Читать книгу бесплатно Космический дальнобойщик и Пылающая Звезда прямо сейчас на нашем сайте wow-guides.ru в различных форматах FB2, TXT, PDF, EPUB без регистрации.

Космический дальнобойщик и Пылающая Звезда
Наташа Денисова

Сборник фантастических рассказов, созданных с любовью к Земле и роботам, которые видят о ней сны.

Наташа Денисова

Космический дальнобойщик и Пылающая Звезда

Фарфоровый воздух

Глава 1

Что на свете случается быстрее: зима, или осень? Осень или зима? Как происходит превращение одного в другое?

Листья, которые становятся снегом, снег, который становится листьями. Однажды город сходит с ума и заключает все времена года в твоем зрачке, словно стараясь обрести бессмертие.

И в этот момент радужная оболочка становится морем, по которому кораблями плывут цветы яблони, укрытые инеем. И сухие листья их рассыпаются от соприкосновения.

Города на севере совсем не такие, как на юге. Они словно бы все время чего-то ждут, закрывают лицо бледными руками из льда.

– Миссис Унум подождите, постойте. Постойте же! – я подхожу ближе – Ах, это не Вы, это всего лишь проекция. Да, мне говорили, что Вы нынче не в наших краях. Как же я могла забыть? Как забыла? Но это красное платье Вам особенно идет. Когда юбки прикасаются к сугробам, кажется, что звучит музыка Бетховена. Но постойте, Вам, должно быть, холодно! – и я набрасываю на нее свое пальто. Одежда падает, красный цвет исчезает, и теперь только мое черное пальто лежит на белом, словно запасное крыло ворона. – Миссис Унум, куда же Вы? Где же Вы?

Я помню, как в детстве, когда мне было лет восемь, мы с моим другом Ингваром нашли скафандр и спрятали в него птичье гнездо. Мы целыми днями ждали, что вот-вот появятся птенцы, и они обязательно будут разукрашены звездами. Мы отпустим их в небо, и они полетят далеко-далеко, с каждым взмахом крыла забывая о Млечном Пути и о нас. О нас.

В мире есть какие-то вечные понятия вроде темноты, моря, весны, жемчужной россыпи молекул воздуха. И вот сейчас, когда век постмодернизма давно забыт, мы смотрим на все как на хаос, как на нелепое сочетание разнородных элементов. В нашем сердце нет порядка. Да. Нет порядка.

Иногда мне хочется найти Ингвара. Не с какой-то определенной целью, как могло бы показаться, это, скорее, движение из пустоты в пустоту, судороги в безвоздушном пространстве. И вот я представляю, как мы встретимся под тем же самым небом и я буду просто молчать. Очень долго молчать. Ведь что есть тишина если не звук?

Наши правительства сейчас озабочены только одной целью – отправить как можно большее количество людей подальше от Земли. Здесь теперь очень мало места. Но я бы сказала, что просто не хватает гармонии. Эта странная реклама «Мы знаем, где твой дом. Мы найдем его для тебя». И сотни людей, которые стоят у пунктов переселения, ожидая, что их увезут на одну из четырех колонизированных планет. Таковы приметы нашего времени. Но только есть одна тайна. Любовь – вот единственный давно забытый дом человеческой души. И нет иного.

Я с нетерпением жду дня, когда ее объявят в официальной моде на чувства. Просто для того, чтобы посмотреть как законопослушные граждане станут искать в своей памяти черты несуществующего. Но вся эта суматоха начнется не раньше, чем через два года. Должно ведь пройти время с последних показов.

Наверное, я не принадлежу к героям своего времени. Однажды кто-то даже сказал, что эти синие глаза как ягоды черники, упавшие в гипертекст из прошлого. Если бы меня спросили о том, в какой эпохе и в какой стране я хочу оказаться – я бы несомненно выбрала конец 21 века, Северный Союз. Кто-то скажет, что это весьма неспокойное время – война США с Китаем за освоение Марса, нефтяной кризис, революция в Австралии… Что же поделать, у каждого столетия свои катастрофы. Это чем-то похоже на книгу, в которой нет положительных героев. Ты не знаешь, кому сочувствовать и совершенно теряешься.

Один из признанных классиков постнеоромантизма 22 века alonso_345 однажды в своем блоге написал о том, что самое далекое и невозможное путешествие на свете – этопутешествие на космическом корабле разума во вселенную собственного сознания. Спустя годы литературные критики почему-то решат, что он намекал на наркотики.

Меня воспитывала бабушка и все детство, да и всю жизнь, я провела в маленьком городе Ойтин на севере Свободной Германской Республики. После распада Евросоюза это достаточно глухое место. Может, и к лучшему. На свете существуют лишь два типа красоты – красота простоты и красота сложности. Первая более совершенна, но ее не отыскать теперь, должно быть… А сложность – сложность повсюду. Кроме моего грустного и печального родного города. Ты идешь по его улицам и это как первое разочарование юности, когда ты узнаешь, что не все песни на свете о любви, не все жизни на свете о любви.

Глава 2

Я работаю корреспондентом в местной газете. Я не знаю, читает ли ее кто-то, ведь все новости сейчас можно найти в интернете, но зато многие пишут нам письма. Настоящие бумажные письма, такие, как сотни лет назад писали друг другу. Требование редактора – почту принимать только на бумаге. Сначала над этим смеялись, а сейчас… сейчас привыкли. Все письма попадают ко мне. В них много недовольства относительно каких-то городских неудобств, истории из жизни и иногда стихи. Зачастую, человека очень легко прочесть – он как неглубокая река, в которой все на поверхности. Ты можешь подойти ближе, потрогать камни, опустить руку и достать до дна. Но иногда ты видишь перед собой океан. Он укрыт листьями, ветвями упавших деревьев и прочим мусором вроде пластиковых бутылок, разноцветных оберток. Но стоит рискнуть и нырнуть глубже – ты попадешь в неведомый бесконечный мир. Новый мир, который ждал отчаянных храбрецов.

Несколько лет назад я стала собирать понравившиеся мне стихотворения из писем для того, чтобы однажды издать сборник. В газете их все равно не публикуют, да и никому они не нужны теперь, наверное… С этого и началась моя история.

Однажды долгим летним утром, когда солнце настойчиво стучится в каждое окно, я как обычно забирала почту – несколько писем, упакованных в неприметные конверты. Придя на работу, я бросила их на стол и огляделась вокруг. Подошла к большому зеркалу. На меня смотрела худощавая девушка с синими глазами и тонкими губами. Бледная, статичная. «Как же ты изменилась, Анна»– сказал бы мне какой-нибудь друг детства, увидев на улице. «Как же ты изменилась, Анна»– подумала я.

Я вновь бросила взгляд на принесенные конверты и заметила лист бумаги, сложенный вдвое, на котором с обеих сторон было что-то напечатано на машинке. Сейчас так никто не делает, ведь есть компьютеры, вероятно это что-то из прошлого, случайный отрывок послания, адресованного не мне.

Я все же решила прочесть. Клочок бумаги оказался рекламной листовкой. Приведу текст полностью:

Компания Осознанных сновидений предлагает свои услуги всем заинтересованным лицам.

Каждую секунду нашей жизни мы совершаем выбор – идем на восток или запад, поднимаем глаза, чтобы поймать взгляд случайного прохожего, или не поднимаем глаза. Роняем монету и оставляем ее лежать на земле, бежим мимо знакомого переулка, боимся конца света, бросаем любимых, не поливаем цветы. Каждую секунду любой из нас совершает выбор. Что, если бы он был другим?

Воздух вокруг наполнен миллиардами невидимых хрупких стеклянных нитей, которые ведут к тому варианту развития событий, который был бы возможен, но никогда, никогда не случится. Фарфоровый воздух.

Есть странная легенда о старых и молодых душах. Порой мне кажется, что я очень, очень стара, что я сотни раз прорастала травой, смотрела на мир испуганной птицей, глазами злодея, предателя, героя, воина. Порой мне кажется, что я знаю все на свете и ничего не может меня удивить.»Фарфоровый воздух»… Как же все очевидно и просто, глупо даже. Зачем я это прочла и чем занимаются подобные компании? Они хотят продать мне варианты собственной жизни? Ведь легко сойти с ума, размышляя над тем, что могло бы произойти, но не случилось. Нельзя так надолго застывать в прошлом – есть риск стать муравьем, увязшим в смоле, которая превращается в янтарь.

Глава 3

Я шла по мокрой от дождя аллее и вдыхала влажный утренний воздух. Через несколько минут я очутилась перед большой деревянной дверью с круглой медной ручкой. Открыв ее, я поднялась на второй этаж и прошла в конец коридора. Так, как было написано в объявлении.

За следующей дверью я увидела серьезного молодого человека в строгом костюме.

– Могу я чем-нибудь помочь?

– Да, я Анна. Анна Айхенвальд. Я пришла по объявлению.

– А, ну что ж, присаживайтесь, Анна. Мы Вам очень рады. Как и Вы нам, только мы осознанно, а Вы… Впрочем, кто знает… У Вас, наверное, много вопросов. Я отвечу прежде, чем они будут заданы.

Наша технология абсолютно безопасна, она основана на теории вероятности. Все это не является абсолютной истиной, конечно, ничто не является абсолютной истиной. Вы рассказываете нам о том, с кем хотели бы встретиться в своих снах, мы извлекаем Ваши воспоминания, затем вычисляем контрольные точки. То есть те моменты Вашей жизни, сделав иной выбор в которых, Вы бы пришли к тому, что в ближайшем будущем встретились бы с указанным человеком. Их может быть сотня, а может быть совсем немного. Только Вы должны понимать, что и тот, кого Вы хотите увидеть, в каждом варианте развития событий будет другим. На его характер повлияют совершенно разные книги, песни, города. Это как круги по воде – мы все связаны и каждое действие любого человека на Земле творит новую историю.

После вычисления контрольных точек с помощью гипноза мы загружаем в Ваше сознание варианты развития событий до настоящего момента и их очередность для снов. Промежуток между каждым таким сновидением составляет три дня. Но помните, что ничего не предрешено и в снах Вы действуете самостоятельно. Несмотря на то, что каждый раз Вы будете спать ровно восемь часов, во сне это время может стать для Вас неделями, месяцами.

– А как я пойму, что просыпаюсь?

– Мир вокруг начнет терять цвет, запах, вкус. Вы поймете. Так вот, продолжим. По сути то, что мы предлагаем – это усовершенствованные осознанные сновидения. Это чем-то похоже на разные жизни. Только есть один побочный эффект: человек, тот самый человек, которого Вы назовете и с которым захотите встретиться, будет видеть обрывки Ваших снов. Мы сами до конца не поняли, как это происходит, возможно что-то связанное с биополем, но это происходит… – и он замешкался – Пожалуй, все.

Я помню, когда я была маленькой бабушка читала мне сказку о прекрасных глазах, которые искали на свете такие же прекрасные глаза, не нашли и сомкнулись. Коротенькая совсем сказка. И мне казалось тогда, что все очень по-настоящему, что где-то когда-то действительно это происходило. Человеку ведь нужно, чтобы все было серьезно, иначе он теряется совершенно, не понимает, где жизнь, а где игра, иллюзия.

Но даже слово теперь утратило смысл. Это ведь не оттого, что человек становится взрослее, с ним происходят какие-то немыслимые ситуации, которые делают его бесчувственным и непробиваемым абсолютно, не оттого, что много слов произносится/пишется. А отчего тогда?

Слова ведь они… Как клятвы. Неужели теперь весь мир превратился в какую-то дурную игру, где все понарошку?

Что может сравниться с ощущением того, что вот он, рядом, совершенно живой человек. Дышит даже и пар в воздухе.

Ощущением того, что скажет он какое-нибудь слово, и что бы на свете не случилось, что бы не произошло, оно останется неизменным. Все исчезнет, а слово это вечно будет.

Я думаю, все дело в том, что старый мир с его бумажными конвертами, живыми цветами и воздушными платьями никак не найдет в мире новом таких же прекрасных глаз.

И вскоре его глаза сомкнутся от печали.

Глава 4

– Ингвар, ты когда-нибудь видел искусственное море? В нем хранятся запасы воды, и когда идет дождь, когда очень долго идет дождь, открывают шлюзы, чтобы выпустить море наружу. Так и моя любовь к тебе. Но я не могу отпустить ее, она слишком дорога мне. Пусть лучше я живу в мире без дождя. Совершенно без дождя. Я никогда не открою шлюзы.

Я совершенно не представляла, как начать разговор и мысленно перебирала варианты. Да, пожалуй этот не так уж плох. Падал снег. Мы не виделись несколько дней и я очень скучала. На улице так холодно, ну почему же он не пришел вовремя? Кажется даже деревья продрогли и наклонились под тяжестью низкого неба. Ингвар… Какое красивое имя… Тихое, словно бы январское, имя. Так называют главных героев фильмов. Наверное, никто не задумывался о том, как тяжело персонажам кино в реальной жизни. То есть я хочу сказать… Тем людям, которые засыпают и просыпаются, ходят на работу, иногда поют, но при всем этом они как будто живут в вечной мелодраме или трагедии. Они не похожи на тех, кто их окружает: мыслят иначе, чувствуют по-другому. И все время ждут, что кто-то произнесет «Стоп, снято. Добро пожаловать в реальность». Но этого не происходит. И не произойдет.

На свете есть только одно явление по силе сопоставимое с любовью – ненависть. Эти чувства вовсе не являются полярными, как принято считать. Бывает, что мы ненавидим тех, кого любим. За то, что зависимы от них, за то, что эта зависимость почти физическая, что наша жизнь без них невозможна, как, к примеру, без легких или сонной артерии. Нам так хочется обрести свободу, ходить в одиночку, дышать во всю силу, не экономя воздух для рядом стоящего на случай наводнения или взрыва, на любой случай. Нам так хочется не бояться.

Мы вместе с Ингваром уже полгода. Я знакома с ним с детства, но так вышло, что в десять лет его родителям пришлось уехать и мы на время потеряли друг друга. И вот в августе, когда я увидела в списке поступивших в медицинский университет его фамилию, я очень долго не могла понять, откуда же я ее знаю? Он вспомнил меня сразу. Первое время мы почти сутками разговаривали. Кажется нет такой темы, которую мы бы не обсудили. Мы учились на разных факультетах, но виделись очень часто. Есть несколько лекций, которые психологи и хирурги слушают вместе. Некоторые студенты шутили, что это все для того, чтобы психологи могли вооружившись невидимым скальпелем раскроить подсознание.

Ингвар подошел почти неслышно.

– Привет, долго ждешь?

– Не знаю, ведь все относительно. Когда я сюда пришла парк еще не был таким белым.

– Ясно. Пока меня не было выпал снег.

– Ты есть всегда.

Глава 5

В одно холодное утро я сидела в полупустой аудитории и ждала, когда начнутся занятия. Мир за окном казался таким далеким и необыкновенным. Глаза устали от белого цвета и я решила что-нибудь почитать, но тут вошел преподаватель, шумный человек лет сорока в недостаточно выглаженном домашним роботом бежевом костюме.

– Итак, история, история последних лет. Сегодня мы поговорим о коммерческой войне между Японией и Северным Союзом, которая завершилась, как вы знаете из выпусков новостей, совсем недавно. Эта война примечательна тем, что на стороне каждой из стран воевали только иностранные наемники. То есть фактически ни одного патриота. Ни одного человека, готового умереть за идею. Вы, наверное, помните красноречивые газетные заголовки о головорезах, садистах. Общество призывало запретить участие наших граждан… Но, насколько я знаю, ничего из этого не вышло. Попробую объяснить. В социологии есть так называемая теория преобладания молодежи. В ней говорится о том, что сочетание большого количества молодых мужчин с нехваткой постоянной мирной работы ведет к большому риску войны. Как вы знаете, за последние тридцать лет это единственная война на Земле. Наша планета перенаселена, и естественно, что хорошая работа достается не каждому. Я думаю, отсюда и появилось у некоторых юношей желание стать военными наемниками. Чужая страна, чужое небо… Не знаю, насколько преувеличены слухи о жестокости таких людей. Впрочем… Впрочем вы сами можете побеседовать с одним из них. Я с удивлением узнал, что в этом году в наш университет поступил некто Вернер, Ингвар Вернер. Он участвовал в этой войне на стороне Северного Союза.

После лекции я долго ждала окончания всех занятий, если бы кто-то спросил меня, сколько я стояла у кирпичной стены возле главного входа – я бы ответила, что всю жизнь. За это время мимо прошли десятки людей с незапоминающимися лицами, и каждый, каждый человек мне казался Ингваром, любой из них мог оказаться им. Наконец тот самый знаменитый Вернер, о котором теперь говорил весь университет, отворил дверь и вышел. Я осторожно поправила волосы и подошла к нему.

– Ингвар, я буду ждать тебя сегодня в восемь. Ты слышишь, я буду очень ждать тебя.

Опустив голову, я быстро ушла, не дожидаясь ответа.

Ровно в восемь он уже стоял на моем пороге, замерзший, серьезный. Вошел, снял куртку, и в комнате запахло свежим зимним воздухом. Он молча сел в кресло и стал смотреть на меня, так, словно был очень рассержен. Почувствовав бесконечность тишины, я начала разговор.

– Сколько стоит твоя жизнь? Сколько стоит моя жизнь или жизнь того человека, шаги которого мы сейчас едва слышим за этой дверью? Одинакова ли эта цена? Как просто, Ингвар, как же просто – выживает сильнейший, не так ли? Самый сильный, у которого достаточно жестокости и решимости. Но нет сильнее слабых. Только красота их души, их нежелание противиться злу и содержат этот мир в хрупком равновесии. Но если бы хоть один из них струсил и выбрал легкий путь – взял в руки оружие и пошел завоевывать себе землю и славу… О, только эта молчаливая святая безызвестность и тишина их жизни позволяет нам с тобой дышать, просыпаться, долго идти по снегу, глядя, как под ногами тают века.

Он молчал.

– Ингвар, я не могу быть рядом с тобой, я не могу находиться с тобой в одной комнате. Я боюсь тебя. Я очень сильно боюсь тебя.

– Послушай, Анна, да, я действительно был на войне, видел много смертей и совершенно неоправданную жестокость. При желании я могу сломать каждую косточку в твоем теле несколько раз. Ты слышишь? Несколько раз. Я могу одной рукой перекрыть нужные артерии и ты сойдешь с ума. Я могу сделать с тобой все, что захочу. Но ты стоишь на расстоянии нескольких шагов и мне страшно даже прикоснуться, чтобы неосторожным движением не сделать тебе больно. Ты думаешь, что хочешь уйти, но это не так. Это не так.

– Какого цвета твои глаза? Скажи мне, какого они цвета?

– Голубые. У меня голубые глаза.

– Почему они серые? Почему они такие серые? Я ничего не понимаю…

Глава 6

Мы сидели в ночном кафе под бледно-апельсиновыми гирляндами, я немного нервничала и не знала, на чем остановить взгляд. Ингвар осторожно взял меня за руку.

– Послушай, какая здесь тишина. Какая здесь удивительная тишина. Иногда мне кажется, что во Вселенной обязательно должна быть планета, на которой нет музыки. И вот люди приходят друг к другу в гости и танцуют под шелест листьев или шум дождя.

– Ингвар, мне снился сон. Как будто я бегу вниз по широкой мраморной лестнице, а за мной летят стеклянные черные птицы. Они хрупкие как елочные игрушки – едва дотронешься – разобьются. И вот они долго-долго летят за мной, а я все бегу, бегу, и лестница не заканчивается. Внезапно я оглядываюсь вокруг и понимаю, что нахожусь в открытом космосе, я поворачиваюсь, а на несколько ступеней выше стоит стул, на котором сидит Миссис Унум, ты должен помнить ее, вспомни. Она сидит в красном платье и что-то шепчет. Я подхожу ближе, чтобы услышать. Оказывается, она читает стихотворение, очень красивое стихотворение, которое я почему-то знаю наизусть:

«не спрашивай по ком звонит колокол

летят проекции соколов

ловить цыплят

пока эта музыка будет тебя усыплять

бодрствуй бодрствуй

луч далекой звезды острым

лезвием

разрезает комнату напополам

где ты была

где ты была»

И когда она заканчивает – птицы падают вниз, рассыпаются на осколки, и пространство наполняется звуком разбитого стекла. Затем я просыпаюсь. Это был такой странный длинный сон.

– Я помню Миссис Унум, но только ведь она умерла давным-давно. Стихотворение мне не понравилось, оно слишком искусственное, далекое от реальности.

Принесли кофе. Я положила в чашку две ложки сахара, немного подождала, пока остынет, и сделала глоток. Кофе показался совсем несладким. Я добавила еще сахара и продолжила пить. Гирлянды почему-то начали гаснуть, Ингвар молча курил, а я глотала безвкусный кофе. Что-то определенно не давало мне покоя. Я заметила, как мужчина за соседним столиком стучал ложкой по блюдцу в такт музыке, которую я не слышала. И тут я все вспомнила. Я опрокинула сахарницу на чашку и расплакалась. «Мир вокруг начнет терять цвет, запах, вкус»…

Глава 7

– Просыпайтесь, Анна, просыпайтесь! Вставайте же, немедленно вставайте! – Я почувствовала, как кто-то судорожно бьет меня по щекам и открыла глаза.

– Ну, неужели… – сказал молодой человек и отошел в сторону.

– Я Вас помню, Вы тот самый парень из Компании Осознанных Сновидений. Только вот имя… Как Ваше имя?

– Грегор, я Вам его не называл.

– Грегор, что же Вы наделали, Грегор?

– Анна, Вы пришли к нам сами. Вы знали, что Вас ждет. К сожалению, я ничем не могу помочь. Готовьтесь к новому сну, встретимся через три дня.

И он ушел.

Мы все время ждем, что завтра будет солнечный день, найдется кто-то, кто будет любить нас, мир вокруг станет невообразимо хорош, нужный поезд придет на станцию по расписанию, все поезда придут по расписанию. Но завтра никогда не наступает и мы проводим свою жизнь в том самом вчера – между прошлым и будущим, неким вымышленным временем, несуществующей материей. Но только представьте, что бы случилось с вами, если бы вам показали другой вариант вашей жизни, то самое «завтра»… Я бы отдала все на свете за возможность вернуться в ночное кафе под бледно-апельсиновые гирлянды. Вымышленное ночное кафе.

Есть такая детская игра, я вам сейчас расскажу. Двое садятся напротив друг друга и смотрят в глаза, кто первый прекратит. Теоретически в нее можно играть очень долго. Но только никогда не садитесь напротив человека, которого любите. Никогда не играйте с ним. Ведь смотреть в глаза часами и ни разу не прикоснуться – величайшая пытка для тех, кто влюблен.

Я заварила крепкий чай и долго стояла, прислонившись к стене. Надела джинсовую куртку, распустила волосы и ушла гулять. Мимо проплывали таблички с номерами домов, светящаяся неоном реклама, окна, в которых горит свет… Если идти по каштановой аллее и поднять голову вверх, чтобы увидеть звезды, – они непременно запутаются между листьев и станет казаться, что звезд не существует вовсе и это только светлячки. Помню как-то давно я читала, что есть теория, будто наша планета, галактика, вселенная – все это не больше цветка в чьем-то более совершенном мире. И однажды, через много-много лет, когда будут изобретены телескопы, мощнее нынешних в миллиарды раз, мы случайно увидим, как далеко-далеко, там, где заканчивается темная материя, маленькая девочка осторожно срывает цветок…

Глава 8

Я сидела на искусственном пляже и строила песчаный замок. Вокруг не было ни души. Вдали слышался гул фабрик, которые работают здесь круглосуточно, солнце едва касалось города. Если внимательно приглядеться – можно увидеть другой берег. В воздухе витает множество ароматов, один из них – запах черемухи, ее совсем недавно привезли с Земли. Наверное, через несколько десятков лет здесь будут прекрасные сады.

Кто-то осторожно, но уверенно прикоснулся к моему плечу.

– Ваши документы, пожалуйста.

Я молча достала из кармана идентификационную карту и протянула ее девушке в форме.

– Хм… – Промолвила она – Айхенвальд. Мисс Анна Айхенвальд. Вы прибыли в Великую Марсианскую Народно-Демократическую Республику для того, чтобы работать, Вы наемный работник, а не строитель песчаных замков. Следуйте за мной.

– Но у меня перерыв, перерыв тридцать минут.

– Насколько я теперь знаю, Вы работаете на керамическом заводе, он в нескольких милях отсюда. Далеко, не правда ли?

– Но я бежала…

Через десять минут я уже стояла у своего рабочего стола. Мои обязанности заключались в том, чтобы вручную расписывать чашки и блюдца, через каждую сотню узор должен был меняться. Мне повезло, я прошла отбор на эту должность благодаря хорошей фантазии и неплохому вкусу. Несложно было придумывать все эти сюжеты, а ручная работа стоит безумно дорого. Я на Марсе уже два года и попала сюда совершенно случайно. Терраформирование почти завершено и здесь совсем как на Земле, только небо другое. За полтора с лишним столетия, что мы провели тут, земные ученые повысили давление атмосферы для того, чтобы вода могла находиться в жидком состоянии, увеличили температуру планеты с помощью ядерных взрывов на полярных шапках, создали искусственный озоновый слой и колонизировали поверхность Марса архебактериями. Все это защитило от солнечной радиации и позволило дышать. Но есть одно существенное отличие от Земли. Здесь только одна страна…

Жизнь – великий шутник, кто бы мог подумать… Я стою на чужой планете, расписываю чашки, из которых, возможно, будут пить люди, никогда не видевшие Земли, прекрасной Земли, невообразимой, невозможной Земли. А когда-то я мечтала стать доктором. Мои размышления прервала Джия, девушка, которая работает главным администратором завода. Она вошла и равнодушно сказала:

– Председатель профсоюза хочет Вас видеть, Мисс Айхенвальд. За десять минут до конца рабочего дня он будет ждать Вас в кабинете номер 1248. Надеюсь, у Вас не земные часы. Помните, что сутки на Марсе – 24 часа 39 минут и 35 секунд. Время идет иначе. Не опаздывайте.

Кто этот председатель профсоюза и что ему от меня нужно? – думала я – я так не люблю все эти парады, концерты, благодарственные речи, официальные приемы. Меня все устраивает и я просто расписываю чашки. Одна ветвь черемухи, две ветви черемухи, сотни ветвей черемухи…

Ровно в 17.50 я постучала в названный кабинет. За дверью раздалось громкое

«Входите, Мисс Айхенвальд».

Человек за столом сидел спиной и, услышав мои шаги, обернулся. Он молча подошел и посмотрел мне в глаза, словно стараясь разгадать какую-то тайну. Его лицо показалось мне очень знакомым, но я никак не могла понять, откуда же я его знаю. Если он родился на Марсе, то мы точно не могли встречаться раньше. И эта его ухмылка. Все очень подозрительно.

– Я слышал, Вы хорошо бегаете, Анна?

– Да, неплохо. Когда есть стимул. В данном случае мне очень хотелось увидеть Лунное Море утром.

– Глупое название, не считаете? Почему Лунное? Ведь мы на Марсе.

– Знаете, в земной литературе Луна является символом красоты, загадки. Возможно, поэтому. Отсюда ее почти не видно, но воспоминание…

– Не стоит читать лекции, я знаком с земной литературой, я здесь только восемь лет.

– Да, я учла Ваше замечания насчет прогулок в обед. Я могу идти?

– Вы можете бежать, Анна. На соревнованиях в это воскресенье. Восемь часов утра, 56 стадион. Наденьте красное, помните, в какой мы стране.

В этот момент в дверь вошла Джия.

– Мистер Вернер, за Вами приехали.

Глава 9

Я не знала, зачем иду на эти дурацкие соревнования. Нелепая случайность… Но как равнодушно он произнес мое имя, словно и не помнит его вовсе. Высокомерное уточнение о земной литературе, хм… Ему не хватало разве что сигары в зубах, как в стародавних фильмах о гангстерах. Хорошо, что здесь нельзя курить, какое счастье. Меня развеселила собственная непроизнесенная шутка, и я шла по широкой, наполненной утром улице с той самой улыбкой, которая бывает у людей, немного влюбленных в мир, пускай даже чужой мир. Я думала о том, куда же подевался десятилетний мальчишка со смешной челкой и неосторожным румянцем. Я вспомнила, как однажды мы с Ингваром гуляли по заброшенной ферме, за мной пришла бабушка, он очень ее испугался и спрятался под яблоней. Была осень и яблоки то и дело срывались вниз. Одно из них угодило господину председателю профсоюза прямо по голове, и он, осознав, что бабушка его заметила, убежал.

Я тихо подошла к мистеру Вернеру и произнесла:

– Я слышала, Вы хорошо бегаете, Ингвар.

Он обернулся, холодно посмотрел на меня и кивком указал на дорожку.

Прошло около недели с момента соревнований. Я стояла у окна и смотрела, как сумерки медленно опускаются на город Юнфу 2. На Земле есть такой же, только без номера. Интересно, что сейчас происходит там? Тысячи людей совершают тысячи движений. Кто-то спит, кто-то работает, кто-то с помощью нейрошлема читает чужие мысли, кто-то, как я, стоит у окна, кто-то смеется. Вы никогда не задумывались о том, почему теперь все вокруг постоянно смеются? Развлекательные ток-шоу, веселые песни, забавные наряды… И вот ты смотришь на все это и думаешь – какова же причина? В чем состоит радость от странной насмешки или несоответствия какого-то человека общепринятым нормам? Идет кто-нибудь по улице осторожной нелепой походкой, или сказал этот кто-то что-то глупое, невнятное – обязательно нужно рассмеяться, теперь так принято. Зачем же все это? Вероятно, чтобы не сойти с ума от беззащитности, в которую мы все закованы. Казалось бы, здесь совершенно другая планета, но люди, как и прежде, боятся быть собой: общаться только с теми, кто нравится, делать лишь то, что хочется, идти против системы и побеждать. Мои размышления прервал телефонный звонок. Это из рекламного агентства, месяц назад я воспользовалась программой, которая заключается в том, что их компания оплачивает все счета за жилье, взамен этого я выслушиваю коммерческие предложения еженедельно около получаса. Возможно, это не очень хорошо, но я просто снимала трубку и оставляла ее на столе. Я жила в маленькой квартире на 44 этаже. Такие предоставляют всем, кто приехал на Марс по контракту. Сначала я хотела выбрать что-нибудь пониже, но потом решила преодолевать страх высоты. А еще – ведь это прекрасно – смотреть, как ночью где-то там внизу гаснут огни.

На следующее утро Джия подошла ко мне и сказала, что Вернер снова хочет меня видеть. Без десяти шесть, как и в прошлый раз. Мне было все равно, и я равнодушно восприняла ее слова. В назначенное время я отворила дверь. Коричневое платье на мне было испачкано краской, волосы небрежно заплетены. Я очень устала тогда, в тот вечер, и у меня совершенно не было настроения разговаривать.

– Знаете, Анна, последнее время мне не слишком нравятся Ваши блюдца. – иронично произнес он – Узоры печальные, все в синих тонах. Почему?

– Для этого нет какой-то особенной причины. Просто все именно так, а не иначе. Вы ведь не можете ответить, почему когда идет дождь, даже контролируемый, по климатической программе, – с неба падает вода, а не одуванчики.

– Ну как же, любой, кто знаком с мироустройством объяснит Вам…

– Мир – это лишь то, что заключено в нашем сознании. Возможно, его вовсе не существует. Возможно, мы с Вами только чья-то мысль.

– Послушайте, мне кажется Вы не совсем подходите для этой работы – Ингвар встал с кресла – Вы слишком мечтательны, Анна, далеки от реальности. Но кто знает, я могу помочь Вам остаться. Только что же я получу взамен?

– У меня нет денег, – заговорщически, едва сдерживая смех, сказала я.

Ингвар улыбнулся и ничего не ответил. Он продолжал ходить по комнате.

Вдруг свет в кабинете погас: на улице, вероятно, началась настоящая гроза. Вокруг стало совершенно темно – здесь не было окон. Так принято нынче на крупных предприятиях – происходящее за стеклом мешает сосредоточиться. Я больше не слышала шагов. И только голос за спиной тихо произнес:

– Неужели Вы думаете, Анна, что мне действительно нужны Ваши деньги? Все гораздо сложнее. Только один поцелуй земной девушки.

– Я не люблю бульварные романы. Текст Вы, вероятно, взяли оттуда?

– Боюсь, я единственный его автор.

– Здесь темно. Мне страшно.

– Но неужели когда Вы закрываете глаза – Вы не видите полярные сияния, дикие травы, не чувствуете запах осени, не слышите шум стратосферы? Темнота ведь это то же самое, как если бы кто-то закрыл глаза.

– К чему все это, Ингвар? Сейчас я слышу только твой голос. Но отчего-то он заключает в себе все небесные и земные звуки. Ты это знаешь. Зачем тебе мой ответ?

Я почувствовала, что он подошел еще ближе, совсем близко.

– Я сразу узнал тебя. Как я мог не узнать? И мне действительно не нужен ответ.

Глава 10

В новостях говорили что-то о планах увеличить на Марсе добычу полезных ископаемых, о том, что в здешней столице открылся фестиваль кино, анонсировали концерты музыкальных групп на открытом воздухе. Все это звучало для меня как описание одного какого-то события, неразличимо совершенно, информационный шум. Я так давно не видела Ингвара. Прошло около месяца со времени нашего последнего разговора. Из-за грозы в тот вечер оборвались провода – увы, здесь приходится использовать проверенные технологии прошлого. Некоторое оборудование на заводе вышло из строя, было очень много работы. А он уехал как-то незаметно, даже не знаю, куда. Все это время я писала ему короткие письма, которые не отправляла, разумеется, ведь у меня не было адреса.

Первое письмо.

Знаешь, я теперь больше совсем не говорю о любви. То есть я подразумеваю ее, конечно, когда рассказываю о красоте крыльев самолета, финансовом кризисе, об искусственно выращенных цветах, сломавшемся телефоне, я подразумеваю ее вне зависимости от того, о чем идет речь. Но чтобы вот так прямо – нет не говорю. А утром, когда просыпаешься, темно еще… Так вот, так холодно, словно ты на Земле. Кажется, что вот-вот наступит это самое время рассвета и ты озябнешь совсем. Что еще рассказать? Я раньше думала, что когда становится человек взрослым – ему открываются невероятные тайны, он начинает разбираться в механизмах мироустройства… Но почему-то со мной всего этого не происходит. А вообще молчание – худшее из наказаний. Кто только придумал все это – молчать, когда от тебя ждут хотя бы одного какого-то слова. Это эгоистично очень, нечестно. Ведь если разобраться – кому каждый из нас нужен? Небольшой горстке людей, да и то не навсегда, наверное. Я недавно вспомнила, как однажды смотрела в кинотеатре фильм, в зале было всего два человека. Сюжет еще такой сложный, о смерти. И вот зрители постепенно приходили, усаживались на свои места, а середина фильма уже, и к концу даже подходит. И вот когда включили свет – вокруг меня был полный зал. Все ведь рано или поздно придут смотреть это кино, не так ли?

Второе письмо.

Сегодня были такой странный день, он прошел настолько незаметно, что, кажется, я только что открыла глаза. А вообще я сбилась со счета, не различаю дни больше. Сплю по четыре часа в сутки, не устаю совсем почему-то. Помнишь ты мне говорил о синем цвете, что его слишком много? Я заменила его на коричневый. А еще я рисую теперь иногда, не только чашки расписываю, в смысле. Вообще зря люди пренебрегают монотонной работой, она развивает способность размышлять над тем, о чем не задумываешься обычно, позволяет погружаться глубоко в себя, видеть самые незначительные изменения собственной души. Так вот, у меня есть идея нарисовать серию картин о Северном Союзе, которая заключала бы в себе противопоставление обычной жизни людей из маленьких поселков и красоты далекого космоса. Дети на крыше ободранной панельной пятиэтажки, любующиеся красными вихрями Юпитера, девушка у закрытого продовольственного магазина, глядящая на неподвижную Туманность Андромеды… Но у меня не хватит мастерства для всего этого, наверное.

Третье письмо.

Мы когда разговаривали с тобой последний раз – была гроза. Здесь они не такие, конечно, как на Земле, но ты только вспомни тот шум деревьев, потоки воды, падающие на асфальт. Ты и боишься немного, но, все же, хочется выйти на улицу, стоять под срывающимися вниз листьями, дышать этим влажным холодным воздухом, чувствовать свою слабость в сравнении с дикими необузданными ветрами. Так хочется жить. Я купила недавно в супермаркете на центральном бульваре диск с записями звуков с Земли. Знаешь, мне кажется, что в том, что здесь продают такие редкости, еще и на ветхих носителях, есть какое-то особенное очарование. Вот пишу тебе сейчас и слушаю ночь в Барселоне, город такой в Испании. Ну, ты знаешь, конечно, чего это я.

Четвертое письмо.

***

один два восемь четыре девять

психогенную тишину нарушает робот

что вам нужно чай или кофе

что вам нужно чай или кофе

мне необходимо избежать авиакатастрофы

во внутренней монголии

не то чтобы имелось в виду географическое наименование

просто кажется мое сердце хочет открыть все краны

просто кажется мое сердце давно стало ненастоящим

и хотя оно сделано из живой ткани

это не то сердце которое тоскует по океанам

родной земли

далекой родной земли

Пятое письмо.

Меня не покидает ощущение, что ко всему в мире я отношусь слишком серьезно, к человеческим словам, поступкам. Но это ведь правильно, так и должно быть. Только происходит как в той истории про царя и колодец, выпив воды из которого все становятся сумасшедшими. Ты помнишь, наверняка, эту легенду. Воды не было, жители города утолили жажду и сошли с ума. Правитель не стал этого делать, и сумасшедшим сочли его…

Я не закончила писать пятое письмо, в дверь позвонили. Это был незнакомый человек в строгом костюме, он был немного взволнован, но старался это скрыть.

– Мисс Айхенвальд? Я Дэвид Хо, я работаю в частной клинике, в психиатрическом отделении. У нас есть один пациент, он хочет Вас видеть. Он сказал, что не будет принимать лекарства, пока Вы не придете. Как хорошо, что мы так быстро нашли Вас в реестре граждан.

– Как имя Вашего пациента?

– Мартин, – неуверенно произнес он.

– У меня нет таких знакомых.

– Возможно, Вы просто забыли, не придали значения? Поверьте, это очень важно. Мы гарантируем Вам безопасность – и он показал свою идентификационную карту, где в графе места работы действительно была указана Двадцать третья частная клиника.

Я быстро набросила на плечи джинсовую куртку и мы вместе выбежали из квартиры.

Глава 11

Мы вошли в палату и ко мне тут же подбежал бледный измученный болезнью человек. Перед тем, как мы отворили дверь, он, вероятно, прятался где-то в углу комнаты. Вдруг он закричал:

– Вспоминай! Вспоминай! Посмотри, как в моих глазах, как в его глазах – он указал на Дэвида – отражается то, что ты забыла. Ты слышишь это в тишине, в музыке, в моем голосе. Вот кто-то поднимается по лестнице. Слушай, слушай, вспоминай! – и Мартин начал лихорадочно трясти меня за плечи.

Я очень испугалась. Я не знала, что нужно от меня этому странному человеку. Я с трудом вырвалась и отбежала в сторону.

– Не подходите ко мне. Я закричу. Мне нечего Вам сказать. Я ухожу.

Я вышла из здания и расплакалась. Мне вовсе не хотелось этого делать, все случилось непроизвольно. Какая-то удушающая, щемящая тоска сжимала мое сердце. Ведь все хорошо, правда хорошо. Я старалась дышать глубже и остановилась для того, чтобы посмотреть на дрожащие от холода звезды. Они не дрожали, конечно, это я придумала все так. Мне нужна была передышка. Я закрыла глаза и почему-то в памяти возникло стихотворение, которое я не читала даже никогда, как будто кто-то отчетливо произносил его в моей голове…

*

вот так улитка преодолевает расстояние

в сотню земных лет

так корабли отправляются с края ванной

на тот свет

мой друг нет ничего невозможного

мы лишь только мысль

и так тревожно нам

так тревожно нам

воздух весь

наполнен твоим дыханием

и мхом зарастают раны

все что ты строишь

уже руины

На улице похолодало и я пришла домой совсем озябшей. Здесь все было таким чужим. О, как одинок был человек на Земле. Он искал, искал, и вот наконец нашел что-то вроде другого мира, ненастоящего, искусственного. Но изменилось лишь то, что окружает. Поиск никогда не будет закончен, он как будто вмонтирован в само существо. И это трагедия, настоящая трагедия, без которой невозможно движение.

Я чувствую себя потерянной в этом мире. Как ребенок, которого оставили у какого-то неприметного здания, и он все ждет, когда же за ним вернутся, а никто не приходит, потому, что всем все равно. Наступает зима.

Кто же заразил нас всех этой чумой равнодушия? Где тот самый нулевой пациент? Отведите меня к нему. Он жив? Хотя жизнь ведь теперь как смерть и смерть как жизнь.

Глава 12

Этот человек, Мартин, не давал мне покоя. Я никак не могла понять, кто он, но чувствовала, что мы с ним как-то связаны.

Это словно бы связь внутреннего мира с внешним, какая-то потерянная нить.

За окном было так темно. Интересно, что делает Бог по вечерам? Знает ли он, как это – ехать в старом чешском трамвае и слушать, как он наполняет звоном улицы? Знает ли Бог, как падают листья мгновенно, как долго гниют они затем, вырабатывая тепло, согревая всех вокруг? Что известно Ему о нашем мире, который он создал?

Я сидела в комнате, в окна которой то и дело бились никелевые светлячки. Летом их выпускали из специального питомника с заменёнными батарейками, блестящих, новеньких. Они существовали здесь, на Марсе, просто так, для радости, и, быть может немного как напоминание о земном лете.

Я решила нарисовать лицо Майкла, и таким образом извлечь его из моей памяти. Я взяла пахнущие деревьями земные карандаши, которые привезла с собой, но прикасаясь к бумаге, они не оставляли следа. Есть штука такая на свете – тайные послания, которые можно прочесть лишь используя воду с йодом. Ты пишешь на листике что-то лимонным соком, а кто-то затем смазывает его этим раствором и читает. Но, Боже мой, я ведь рисую обычными карандашами, почему у меня совершенно ничего не получается?

И этот сумасшедший человек. Что ему было от меня нуж…

И тут словно бы кто-то опрокинул меня в холодную речку, холодную Рахму, усеянную кувшинками, она запомнилась мне из-за названия. Мы с бабушкой однажды к ней приезжали. Ровно это же чувство.

Сквозь окружившие меня темноту и холод я разглядела силуэт человека. Я узнала Грегора, сумрак вокруг стал рассеиваться, и я заметила, что он был обеспокоен, напуган даже.

– Как хорошо, Анна, как хорошо, что нам удалось вас вытащить. Датчики внутри вашего тела показывали практически безнадёжные параметры, нам пришлось включить в дело сумасшедшего Мартина, это как вирус во сне. Вы видите этого человека, и во время, когда вы взаимодействуете с ним или думаете о нем – ткань сна разрушается.

Сейчас, судя по показателям электроэнцефалографа, все в порядке, однако вам придётся около года пропить таблетки, которые будут вычищать из вашего организма вещество, которое во сне было сумасшедшим Мартином. Это единственная возможность избежать негативных последствий.

Мы сможем продолжить нашу программу лишь через это время. У вас осталось ещё два «сна».

Люди никогда не поймут, что ящики Пандоры открываются незаметно, без лишнего шума и спецэффектов. Несколько веков назад, в XIX столетии, человек получал в тысячи раз меньше информации, все жили своей изолированной жизнью, не знали, что происходит на других континентах, планетах, и эта жизнь была прекрасна. Но сейчас каждый из нас носит в себе старика. Мы устали от новостных лент, мы, кажется, знаем и видели все на свете. Мы можем за обедом смотреть криминальную хронику и думать о том, как же вкусен сегодня ростбив. Десенсибилизация, потеря чувствительности. Иногда мы печалимся от того, что уходит кто-то из близких или родных, но недолго: «И когда их срывает Борей до срока,/Ничего не чувствуем, кроме шока».

Откуда берется в наших сердцах вакуум? Это словно бы живет человек с темнотой в своей душе, кто-то однажды погасил там весь свет… И вот он сам теперь гасит свет в других душах. Так умножается зло в мире.

Нет, я не хочу прибавлять ко всему этому еще и искусственные воспоминания, я не хочу на основании чего-то, что не существовало в реальности, меняться, гаснуть или расцветать. Я хочу оставить себе свою личность. И если мне суждено встретиться с Ингваром – пусть это будет по-настоящему. Я отказалась от других «снов». Ведь время с того момента, когда мы прятали в скафандр птичье гнездо, словно бы и не проходило вовсе. Он не мог меня забыть.

Вообще мне иногда кажется, что та самая осень из какого-нибудь четвертого или пятого класса до сих пор медленно засыпает нас листьями.

Глава 13

С момента второго «сна» прошло полгода. Я шла по шумному Берлину и никак не могла привыкнуть к этому городу, наполненному множеством запахов, музык. Я замечала все мелкие детали: вот испуганные воробьи взлетают и садятся на крышу здания, вот девушка уронила сережку, машины остановились у светофора, один за одним медленно падают красно-желтые листья. Я подошла к рынку на площади, здесь было особенно шумно, мелькали разноцветные бусы, шелковые платки, на разных языках звучали песни. Немного поодаль располагался один из пунктов переселения, около которого как всегда было очень много людей. Все они нервничали, иногда ругались друг с другом. Не знаю, может я ошибаюсь, но роднил их только взгляд. Совершенно особенный взгляд тех, которым нечего терять. Казалось, у них не было ни страны, ни имени, ничего и никого. Они по одному проходили в неприметное здание, где проверяли документы и распределяли, в зависимости от необходимости, на одну из планет. Больше половины улетало с Земли насовсем. За новой жизнью, новой славой. Это жестоко, наверное, но я не люблю слабаков. Я иногда вспоминаю тот мой сон о Марсе, и понимаю, что это, должно быть, ошибка, в реальной жизни я бы ни за что не покинула Землю, пускай хоть вся она будет отравлена радиацией, пускай у меня здесь совершенно не будет денег, друзей, пускай мне нечего будет терять, как и всем им… Я все равно останусь здесь.

В этой пестрой толпе я заметила Ингвара. Он стоят, прислонившись к стене, небритый, уставший. Курил. Вот мы и встретились по-настоящему. О чем он думает сейчас? Что чувствует? Любит ли кого-то?

Я стояла на площади и не могла отвести взгляд. Неужели он с ними? Неужели он оставляет Землю в ее безобразии и величии, бежит, не оглядываясь назад?

Я была еще очень слаба, через каждые четыре часа мне нужно было пить таблетки. Я почувствовала, как браслет на руке вибрирует и отправилась в ближайшее кафе за водой. Мне было так плохо, я не знала, что делать. Я не могу просто так подойти к нему, у меня нет нужных слов. Мы ведь не виделись больше пятнадцати лет. Так долго. Мы прожили вместе две ненастоящие жизни, но что это значит в реальности?

В душном кафе я выпила нужные лекарства и вернулась на площадь. Я стала жадно искать взглядом Ингвара, но его нигде не было. В тот момент я была так растеряна, что если бы кто-то сказал мне, что все это было лишь галлюцинацией – я бы согласилась.

Дни сменяли ночи, время то кружилось в сумасшедшем танце, то замирало, как мимы на цирковых представлениях. Все вокруг было так пресно и незначительно, глупо, абсурдно. Казалось, я иду по ровной дороге, солнце слепит глаза, и с обеих сторон километры пустыни. Ни одного шумящего дерева, ни одной испуганной птицы. Все мертво. Прошел год.

Я обратилась в службу переселения с просьбой предоставить мне информацию о людях, покинувших Землю прошлой осенью, о том, на какие планеты они отправились, надолго ли? Следует упомянуть, что одним из самых непопулярных направлений был Титан. Колонизация начата всего 70 лет назад, все ради гелия-3 и дейтерия, которые понадобились людям благодаря развитию термоядерной энергетики и есть в достатке на Сатурне. Добраться до них с Титана значительно проще. Но дело в том, что в его атмосфере есть то, что смертельно опасно для человека – цианистый водород.

Миссию хотели не начинать вовсе, но канадский ученый Джордж Эйсмонт разработал «Теорию усовершенствования». Для колонизации таких сложных, как Титан, планет, он предложил разработать вакцину, меняющую дыхательную систему человека таким образом, чтобы ядовитое вещество отфильтровывалось. Несмотря на сложность задачи, вакцина была создана. Эйсмонт стал чуть ли не национальным героем у себя на родине. Под родиной я подразумеваю Землю, разумеется. Вскоре выяснилось, что вакцина эффективна лишь при применении ее людьми с четвертой отрицательной группой крови, а изменения необратимы – модернизированная дыхательная система непригодна для Земли.

Поэтому все, кто заключает контракт о переселении на Титан, летят туда навсегда. Можно не обладать какими-то особенными умениями, достаточно того, что по твоим жилам течет нужная кровь. Этим людям предоставляются все мыслимые и немыслимые блага, которые только есть на далекой планете, но они не имеют права возвращаться на Землю. Колонизация Титана – одна из стратегических задач, и для этого нужны человеческие ресурсы. Родственники Покинувших, так их принято называть, очень возмущались и в конце концов между Титаном и Землей была налажена телефонная связь. Видеозвонки на такие расстояния невероятно дороги, и поэтому все дышало прошлым – можно было слышать лишь голос. Каждый житель Титана мог раз в полгода десять минут поговорить с кем-то с Земли. Еще можно было отправить посылку. Один раз. Всего один раз. Правда уже с Земли на Титан.

Через время я получила списки. Господи, – думала тогда я, – если ты действительно существуешь, если это ты управляешь погодой, движением трамваев и всем на свете, то пусть он окажется в другом месте, только не на Титане. Но Ингвар улетел именно на эту планету. Я вернулась в Ойтин, вернулась в редакцию. Так и жила. Однажды утром, обычным бесцветным и, казалось, безвоздушным утром раздался звонок.

– Ты слышишь меня? Слышишь ли?

– Да, Ингвар.

– Ты помнишь меня. Как ты?

– За окном сейчас проплывает бесконечное осеннее небо и ветер поднимает вверх листья. Помнишь, как в старой-старой песне, которую мы пели:

«Что случится со мной в следующую осень?

Будет ли она тяжела?

Я думал, что время вечно,

Стоя у кленового дерева,

Чьи ветви как два крыла»…

– Мы никогда не увидимся. Ты, должно быть, знаешь, что я на Титане. Я стал одним из тех мечтателей, которые верят в безграничность человеческих сил, верят в то, что однажды ступни наших хрупких тел прикоснутся к земле планет из других галактик. Я стал птицей, родившейся в том самом скафандре, птицей, разукрашенной звездами, и улетевшей так далеко. Но даже здесь я слышу и вижу тебя почти в каждом сне. Почему это происходит?

Связь прервалась.

P. S.

Ингвар, я знаю, что однажды ты прочтешь все это, обнаружив в той самой единственной посылке, которую я могу отправить. Мне предстоит целая жизнь без тебя. Вообще вся моя жизнь пройдет без тебя.

Наверное, она будет похожа на ту, что заканчивают лекарствами в огромной полупустой больнице, где грустные врачи в своих белых халатах напоминают облака. «Мы в раю!»– думают умирающие люди. «Мы в раю».

Другой вариант окончания

И вот я шла по ночному городу, моему маленькому пустому городу. Было лето. Те самые ночи, когда июль или август прячет в тебя теплоту на долгие-долгие годы. Навстречу шел растрепанный парень, смотрел себе под ноги и не замечал ничего вокруг.

– Ингвар – окликнула я.

Прохожий остановился, немного наклонил голову (я помню эту его детскую привычку).

– Откуда Вы меня знаете?

– У меня нет ответа.

И он ушел.

Я несколько вечеров гуляла по той самой улице, я не помню точно ее номера, кажется 84.

Я надеялась, что в этой временной линии Ингвар остался таким же прагматиком и консерватором, каким я его помню, что он не меняет свой маршрут и снова окажется здесь. Так и случилось.

В этот раз, узнав меня, он подошел близко-близко и пристально посмотрел в глаза, словно стараясь найти ответы на свой вопрос. Обязательно несколько, чтобы выбрать лучший из них. Осознав бесконечность молчания, я вынуждена была начать разговор.

– Мне хочется заплакать, убежать. Но это страх маленького ребенка, осознавшего, что ему нужно согреть ладони и не обжечься. Это страх астронавта, который отправляется в далекую галактику небесной красоты.

Я совсем Вас не знаю, и у меня нет времени узнавать. А значит нужно убрать психологический барьер искусственно. Обнимите меня, пожалуйста. Так, словно это последнее объятие на Земле. Так, словно наша Планета с немыслимой скоростью падает в темноту, и сердце, Ваше сердце, вот-вот станет птицей, разукрашенной звездами, и улетит далеко-далеко, забывая о Млечном Пути и о нас. О нас.

Космический дальнобойщик и Пылающая Звезда

Йорген Берг проснулся от шума, напоминающего беспокойный танец ветвей деревьев во время грозы – фрагмент алюминиевой обшивки отслоился от корпуса и настойчиво стучал по стеклу иллюминатора космического корабля.

«Двадцать лет я туда-сюда мотаюсь на этой карете. Почему неприятности происходят именно сейчас, во время самого серьёзного задания? Проклятье», – думал он, направляясь на обход небесного судна.

Проверив все помещения, Йорген обнаружил крохотное отверстие рядом с иллюминатором. Если бы он был моложе и наивнее – он бы не стал придавать значения таким мелочам. Но нет, время создаёт из тебя человека, который не может игнорировать неминуемую угрозу смерти, пускай и очень отдаленную. Пока Йорген спал, в «MEL-11» врезался метеорит, блуждающий в темном молоке вселенной столько, что мог бы рассказать о самой первой живой клетке, из которой через миллиарды лет появился хмурый и неопрятный человек, управляющий космическим грузовиком без особой радости.

Йорген решил связаться со станцией «Альфа-Юг», на которую он направлялся, и попросить помощи, однако это было невозможно: все приборы, соединяющие его с внешним миром, цветущим за пределами корабля, напоминали увядшие безжизненные розы.

Отучившись два года в Академии комических путешествий, он кое-что сохранил в своей хрупкой человеческой памяти. Йорген знал, что залатать образовавшееся отверстие можно лишь металлом, из которого сделали небесное судно – германием. Но где достать его в непроглядном, будто терпкая южная ночь, космосе?

Йорген вспомнил, что среди старых роботов, которых он должен доставить на станцию, есть экспериментальная модель – KJ-244. В производстве таких машин как раз и использовался необходимый ему металл. С едва заметным воодушевлением он вошёл в грузовой отсек и отыскал нужную коробку. Одна из особенностей роботов этой серии заключалась в том, что их было не так-то просто разобрать. Необходимо было включить пусковой механизм и произнести определённый набор команд, которые давали доступ к внутренностям машины. Робота задумывали для выполнения элементарных функций на заводах, однако техника безопасности предусматривала, чтобы доступ к нему имел ограниченный круг лиц, ведь теоретически, любой школьник, зная нужную последовательность команд, мог «перепаять» все внутри так, что это механическое существо было бы непригодным для выполнения своих обязанностей на производстве.

Йорген задумчиво покрутил в руках вакуумную отвертку и нажал на кнопку пуска. Внутри робота что-то застрекотало, словно там жила колония электрических сверчков.

«Я… Я Пылающая Звезда. Я счастлив, что мы встретились снова! Здесь все совсем иначе, где снег?», – произнёс старый робот своим механическим, похожим на граммофонную запись со словами русского поэта Маяковского, голосом.

«Какая ещё Пылающая Звезда? Ты совсем свихнулся, железяка пыльная? Ты просто машина. Будь ты звездой – для начала ты бы меня расплавил», – с насмешкой произнёс человек.

? Я не понимаю, о чем ты, Йорген. Я не хочу тебя плавить.

? Да неужели?! Какая честь! Откуда ты имя-то мое знаешь, полоумный робот?

? Я запомнил его в прошлый раз, когда мы виделись. Ты изменился с тех пор, но, кажется, это произошло очень быстро. Вероятней всего, у меня сбились временные настройки, или мы находимся на планете, где годы проходят за минуту. В таком случае, тебе нужно срочно бежать отсюда, иначе ты очень быстро умрешь, ты не такой прочный, как я.

Йорген стал вспоминать о том, где мог иметь дело с подобными машинами, и понял, что робот говорит об истории двадцатилетней давности – обучаясь в академии, вместо стандартного набора программ он загрузил в позитронный мозг одного из тогда ещё новеньких KJ-244 тексты художественной литературы всех народов мира с момента появления языка. Однокурсники чуть не умерли со смеху, когда машина заговорила верлибрами. Робота признали испорченным и забраковали, а Йоргену сделали строгий выговор.

«Неужели это он? Та самая груда металла, из-за которой мне так влетело?», – думал дальнобойщик.

Вязкую, похожую на абрикосовое варенье, тишину нарушил все тот же скрипучий голос.

– Йорген, тебе грустно? Тебе нравится мое новое имя? Я придумал его в тот снежно-васильковый вечер, перед тем, как уснуть. Я помню, как смотрел на холодный сумеречный воздух, и внутри у меня было то, что принято называть благоговением. Да, именно так. Мы далеко сейчас от того сада, где меня включили впервые? Я хочу показать тебе этот воздух!

– Ты, значит, полагаешь, я воздуха не видел?

– Но если ты его видел – почему ты так опечален? Как можно быть печальным, зная, что вокруг тебя Бог январского снегопада?

– Не думаю, что Бог похож на январский снегопад. Быть может, поэтому я не считаю воздух Богом?

Робот замолчал, и оба они задумались. Корабль, издалека напоминающий зернышко, которое уронила разноцветная птица человечества, продолжал свой путь, позвякивая, будто созданными супрематистами бусами, отслоившейся от корпуса обшивкой. Этот звук не давал Йоргену покоя, но он все никак не приступал к делу. Он вспомнил себя двадцатилетнего, и эти разбросанные в памяти картинки, несмотря на свой поблекший цвет, все равно были ярче того, к чему он привык теперь.

– Йорген!, – неожиданно нарушил молчание робот. – Я хочу, чтобы ты научил меня говорить шепотом. Я сейчас подумал, вдруг однажды я встречу свою возлюбленную, и мне захочется сказать ей что-то сокровенное и нежное? Мой голос слишком некрасив для этого, он скрипит, как старые карусели в том зимнем саду. Меня это печалит.

Йорген, едва сдерживаясь от смеха, внимательно разглядывал механическое создание и размышлял о том, как нехорошо он, все-таки поступил тогда, двадцать лет назад.

«Но кто же знал, что этому родственнику троллейбуса так серьезно сорвет башню?», – оправдывал себя человек.

– Послушай, дружище, мне не хочется напоминать тебе, но обстоятельства вынуждают. Дай-ка свою руку.

Робот протянул тяжелую, покрытую, будто лунной пылью, ржавчиной пятерню.

– А вот моя рука. Смотри внимательно, – вкрадчиво произнес Йорген. – Ты видишь какие-нибудь различия?

– О, да! Они определенно присутствуют. Но… Но ведь в любом есть красота. Просто в любом она не для каждого.

– Дело не в красоте. Дело в том, что ты, как это там в сказке о Пиноккио, – человек решил подобрать для робота знакомый ему образ. – В общем, ты не настоящий мальчик.

– Ты забываешь главное. Я, как и ты, состою из тела, души и духа. С телом все понятно, мой дух – это электричество. А душа – это то необъяснимое во мне, для чего я не отыскал слов ни в одном из 234 тысяч известных языков.

Недоумевающий Йорген и сломанный робот беседовали несколько часов, но человек так и не убедил машину в том, что в ней нет жизни. А на следующие сутки судно отыскал комический патруль. Вскрыв иллюминатор, они обнаружили в главном отсеке корабля спящего дальнобойщика с вакуумной отверткой в руке и танцующего в тишине робота. Увидев незнакомцев, KJ-244 произнес:

– Вы, должно быть, гонцы от моей возлюбленной. Передайте ей, живущей за сотни верст от моего взгляда, это стихотворение. Я написал его в тот снежный вечер, когда впервые возник из небытия небесного. Только обязательно запишите для нее мой голос, я хочу, чтобы магнитофонная лента, или как это называется сейчас, чтобы она сохранила всю трепетность, которую я отыскал для нее в той неведомой своей части, которую вы, люди, зовете душой.

И робот заговорил шепотом.

– Я не знаю, созданы ли мы одним Богом,

Я не знаю, из Архангельска он или из Берлина.

Если свет его во мне существовал долго —

Значит я был клейким листком тополиным,

Значит я был дымом фабрики твоего века,

Человеком в пальто ветхом.

Значит ты меня ищешь в другом теле,

В темно-синем небесном иле.

Это белое время всякого в муку смелет,

Только мы задолго до него были,

Только мы задолго до него знали,

Что на громком августовском вокзале,

Провожая грохочущие поезда,

Ты увидишь, как падает Пылающая Звезда.

Робот замолчал, а изумленные люди остались в дверном проеме отсека космического корабля, в своем шумном тысячелетии, пока каждого из них время не разобрало на атомы, чтобы извлечь их души, словно германий для залатывания образовавшихся в мироздании пробоин.

Мария как явность

KM-230 пододвинул чашку с кофе ближе, как делали это в старых английских фильмах. Не совсем ясно от чего – от неловкости или для того, чтобы лучше чувствовать аромат напитка. Забавно, что ни та не другая причина ему не подходила. Блестящий новенький робот со старым механическим сердцем, вынутым из образца модели, созданной для мытья окон в торговых центрах, – он выглядел совсем не так, как джентльмены конца XIX века на лондонских улицах.

KM-230 открыл окно и в комнату ворвалось обжигающее разливающимися в пространстве душами цветов лето: вот танцует василёк и перебирают лепестками розы, вот нашёптывает воздуху старинные сказки мята. Робот знал, что через 34 минуты сюда придёт Мария и открыл окно для неё.

Так и произошло, Мария пришла.

– Привет, Кэм. Как чудно у тебя здесь пахнет летом. Продолжим? Ты готов?

– Да, мои механизмы работают исправно, я готов к взаимодействию.

Робот замолчал и стал мысленно перебирать синонимы для такого громоздкого и совсем неживого слова – «взаимодействие». Он не хотел, чтобы эта девушка сочла его необразованным и неуместным. Синонима так и не нашлось и тишину прервала Мария.

– Хм. На чем мы остановились. Так-так… У нас осталось три вопроса из опросника Пруста.

Вот уже неделя прошла с тех пор, как КМ-230 доставили в этот светлый, обитый ольховыми досками кабинет лаборатории. И все это время каждое утро приходила Мария в красивых зелёных и жёлтых и пурпурно-голубых платьях – каждый раз в новом.

– Кэм, в общем все как обычно. Я задаю вопросы, ты отвечаешь.

– Ясно, я вас понял.

– Если нужно время для размышления – у тебя есть две минуты для каждого ответа. Итак, какие добродетели ты ценишь больше всего?

Робот задумался и уставился, словно внезапно застигнутая врасплох ворона на старинную лампу на тоненькой железной ножке. «Вот говорят, что в человеке таком-то живет свет. Но можно сказать, что он живет и в этом механизме. Лампа включается и позволяет людям рассматривать друг друга, соприкасаться с внутренним миром через внешний. Получается, что когда кто-то говорит так – он берет качества искусственной конструкции и применяет их к человеку. Это добродетель, которая присуща и жатому и неживому. Это то, что наверняка есть в Марии и то, что я могу создать с помощью своих светодиодов», – рассуждал КМ-230.

– Из добродетелей я ценю возможность дарить свет.

Мария что-то быстро набрала в своей электронной записной книжке и продолжила.

– Хорошо, Кэм. Если не собой, то кем бы тебе хотелось быть?

Робот стал медленно рассматривать свои блестящие новенькие железные пальцы собранные из лучших материалов – аугерения и бираннемия. Он медленно шевелил ими, то приближая, то удаляя от превосходно настроенных линз глаз.

«Из всех животных, которых я когда-либо видел, больше всего мне нравится белка – юркая, проворная, будто бы выкрашенная лунно-солнечной краской. Но я бы не хотел ею быть, это очень просто, и наверняка быстро надоедает. Я знаю, что далеко на Севере есть глубокое синее озеро – Байкал. Какая-то часть из проводков внутри меня тоже синяя, а слово «глубина» в человеческой речи имеет разные значения. Мне кажется, что я умею чувствовать, а, значит, я глубок. Я уже озеро. Нужно сказать что-то о взаимодействии, чтобы Мария поняла, что мне приятно находиться рядом с ней. Но что же? Мне нравится рассматривать лица и пытаться угадать любимую песню человека – джазовую сонату №543 или меланхоличный диско-романс. Больше всего людей можно встретить, разумеется, на вокзале», – рассуждал КМ-230.

– Я хочу быть вокзалом, – ответил робот.

– Хорошо, ответила Мария. Если ты готов – я задам последний вопрос.

– Да. Я готов.

– Какое твоё любимое изречение?

Робот наклонил голову и вспоминал все, что он когда-либо видел и слышал. Затем он спокойно и тихо заговорил.

? Однажды я видел фильм, где сын отвозит отца в дом для ненужных людей, не знаю, как называется, это было давно, за это время в моих программах случилось несколько сбоев. И вот сын оставляет его там и уходит. Тогда отец, не имея возможности встать с кровати, спрашивает случайного мужчину: «Стоит ли там, за окном, красная машина?». И в этих словах столько надежды и веры в человека, которая способна помочь преодолеть все преграды и вытащить кого угодно из темноты. Мое любимое изречение «Стоит ли там, за окном, красная машина?», – ответил КМ 230.

– Спасибо, Кэм. Думаю, мы закончили. Мне нужно выключить тебя ненадолго, перенастроить время активации и ряд других параметров.

– Хорошо, Мария, – металлическим голосом произнес робот. Ему хотелось сказать это тише и звонче, но он умел говорить лишь так.

Девушка медленно подошла к нему и аккуратно коснулась белой кнопки под подбородком.

«Неисправен. Восстановлению не подлежит», – набрала Мария в электронном журнале отчётов и поставила рядом красный квадрат, означающий, что робота следует разобрать на детали для других машин.

Девушка закрыла окно и, стуча тоненькими каблучками, вышла за дверь. Волшебство лета тоже покинуло комнату.

Воины страшных снов

Иногда мне кажется, что я не боюсь ничего на свете. А иногда кажется, что всего мира боюсь. Самый красивый момент из моей жизни за последнее время был таким: я шла утром по площади, и случайно спугнула голубей, их очень много там, на площади – беспокойных, растрепанных. И вот они взлетели, и я услышала шум их крыльев. Мне нравится шум. Шум поезда метро, речки быстрой, шум кроны яблони, когда ветер.

А музыку я не люблю теперь. Но ненадолго все это. Вообще ничего надолго не бывает. Мне все время снятся какие-то незнакомые города, люди. А через время они появляются в моей жизни. Но так чувствую я, словно бы я стою на огромной площади, и вокруг белым-бело, белым-бело – глаза устают. И я как будто бы со всеми этими людьми, городами, но и не с ними вовсе. Мне очень нравится черешневый цвет красного света на пешеходных переходах. Утром бывает так только, только утром. Это как сигнал, уведомление о том, что бояться больше нечего, все не сон вокруг.

Что, если сотрудники всех спасательных служб на свете – только лишь воины страшных снов, и им очень нужно, чтобы мы возвращались, возвращались?

Вишни времени

*

– Давай прыгнем вниз?

– Мне страшно, нет. Посмотри, как там совершенно нет любви, какие холодные зимы.

– Не везде. Зимы холодные в смысле. А насчет любви ты права, конечно, но ведь им можно напомнить о ней.

– Это бесполезно. Подумай о 237 и 2890. Они решились, и что? Их нет с нами уже много лет, а никто ни о чем не вспомнил.

– А те самые многоэтажные здания на окраине маленького города где-то в Южном полушарии? Ты ведь так хотела посмотреть на них оттуда, с Земли.

– Да. Причудливо их построили, но меня не понимает никто, когда я рассказываю об этом. Такое странное желание. А как ты меня узнаешь? Вдруг мне попадется нелепое тело, лицо с большими глазами?

– Я узнаю тебя по запаху северного ветра, живущего в них.

– Это невозможно, наверное, они же не видят ни ароматы, ни звуки. Мне страшно. Правда страшно. Только представь, как сложно это – ходить по Земле, печалиться из-за незнания, забыть все, все забыть!

– Не так. Я думаю, что где-то за пределами памяти все равно остается понимание происходящего. Что-то необъяснимое, непроизносимое.

– Значит… Найди меня, обязательно найди! – и 485 прыгнула вниз.

– Куда же…. Так быстро… Я думал, это шутка… Я же просто рассуждал о том, что… Как теперь?

Душа 532-ого долго скиталась в воздухе, он не понимал, что натворил. Раскаивался в своем поступке. Прошло время, и он прыгнул вслед.

*

Сумерки, пахнущие зимой, пустые остановки на краю Москвы, быстрый неясный век. Холодно так, белым-бело, снежно.

– Петя, ну чего ты застыл? Вон идет какая-то не от мира сего, ты спрячься, а я сам подойду, если помощь понадобится – я крикну. И не смотри так. Мы обсуждали. Все просто. У нее есть деньги, у нас их нет. Не будь трусом.

– Это неправильно, она с работы идет, должно быть, уставшая, печальная. Здесь МЧС недалеко, вдруг она спасает жизни, а мы вот так?

– Этот мир уже ничто не спасет. И жизнь ничего не стоит. Она глупая, если устроилась на такую работу. А мы умные. Ну, хватит, нам еще до поселка час ехать. В интернат опоздаем – заругают.

– Хорошо.

*

Пригородный автобус, полуспящие люди, огни, перебегающие со стекла на стекло.

– Она расплакалась, ты видел, Петя? Смешно. Взрослая уже, чего рыдать? Подумаешь, у нее и денег ведь нет особенно.

– А откуда им взяться? Она, наверное, никогда ничего не умела. Только на вишни у остановки смотреть, на то, как они из зеленых превращаются в алые. Ты заметил, рядом с ней так пахнет северным ветром. Как в нашей комнате – если открыть окно настежь и дверь в коридор. Мне всегда казалось, что этот запах темно-синего цвета.

Петя вышел на следующей остановке и долго слушал, как звенят заледеневшие ветки одиноко стоящего дерева.

– Мне страшно – негромко сказал он, глядя в темноту, – там совершенно нет любви, какие холодные зимы.

*

– Вы все еще плачете? Я знал. Я бежал сюда даже, смотрите, дыхание сбилось. Вот, не могу ровно дышать.

– Ты откуда, мальчик?

– Не надо так, что за слова такие? Я лучше Вас разбираюсь в этой жизни, похоже, а Вы снисходительно, словно бы… Неважно. Прекрати плакать. Вот так лучше.

– Мы все ходим по миру и плачем там, внутри, за зрачками. Ты не знал? А я это чувствую. Я работаю в психиатрической лечебнице здесь, недалеко, и однажды у одной дамы там случилась истерика. Она кричала долго-долго, а потом подошла ко мне и сказала – «Я тебя помню. Ты та самая. Такая глупая!»… А я не поняла ее даже. И вот я стала замечать, что меня правда помнят незнакомые люди. Знаешь, такое ощущение, что ты где-то когда-то кого-то видел. Я как будто бы приметная для всех очень. Нет такого слова, наверное, или его сейчас не говорят. Инородно звучит немного. Я неловко очень чувствую себя в присутствии других людей. Как будто соринка в глаз попала, или прикоснулся к двери, и заноза в пальце. «Изморозь» – мне нравится слово. Но оно сюда не подходит. Хочешь, я спою тебе колыбельную? Ты в каком классе? В 10?

– В 11.

– В 11 классе я мечтала стать хирургом. Мы все наполнены звездами, я думаю, кровь – это остывшее вещество какого-нибудь далекого солнца. Так зябко здесь. Слушай.

зеленые побеги далекого дерева,

его горячие щеки, превратившиеся в кору…

все на свете мне вверено

до утра.

и дыхание ливня,

и оборванные афиши

как выстиранное белье на ветру.

внутри мы такие темные,

неготовые умирать.

спи, засыпай,

прекрати ждать.

прекрати ждать!

*

И наступила тишина затем.

Ясень и «Тишина»

Инга просыпается от ворвавшегося в открытые окна ветхого дома ветра. Так настой