уже неделю не могу доставлять сны! – он взмахнул рукой, и я почувствовала дуновение холодного ветра. – Верни зонт, а то нашлю на тебя самые жуткие кошмары!

Я открыла глаза – за окном занимался рассвет. Зонт ждал на вешалке в прихожей.

Кажется, настало время отнести его на место

Граница

У меня на плече шрам в виде полумесяца. Тонкая линия, разрезающая кожу.

Граница.

Я получила его много лет назад, когда только начала помогать семье с работой. Старшие братья и сёстры, родители – все занимались жатвой. Золотистое поле ржи раскинулось перед нами; маленькой мне оно казалось бесконечным.

Все говорили, нужно остерегаться полудня. Стоило солнцу подняться в зенит, работники уходили с поля, стараясь не оглядываться.

Не знаю, откуда они брали силы. У меня от яркого солнца кружилась голова. Ноги становились тяжёлыми. Пока все собирались, я опустилась на колени, на одну минутку. А потом легла, прямо на колючий, свежий сноп ржи.

Мой отдых прервал незнакомый голос:

– Мама не учила тебя не спать под солнцем?

Я открыла глаза. Никогда не видела эту женщину. Белые одежды, в поле в таких не поработаешь. Длинные, спутанные волосы; лицо скрыто под покрывалом, будто она пыталась утаить какое-то уродство.

А в руке – серп.

Я села, тяжело моргая. Солнце вошло в зенит. Мысли в голове сменялись медленно, не сразу я вспомнила, о чём предостерегали родители.

Полудница. Та, кто охраняет границу. От неё мы прятались каждый день, она забирала всех, кто работал или спал под полуденным солнцем.

– Вижу, ты меня узнала, – покрывало соскользнуло с головы, но я опустила взгляд. – А теперь время мне исполнить свой долг.

Не успела она занести серп – я уже бежала.

Время растянулось – секунды превратились в вечность. Солнце замерло в зените, на границе двух половин дня. Я видела свою семью – они спешили в сторону дома, склонив головы. Слышала за спиной её тяжёлое дыхание. Мне стоило раскаяться, пообещать, что никогда больше я не нарушу указания, не буду спать на солнце…

Но времени не было.

Эта минута казалась бесконечной, но и она прошла. Солнце лениво пересекло границу. Я вырвалась из власти Полудницы, бросилась к семье, и всё же чуть-чуть опоздала.

Её серп настиг меня, вонзившись в плечо. Навсегда оставил напоминание.

Теперь, в жаркие времена года, я прячусь в доме перед наступлением полудня.

И вспоминаю фигуру в белых одеждах и с сияющим серпом в руках.

Богиня изобилия

Моё святилище располагается на вершине небоскрёба.

Когда-то прогресс меня пугал. Шум машин, блеск стекла и стали, холод бетона. Я хотела сбежать, подобно братьям и сёстрам. Спрятаться в уютных деревянных храмах, жить в сердцах верных последователей.

Но я смогла взглянуть страху в глаза.

Для богов – это тоже важное качество.

Может, поэтому моё имя известно, а их – забываются. Сусаноо уже почти не называют повелителем ветра. Цукиёми скрылся из виду, будто наступило вечное новолуние. Даже Аматерасу теряет последователей.

Только не я.

Они продолжают строить святилища – в самых неожиданных местах. Обращаться ко мне с молитвами. Раньше они просили великодушную Инари о богатстве и обильном урожае. Сейчас им нужны успешные сделки, и – снова – богатство.

Некоторые вещи не меняются.

К моим храмам всё еще ведут алые тории, священные ворота. Лисицы вьются у подола моего расшитого золотом кимоно. Сладковатый вкус жареного тофу, терпкий запах саке – поток подношений не иссякает.

Я осталась той же Инари, богиней изобилия и успеха.

И неважно, поклоняются ли мне крестьяне в небольшом деревенском храме – или люди в дорогих костюмах, построившие святилище на крыше своей корпорации. Я останусь.

Я буду процветать.

Повелитель кошмаров

Я не был уверен, что этот район города отмечен на карте.

Никто не знал, где находится улица д’Осей. Я часами петлял по окрестностям: ремешок от фотоаппарата натёр шею; пиджак пропитался потом… И только уличный музыкант указал мне дорогу.

Указал, а не рассказал. Кажется, он был немым, потому что не проронил ни слова. Лишь махнул рукой и продолжил терзать свою виолу.

Со струн срывались странные звуки.

Я поднимался по крутой улице, утирая пот со лба. Далось же редактору это задание. Нужно было снять портрет одного писателя с забавной фамилией – чтобы проиллюстрировать рассказ в следующем выпуске журнала.

Название у рассказа тоже было забавное.

Дом вырос из ниоткуда – я чуть не ударился лбом о дверь. Всего два этажа, но они будто тянулись к самому небу, грозились обрушиться на голову.

Я осторожно позвонил. Дверь приоткрылась, будто сама по себе.

Переступая порог, я уже не был уверен, что смогу вернуться.

Никто не откликнулся на осторожный зов. Я медленно пересёк прихожую, толкнул одну из дверей. Это была тесная библиотека: вдоль стен тянулись шкафы, хаотично заполненные книгами. На столе горела лампа. Окно было наглухо закрыто чёрными шторами.

Лишь присмотревшись, я понял – никакие это не шторы. Что-то клубилось за стеклом, что-то тёмное и глубокое. А среди темноты вились огоньки, будто танцующие звёзды. Они гипнотизировали, тянули меня за собой.

Пальцы спустили затвор камеры. За спиной раздались шаги.

Я с усилием обернулся – и захлопнул дверь библиотеки.

Хотелось верить, что это писатель наконец решил со мной встретиться, но в комнате никого не было. Лишь блеснуло что-то вдоль стены: цепочка мокрых следов.

Мокрых следов с тремя пальцами.

Их я тоже снял – на всякий случай. Меня же не просто так сюда отправили. Писатель всё ещё не спешил объявляться.

Нужно было его найти.

Первая ступенька лестницы скрипнула под ногами. Чем выше я поднимался, тем сильнее они стонали, раскачивались, будто грозя обрушиться в любой момент. В какой-то момент я схватился за перила.

А перила вцепились в меня.

Я не могу это описать. Слишком нечеловечно, ненормально это было. Деревянные завитки превратились в щупальца, обвившие руку. Цветы на обоях стали глазами, сотней глаз, впившихся в меня взглядом. Я замер, не решаясь ни идти вверх по лестнице, ни вернуться в прихожую – и лишь свободная рука щёлкала затвором камеры снова и снова.

Щупальце потянуло вперёд. Быть может, я бы исчез в темноте, растворился в белом пятне на карте, если бы не высокий, сильный голос:

– Нет! Отпустите его!

Я очнулся в знакомом парке. Шумел фонтан. Рядом носились дети, прогуливались дамы. Никто не обращал внимания на человека с камерой, который задремал на лавке.

Задремал ли?

Я осторожно поднял фотоаппарат. Руки дрожали. Солнце было невыносимо ярким, но внутри меня поселился странный холод – который не хотел уходить.

Лавкрафт, – вспомнил я ту фамилию. Его рассказ. Его дом. Его фантазии, мрачные, даже безумные.

Я был готов поклясться, что смог их коснуться – или они коснулись меня? Смог унести частичку этой темноты, отпечатанную на плёнке.

Или то был лишь сон? Глупый полуденный сон, которому суждено рассеяться, растаять, оставив меня счастливым и спокойным.

Пальцы сами нащупали крышку камеры. Я распахнул её, подставляя плёнку под солнечные лучи, уничтожая всё, что на ней было.

Превращая кошмар наяву в эфемерный, невинный сон.

Совы остались единственными мыслящими созданиями в лесу

Афина оглядывается через плечо. Там, за спиной, затаилась ночь. Дрожат ветки деревьев, ухают совы. Луны сегодня не видно: Селена отдыхает на Олимпе, и в темноте так просто заблудиться.

Она неуверенно делает шаг вперёд, мелкие ветки и камешки колют ступни. В легкой тунике холодно, мурашки бегут по рукам. Где же её сандалии и поножи из лёгкой стали. Где эгида с головой Горгоны, плащ и копьё?

Они у той, другой.

Ещё несколько шагов, и Афина видит фигуру на поляне. На ней тоже лёгкая туника, только белая, как у муз. В руках она держит флейту, вырезанную из тонкой оленьей кости.

Эта богиня подносит флейту к губам – и по лесу разлетается первый неуверенный звук.

Совы прерывают ночную охоту и слетаются послушать, как из кости и божественного таланта рождается новый инструмент. Они окружают Афину – и ту, что играет, и другую, напряжённо наблюдающую – шелестят крыльями, шепчут:

– Госпожа, вы опять потеряли себя!

Афина мотает головой. Гул сов превращается в гул голосов, и, сделав несколько шагов вперёд, она оставляет себя, играющую на флейте. Лес сменяется городской площадью, где собрались учёные мужи. Идёт голосование, руки поднимаются в воздух, каждое решение вызывает одобрительный гвалт.

– Госпожа?

Она снова видит себя – статуя покровительницы Афины наблюдает за площадью. У этой на плече сидит сова, и она говорит мягко, будто пытаясь успокоить:

– Вам нужно вернуться.

Афина закрывает глаза и бросается назад, подальше от говорящей статуи и этих чуждых мужчин. Она хочет закрыться в тёплой комнате, сесть за прялку и часами наблюдать, как из шерсти рождается тонкая, но такая прочная нить. Как хаос превращается в порядок.

Но спокойствие ей найти не суждено.

Пытаясь найти дорожку, ведущую из леса, она сталкивается ещё с одной. Охает, налетев на бронзовый нагрудник. С него на Афину смотрит лицо, искажённое яростью, змеи переплетаются вокруг головы Горгоны.

Эта, другая, неторопливо поднимается на ноги. У неё на голове шлем, а в руке копьё. И кровь пятнами на лице, плаще и нагруднике. Афина слышит голоса полководцев и крики солдат, видит её, направляющую армии в бой.

Они похожи, но такие разные.

Совы кричат, предостерегая. Афина хватается за голову – наверное, так же себя чувствовал отец. Она не знает, что делать, кем быть. Как уместить в одной себе изобретательницу флейты и прялки, создательницу государства и – мать всех войн.

Но совы, которые, кажется, единственные в этом лесу сохранили рассудок, зовут:

– Вы справитесь! Ваша мудрость всегда позволяла быть всем и сразу.

Афина делает глубокий вдох и поднимается на ноги.

На ней снова любимый нагрудник, в руке – копьё. Но плащ, наброшенный на плечи, соткан из знакомой шерсти. А в голове вертится мелодия для флейты.

Ей удалось собрать воедино все осколки своей личности.

На этот раз.

Дом Анубиса

Гробницу собирались запечатать на закате.

У меня была ночь, слишком короткая, чтобы расслабиться. Накинув плащ, я пробежала по ночному городу и добралась до дома Анубиса.

Я взяла с собой деньги, чтобы подкупить стражника, но тот крепко спал – вместо того, чтобы прислушиваться к темноте. Мне удалось проскользнуть внутрь незамеченной.

Прямо к телу господина.

С детства меня знакомили с искусством врачевания, тайны которого передаются от матерей к дочерям. Мама рассказывала, как лечить раны с помощью мёда, а головную боль – снадобьем из костей рыбы-кошки. Учила прислушиваться к биению сердца, чувствуя каждую погрешность в ритме. А потом смешивать молоко, пиво и сок граната, чтобы их исцелить.

Из четверых сестёр я была лучшей ученицей. Мои лекарства снимают жар, избавляют от кашля, лечат колики в животе…

Кто же знал, чем это обернётся.

Тело лежит на столе, обмотанное льняными повязками. Ноздри щекочет запах масла. Всё имущество, которое пригодится господину в загробном мире, собрано в этой комнате.

Миниатюрная мебель: кровати, кресла, опахала из птичьих перьев. Роскошная золотая посуда. И дюжина ушебти.

Бедняки отправляются в путь в одиночестве. Только знатные люди могут взять с собой слуг и в последнее путешествие.

Не придётся в загробной жизни заниматься тяжёлой работой: слуга-ушебти сделает всё за тебя. У фараонов целые свиты из таких; я слышала про комнаты в пирамидах, заполненные фигурками.

Господин берёт с собой двенадцать. Может себе позволить. Когда-то я согласилась оставить других пациентов и лечить только его семью, соблазнившись щедрой оплатой.

Пришло время столкнуться с последствиями.

Осматриваю ушебти. Несколько слуг с лицами, обозначенными парой штрихов – для простой работы. Пивовар, чтобы готовить любимые напитки господина. Наложницы. Писец, садовник и портниха. А ещё фигурка в белом одеянии с травами в руках.

Это я.

Годами я снимала его головные боли. Помогала, когда колени ныли при смене погоды. Готовила снадобья, если господин позволял себе слишком много вина на пиру. Конечно, он захотел, чтобы я продолжила делать это всё и в загробном мире.

Продолжила служить.

Я не давала согласия на то, чтобы быть рядом вечно. Поэтому я бежала сюда ночью через весь город. Поэтому я беру свою фигурку и прячу её в складках одежды.

Следующая жизнь будет принадлежать только мне.

Разворачиваюсь к двери и вздрагиваю. Тёмная фигура замерла около стола. Различив голову с острыми ушами шакала – быстро кланяюсь.

Я боюсь гнева Анубиса. Боюсь, что нарушила обряд. Но бог отступает в сторону, не сказав ни слова.

Мне бы броситься домой, по пути выбросив фигурку в реку. Но – не могу не спросить.

– Вы меня отпускаете?

Глухой голос будто раздаётся не из уст шакала, а прямо в моей голове:

– Мы всё равно встретимся однажды.

Делу – время

У девицы из сказки – одна судьба.

Неважно, сбегает ли она от злого отца, удивляет всех вокруг чудесами или обманывает престарелого царя. В финале её всегда поджидает мужчина.

Весь город гуляет на свадьбе. Рекой льётся мёд.

Можно ли сбежать от судьбы? Лягушачья шкура, волшебная куколка, несметные богатства – не помогает ничего.

Кому, как не Хозяйке Медной Горы, это знать.

Земля расступается, повинуясь движению руки. Горы меняются, подчиняясь желанию Хозяйки. Её сокровища так велики, что не снилось ни одному царю.

Вот только жениха не хватает.

Хозяйка следит за рудокопами: одаривает трудолюбивых и наказывает лодырей. Она управляет подземными реками, не допуская оползней. Успокаивает землетрясения.

Её царство требует внимания каждодневно. Бывает, Хозяйка только и может, что перевести дух, выпить холодной воды из горного источника, да снова взяться за дела.

Но не всем это нравится.

Слуги пересказывают ей сплетни. Горняки переговариваются, не зная, что Хозяйка слышит каждое слово, оброненное среди пещер.

«Конечно, она в Степана влюбилась».

«Каждую ночь льёт по нему слёзы».

«А каждая слеза – как изумруд».

Хозяйка не знает: злиться или смеяться.

От этого никуда не сбежать. Будь ты Премудрая, или Прекрасная, или сама Хозяйка Медной Горы – изволь влюбиться. Иной они не хотят тебя видеть.

Хозяйка всё же смеётся: не злиться же из-за такой глупости. В недрах горы этот смех отдаётся лёгкой дрожью.

Откинув за спину тяжёлую косу, Хозяйка отправляется по делам. Пусть они рассказывают свои сказки.

Ей есть, чем заняться.

Лабиринт

Этот экскурсовод выглядел не очень надёжным.

У него даже офиса не было: сидел прямо в тени платана рядом с табличкой «Аутентичные экскурсии». Сама табличка была потрёпана, будто он ходил с ней не один год.

Я бы обратилась в фирму понадёжнее: с нормальным офисом, кондиционером, сотрудниками в фирменных рубашках. Здесь, на Крите, таких было немало. Но Егор, которому вечно нравилось всё странное, так и потащил нас к тому мужчине.

– Ты что, а вдруг он мошенник какой-то? – зашептала я, схватив его за локоть.

– Да нет, наоборот, он же местный, настоящий! – переубеждать Егора было бесполезно.

У мужчины правда был греческий акцент, и очень сильный. Седина в волосах, на безымянном пальце кольцо в форме головы быка. Он осмотрел нас троих, кивая:

– Юноша, прекрасно! И девушка, восхитительно! – взгляд перешёл на Костю, моего брата. – Ещё один юноша? Увы, вас взять не могу, закончилось место в автобусе.

Я выдохнула: теперь можно было пойти в нормальное место. Но Костя, не отрываясь от телефона, махнул рукой.

– Я всё равно не хочу ехать! Лучше на море полежу.

Никто больше не обращал на меня внимания: Егор, затаив дыхание, внимал обещаниям об «особенной экскурсии на древние развалины, в агентствах такой нет». Как ни странно, денег никто не просил, оплату пообещали взять по возвращению.

И я позволила себя уговорить.

Следующим утром к гостевому домику подъехал микроавтобус. Наш вчерашний знакомый был за рулём. Видимо, нас с Егором забрали последними: все кресла, кроме двух в самом начале, были заняты.

Шесть девушек и шесть юношей: кто-то дремал, листал путеводители, целился в окно через объектив фотоаппарата. Но снимать было почти нечего – за пять часов дороги мы не увидели ничего, кроме скал и деревьев.

Наконец автобус остановился у странного каменного здания: оно будто врастало в скалу. Место двери заменяла мраморная плита, наш экскурсовод нажал на что-то в трещине скалы – и та отъехала в сторону.

– Ого, вот это технологии! – воскликнул Егор.

– Это место построил настоящий гений! Уже тысячи лет, а всё работает.

Вспышки камер, возбуждённые голоса… Но мне не нравилось это место. Вход был похож на тёмную дыру, из которой веяло чем-то затхлым.

В голове мелькнула мысль: как хорошо было бы вернуться в автобус и уехать. Но экскурсовод уже активно зазывал всех внутрь.

– Проходите, начинайте исследовать лабиринт! Я зайду последним. Для вашей безопасности!

Егор потянул меня за руку. Темнота сдавила, плечи напряглись, дыхание спёрло. Экскурсовод не соврал: в каменном коридоре всё кричало о древности. На стенах сохранились фрагменты фресок, нарисованных умелой рукой.

– Эй!

Я обернулась – а мраморная плита уже закрывала вход. Свет солнца напоследок обжёг глаза и исчез.

Дышать стало ещё тяжелее.

Кто-то бросился к плите и молотил по ней. Другие говорили, что это, наверное, шутка, и сейчас экскурсовод нас выпустит. А я так и застыла у стены с фресками.

В последний момент я успела рассмотреть их. Много лет назад кто-то изобразил на стене две группы юношей и девушек – не было ли их двенадцать, как нас?