Читать книгу бесплатно Адмирал Империи – 36 прямо сейчас на нашем сайте wow-guides.ru в различных форматах FB2, TXT, PDF, EPUB без регистрации.

Адмирал Империи #36
Государь-император мёртв. Раздираемая на части Российская Империя, в пограничных звездных системах которой до сих пор крейсируют вражеские эскадры АСР, постепенно погружается в хаос братоубийственной войны. Претендентов, желающих захватить трон и основать новую династию, слишком много и все они готовы идти до конца. В учебниках истории этот период назван Гражданской Войной 2215–2216 годов. Те же, кто пережил эту трагедию, назвали ее более понятным для русского человека словом Смута…

Дмитрий Коровников

Адмирал Империи – 36

Глава 1

Место действия: столичная звездная система HD 23550, созвездие «Эридан».

Национальное название: «Воронеж» – сектор контроля Российской Империи.

Нынешний статус: контролируется союзной коалицией.

Точка пространства: 3 миллиона километров от центральной планеты Воронеж-4.

Дата: 28 мая 2215 года.

Контр-адмирал Зубов увидев, что основная линия обороны врага потеряла свою устойчивость, оставил на время в покое подразделения Джонса и Козицына, снова собрав свои корабли в «конусы», сходу атаковал вторую «линию» построения союзного флота. В глубине космического пространства, освещенного лишь вспышками выстрелов и взрывов, его боевые корабли стремительно перестроились, образовав острые «клинья», нацеленные прямо в сердце вражеской эскадры. Зубов безошибочно почувствовал, что настал идеальный момент для решающего удара.

Наступил критический момент сражения, разбитые эскадры авангарда в беспорядке отступали, а регулярные дивизии Балтийского космофлота были связаны тяжелым ближним боем с гвардейскими дредноутами Зубова. В пылу схватки линкоры и крейсера обеих сторон сцепились на дистанции прямой видимости, обмениваясь ураганными залпами из тяжелых орудий. Адмиралы союзного флота, лихорадочно отдавая приказы в эфире, пытались удержать оборону, но их голоса едва слышались в какофонии помех, криков и взрывов.

Иван Федорович Самсонов поняв, что настало удобное время, сам пошел в бой и повел за собой весь оставшийся пока незадействованным Черноморский космический флот. Его флагманский корабль «Громобой», увенчанный золотыми двуглавыми орлами империи, вырвался вперед, увлекая за собой плотный строй крейсеров. Некоторое время у Самсонова в секторе даже было преимущество в количестве вымпелов, не говоря уже о высокой морали его экипажей.

Под таким бешеным напором кораблей диктатора вторая «линия» обороны союзной эскадры Птолемея Грауса стала трещать по швам. Тяжелые крейсера и линкоры Самсонова, словно разъяренные быки, таранили ряды противника, прорывая его построение. Казалось, еще немного – и оборона союзников рухнет окончательно. Дивизии Балтийского флота стали «пятиться» назад или хаотично перестраиваться в автономные «каре» для круговой обороны.

Пожалуй, единственным подразделением, которое в этот момент не дрогнуло и осталось на своих прежних позициях, оказалась моя 34-я «резервная». Посреди хаоса и смятения, охвативших «линию», она стояла нерушимо, как скала в бушующем море.

Еще более удивительным для всех остальных было то, что данное подразделение спокойно держало оборону, несмотря на то, что по штату было неполным, а также, несмотря на все попытки превосходящих сил противника опрокинуть его. Дивизия не досчиталась почти трети кораблей и экипажей после недавних боев, но это лишь придало оставшимся сил и решимости. Каждый из моих подчиненных сражался за троих, с удесятеренной яростью и самоотверженностью, не щадя ни себя, ни противника. Казалось, сам факт численного превосходства врага лишь раззадорил их боевой дух, пробудив жажду показать, на что способна горстка смельчаков.

И все же главной опорой дивизии, как вы уже наверное догадались, стали три корабля ее старших командиров. «Одинокий», «Императрица Мария» и «Черная пантера» носились по рядам передовой «линии» построения, оказываясь в нужный момент на самом опасном участке и заделывая собственными корпусами образующиеся было бреши. Противник в страхе шарахался от этих трех ужасных вымпелов, зная, что будет мгновенно уничтожен, если не уберется с траектории их движения.

По итогу вышло так, что 34-я «резервная» дивизия примером своей стойкости подняла боевой дух соседних подразделений, командирам которых было теперь просто совестно отступать, наблюдая, как отчаянно сражаются их боевые товарищи. Один за другим они разворачивали свои корабли и устремлялись обратно в бой, не в силах вынести мысли о том, что их сочтут трусами и дезертирами. Сквозь треск помех доносились их голоса – хриплые, надрывные, полные решимости:

– Они сражаются, а мы что, хуже? Назад, в «балтийцы»! Покажем этим ублюдкам, где раки зимуют!»

– 34-я в одиночку рвет врага, а нам слабо? Вперед, ребята!

Один за одним корабли Балтийского космического флота разворачивались и ударяли во «фланг» и «тыл» наседающему противнику, заставляя его нервничать и оглядываться. Внезапно встретив яростное сопротивление там, где еще минуту назад царили хаос и смятение, враг сам начал терять уверенность и отступать. Боевой азарт 34-й дивизии словно разбудил в солдатах и офицерах былую гордость, вдохнув в них новую жизнь…

Между тем у Птолемея Грауса свободным оставался только резерв. Четыре дивизии Северного флота адмирала Дессе, которые до сих пор не вступали в бой, ожидая решающего момента. Но теперь, когда противник находился в шаге от прорыва всей линии обороны, сохранять их не было больше никакого смысла.

– Случилось то, о чем я вас предупреждал, господин командующий, – печально подытожил Павел Петрович Дессе, указывая на тактическую карту. – Наши экипажи, видя беспорядочное бегство кораблей первой «линии», потеряли боевой запал и уже не могут драться на равных со все наседающим врагом.

В голосе старого адмирала звучала горечь и разочарование. Он предвидел такой исход, но все же надеялся, что боевой дух флота окажется крепче. Увы, его прогнозы сбывались – битва была на грани проигрыша. Наблюдая за дрожащим от напряжения Граусом, Дессе чувствовал, как на его плечи ложится тяжелейший груз ответственности. Он знал, что должен найти выход, придумать что-то, что еще могло бы спасти положение.

– Что же нам делать, адмирал, ответьте?! – в ужасе от происходящего, спросил Птолемей, ища в глазах Дессе поддержки. – В том хаосе, что творится сейчас в секторе боя, вторая «линия» долго не выдержит и уже рассыпается на отдельные фрагменты! Юзефович пытается хоть как-то удержать своих «балтийцев» в строю, но думаю, что это ненадолго…

Командующий был бледен, как полотно. Его трясло от страха и отчаяния. Он чувствовал, как от него ускользает контроль над ситуацией, как его флот, его армада, его гордость и надежда тает на глазах. В этот момент он был готов ухватиться за любую соломинку, последовать любому совету, лишь бы вырваться из этого кошмара.

– Остается только одно – нам с вами лично идти в бой, и собственным примером храбрости показать нашим людям, как нужно драться, – ответил старый адмирал, параллельно отдавая приказы своему экипажу на «Петре Великом» начать подготовку. – Готовьте свой «Агамемнон», командующий, мы атакуем врага во главе последних четырех дивизий моего Северного флота, а там будь, что будет.

В голосе Дессе звучала мрачная решимость обреченного. Команда на флагмане засуетилась, готовя корабль к бою. Люди бежали по коридорам и отсекам, выкрикивая приказы, занимая боевые посты. В их горящих глазах читалась та же решимость, что и во взгляде командира – идти до конца, чего бы это ни стоило. Ни один из них даже не думал усомниться в приказе, задать вопрос – все понимали, что настал тот самый момент, ради которого они шли служить на флот…

…Четыре дивизии «северян» сорвались с мест и предводимые Птолемеем и адмиралом Дессе, ринулись в самую гущу кипящего сражения. Корабли эскадры, увенчанные голографическими андреевскими стягами космофлота Российской Империи, врезались в ряды противника подобно острому клинку, вспарывающему плоть. Во главе атакующего строя неслись два дредноута – «Петр Великий» под командованием адмирала Дессе и «Агамемнон» Птолемея Грауса…

Корабли резерва врезались в самую гущу сражения, безжалостно расстреливая врага из всех орудий. Пространство вокруг них озарилось вспышками разрывов и следами ракет, что сейчас в свете модернизаций снова приобретали свою нужность в космических сражениях, эфир наполнился треском помех и предсмертными криками. «Северяне» дрались отчаянно и умело. Каждый из капитанов стремился не отстать от командующего, показать себя достойным высокой чести сражаться рядом с ним.

Даже один из сбежавших ранее из сектора боя адмиралов – а именно, Никита Львович Трубецкой, видя, что даже главнокомандующий лично возглавил атаку, развернул свою дивизию и тоже последовал за флагманом Птолемея в самое пекло. На лице Трубецкого, до этого бледном и растерянном, вспыхнула решимость и стыд. Он проклинал себя за малодушие, за то, что поддался панике, увидев отступление своего товарища – князя Михаила Александровича. Но теперь, глядя, как Птолемей и Дессе бесстрашно бросаются в бой, он ощутил прилив сил и ярости.

– Если уж сам первый министр не побоялся пойти на верную смерть, то какого черта я здесь отсиживаюсь?! – прорычал он, отдавая приказ по сети.

И его корабли, еще недавно беспорядочно улепетывающие из сектора боя, дружно развернулись и с удвоенной силой обрушились на противника.

Свежие силы, вошедшие в сражение, сделали свое дело, сумев-таки перевесить чашу весов на сторону союзного флота. Враг, еще мгновение назад торжествовавший и упивающийся своим превосходством, вдруг оказался атакован со всех сторон. Взятые в клещи между основной армадой и дивизиями резерва, корабли Самсонова заметались, не зная, куда бросаться и кого отражать. Их командиры, внезапно лишившись инициативы и оказавшись в обороне, впали в замешательство и растерянность.

Экипажи Ивана Федоровича Самсонова хоть и дрались отчаянно и самоотверженно, но все же численно сильно уступали своему противнику. Они сражались подобно раненым хищникам – яростно, не щадя ни себя, ни врага, пытаясь забрать с собой в могилу как можно больше противников. Из поврежденных кораблей Черноморского флота вырывались языки пламени и реки воздуха, опаленные трупы вываливались в космос через пробоины, но никто и не думал сдаваться. Чувствовалось, что эти люди готовы биться до последнего вздоха…

Но у диктатора просто физически не было кораблей, чтобы остановить сейчас резерв Грауса, состоящий из целых четырех дивизий Северного космофлота Дессе. Все его резервы были истрачены в предыдущих атаках, все козыри – биты. Оставшиеся корабли, сколь бы умело и героически они ни сражались, просто тонули в волнах наседающего со всех сторон противника.

«Бело-синие», по цвету голографических Андреевских знамен на тактической карте, дивизии «северян», а также Балтийский космический флот адмирала Юзефовича в ходе кровопролитного ближнего боя прорвали строй врага и стали угрожать его «тылам». Теперь, вцепившись в корабли диктатора мертвой хваткой, они безжалостно расстреливали их с кормы и бортов, давая залп за залпом. На месте аккуратных построений Черноморского флота образовалась жуткая свалка, месиво из обломков и беспомощно дрейфующих остовов.

Остальные до этого сильно поредевшие дивизии эскадры Птолемея, видя этот неожиданный успех, с новой силой вступили в сражение. То, что еще полчаса казалось безнадежной резней, вдруг превратилось в победоносное наступление. Люди, уже готовившиеся к смерти и плену, вдруг ощутили крылья за спиной. Вера в победу, в своих командиров, в правоту своего дела вернула им силы и отвагу. Теперь все те, кто раньше только защищался, перестроили свои боевые порядки в атакующие «клинья» и смело пошли на врага.

Корабли диктатора Самсонова, не выдержав такого напора, начали отходить, а затем, и в беспорядке разбегаться по ближнему пространству космоса. Зажимаемые со всех сторон, лишенные управления и главное – надежды, многие из них спасались бегством, бросая своих товарищей в секторе сражения…

Сам Иван Федорович с несколькими «черноморскими» дивизиями, окончательно осознав, что сражение проиграно, не дожидаясь финала, покинул опасный сектор, а затем, и вовсе звездную систему «Воронеж», уйдя в подпространство. На мостике флагмана царила гнетущая атмосфера поражения и отчаяния. Офицеры «Громобоя», еще недавно лучащиеся самоуверенностью и предвкушением легкой победы, теперь стояли понурые, не смея поднять глаз. Сам Самсонов, мрачный как туча, до боли кусал губы и стискивал подлокотники командирского кресла. В его взгляде полыхала едва сдерживаемая ярость пополам с горечью осознания собственных просчетов.

– Готовность к гиперпрыжку? – процедил он сквозь зубы, не глядя на оператора.

– Девяносто процентов, господин адмирал. Еще минута…

– Быстрее, черт вас дери! Пока эти ублюдки нас не догнали!

Диктатор с трудом сдерживался, чтобы не сорваться на крик. Его грандиозные планы, его надежды на безраздельную власть над Российской Империей – все пошло прахом в один миг. Теперь оставалось лишь спасать свою шкуру, пока победители не захлопнули ловушку. Самсонов понимал, что если попадет в плен – его ждет или бесславная смерть, или, того хуже, унизительный суд и казнь на потеху толпе. Ни того, ни другого он допустить не мог.

Контр-адмирал Зубов, оставшись единственным из старших адмиралов флота, во главе гвардейских дредноутов еще какое-то время пытался сдерживать натиск противника, но и он в итоге вынужден был бежать. Его дивизии: Преображенская и Семеновская, отчаянно отбивались до последнего. Сам Зубов метался по мостику, отдавая приказы, воодушевляя экипажи свой и остальные личным примером. Но когда на тактической карте один за другим стали гаснуть значки его гвардейских кораблей, адмирал осознал – продолжать сражение бессмысленно.

– Флагман Самсонова уже ушел в прыжок! Нас бросили, контр-адмирал! – прокричал запыхавшийся лейтенант.

– Вижу… – процедил Зубов, глядя на опустевший сектор, где только что были корабли диктатора. Ярость душила его, но времени злиться не было. – Готовность к прыжку?

– Инженеры обещают запустить его через 10 минут!

– У нас нет 10 минут! Работайте быстрее, или все здесь сдохнем…

Зубов со злостью ударил по пульту. В тактическом экране русские дредноуты неумолимо смыкали кольцо вокруг остатков его флотилии. Еще немного – и возможность уйти будет потеряна навсегда. Адмирал чувствовал, как липкие пальцы страха сжимают его сердце – страха не смерти даже, а позорного плена. Он слишком хорошо знал, что Птолемей с предателями не церемонится…

Корабли Зубова, ведомые своим флагманом, один за другим ныряли в спасительную черноту подпространства, унося адмирала прочь от горького поражения. Присоединившись к Самсонову после прыжка, они, объединив свои эскадры, стали быстро уходить в направлении столичной звездной системы. В рубках царило гробовое молчание. Люди боялись поднять глаза на командиров, ожидая вспышек гнева или приказа о самоубийственной контратаке. Но адмиралы, убитые и подавленные, лишь мрачно смотрели в пустоту. Они понимали – битва проиграна, и теперь остается лишь бежать, спасая свои жизни…

Остальной же некогда огромный космический флот диктатора частично был уничтожен, частично его экипажи сдались в плен, рассчитывая на милость Птолемея. По всей системе разворачивалась драма агонии и капитуляции некогда могучей армады. Объятые пламенем крейсера, рассыпаясь на обломки, превращались в погребальные костры своих экипажей. Другие, обреченно замерев, позволяли абордажным партиям союзников брать их на приступ почти без сопротивления.

Среди пленных царили ужас и растерянность. Многие, особенно молодые необстрелянные космоматросы, откровенно рыдали от страха, или, напротив, от радости, что остались живы. Побросав оружие, они покорно вытягивались во фрунт перед офицерами призовых команд, отказываясь от сопротивления. Те, презрительно кривясь, брезгливо отсылали их в трюмы, под охрану. Победителей мало трогали людские судьбы – они упивались триумфом.

Потери проигравшей стороны были огромными. В этом сражении погибло семьдесят кораблей флота диктатора, еще почти столько же капитулировало, не желая быть уничтоженными плазмой палубных пушек союзников. Большинство из них составляли, либо гарнизонные вымпелы, либо только сошедшие со стапелей корабли. Необученные экипажи, набранные второпях ради количества, а не качества, не сумели как следует сражаться с более опытным и умелым противником. Те немногие ветераны, что были во флоте Самсонова, либо полегли в бою как герои, либо последовали за своим вождем в позорное бегство. Оставшиеся, лишенные воли и управления, становились легкой добычей.

У эскадры союзников потери также оказались существенными – шестьдесят уничтоженных крейсеров и линкоров, большая часть из которых погибла в первую фазу сражения, а также еще ранее, после появления у «вагенбурга» Демида Зубова и его бесстрашной атаки. На борту уцелевших кораблей царило оживление и одновременно скорьб. Люди радовались победе, но одновременно оплакивали боевых товарищей. Санитарные команды сновали туда-сюда, перенося стонущих раненых в лазареты. Корабельные священники отпевали погибших, возносили хвалу и благодарность Господу за дарованную свыше викторию.

Хитрому первому министру, как и предсказывал великий князь Михаил Александрович, удалось таким образом сильно обескровить дивизии своего импровизированного авангарда. А именно подразделения Трубецкого, Романова, Козицына и Джонса, при этом сохранив регулярные дивизии Балтийского и Северного космофлотов. Птолемей Граус, стоя на мостике «Агамемнона» и глядя на плоды своей победы, удовлетворенно усмехался. Его расчет оправдался полностью. Ценой жизней кораблей нескольких строптивых адмиралов он заполучил не только громкий триумф, но и ослабил потенциальных конкурентов в борьбе за власть.

И, похоже, Птолемей Граус сделал это специально, чтобы у своенравных адмиралов и князей в будущем не возникло соблазна стать новыми Самсоновыми. Он, как опытный интриган и царедворец, отлично понимал – нет врага опаснее, чем вчерашний друг и соратник, возомнивший себя спасителем Отечества. Пусть лучше сгинут герои, чем появятся новые диктаторы, алчущие примерить шапку Мономаха.

Министр Граус прекрасно знал, о чем грезят все эти Трубецкие и Романовы, ибо сам был таким же, как они. Глядя на дрейфующие обломки своих кораблей, он не испытывал ни скорби, ни угрызений совести. Это была просто неизбежная жертва в большой игре, где выигрыш – абсолютная власть, а цена поражения – не просто смерть, но забвение и проклятия потомков. И Птолемей твердо знал, что заплатит любую цену, пойдет на что угодно, лишь бы остаться победителем.

Гений или подлец, спаситель или интриган – Граус не заботился о том, как будут звать его современники и потомки. Он был готов принять и похвалу, и проклятия, и славу, и позор – лишь бы добиться цели. Ибо твердо усвоил главный закон большой политики – победителей не судят. А он сегодня одержал величайшую в своей жизни победу…

Глава 2

Место действия: столичная звездная система HD 23550, созвездие «Эридан».

Национальное название: «Воронеж» – сектор контроля Российской Империи.

Нынешний статус: контролируется союзной коалицией.

Точка пространства: орбита центральной планеты Воронеж-4.

Дата: 29 мая 2215 года.

– Что нам делать с невероятно большим количеством военнопленных? – спросил адмирал Дессе, когда посмотрел на окончательные цифры потерь и трофеев. В его голосе слышалась растерянность, граничащая с отчаянием. Опытный флотоводец, привыкший решать проблемы с помощью тактики и артиллерии, оказался не готов к такому повороту. Десятки тысяч пленных, многие из которых еще вчера были верными сынами Империи – это была головная боль совсем иного толка, чем привычное планирование сражений.

Павел Петрович устало потер переносицу, всматриваясь в ряды цифр на экране планшета. Пленные требовали пищи, воды, медицинской помощи, охраны. А учитывая масштабы разразившейся гражданской войны – еще и политического решения их судьбы. Как поступить с теми, кто по воле случая или по глупости оказался по ту сторону баррикад? Амнистировать, наказать, превратить в рабов или союзников? Дессе чувствовал, что любое из этих решений будет иметь далеко идущие последствия.

– Что касается захваченных кораблей… То, во-первых, большинство из них сильно повреждены и требуют восстановительных работ, а во-вторых, без экипажей, которых у нас нет, поэтому на данном этапе они не представляют для союзного флота никакой ценности.

Адмирал вывел на экран схему дислокации трофейных кораблей. Россыпь серых точек, обозначавших подбитые суда, выглядела внушительно. Но Дессе прекрасно понимал – это обманчивое впечатление. Многие корабли были покалечены настолько, что проще построить новые, чем восстанавливать их. А те, что уцелели – представляли собой гигантские бесполезные грузы без экипажей.

Ремонты можно провести только на Столичной императорской верфи или на верфях Тульского Промышленного Пояса, которые сейчас находятся под контролем адмирала Самсонова, поэтому недоступны… Дессе прикинул расстояние до ближайших доков, подконтрольных Коалиции. Выходило, что тащить искалеченные корабли предстояло через половину Империи, рискуя нарваться на засады мятежников. А уж о ремонте на вражеской территории не могло быть и речи.

– И главное, у нас на данный момент даже нет технических возможностей и столько людей, чтобы охранять десятки тысяч захваченных «моряков» и солдат штурмовых подразделений неприятеля, – Адмирал с тоской посмотрел на цифры, обозначавшие число пленных. Эти толпы надо было где-то разместить, кормить, лечить, охранять. А людей едва хватало на боевые корабли и гарнизоны баз. Каждый солдат или космоматрос на счету, не говоря уж об офицерах.

– Перед нами предатели и отступники, – сурово сказал на это Птолемей Граус. – Если мы их отпустим, то многие из сегодняшних пленных снова присоединятся к Самсонову. Если оставим без должной охраны, они обязательно сбегут… Что вы сами думаете по этому поводу, адмирал?

Дессе посмотрел в глаза первому министру и внутренне содрогнулся. В них полыхал холодный расчет, не знающий ни жалости, ни колебаний. Сейчас перед ним был не государственный муж и даже не военачальник, а палач, готовый принести тысячи жизней на алтарь победы.

– Лично у меня не повернется язык, приказать расстрелять всех этих несчастных, – честно ответил Павел Петрович Дессе. – Большинство из них – бывшие офицеры и космоморяки Российской Империи и со многими я знаком лично. Они наши товарищи по оружию, хоть в данный момент и обманутые диктатором Самсоновым.

В его голосе звучала мольба и горечь. Адмирал понимал, что рискует навлечь на себя гнев Птолемея, пойти против воли могущественного и безжалостного царедворца. Но выбора у него не было. Он слишком хорошо знал своих людей, слишком часто смотрел в глаза смерти рядом с нынешними пленниками, чтобы теперь хладнокровно отправить их на бойню.

– Посмотрите, что наделали эти ваши «товарищи по оружию»?! – гневно воскликнул Птолемей. – Сколько верных нам экипажей и кораблей они безжалостно уничтожили?!

Первый министр вскочил из кресла и принялся нервно расхаживать по рубке. В его движениях, резких и дерганых, сквозила едва сдерживаемая ярость.

– Вы что, забыли, Павел Петрович, сколько наших боевых товарищей полегло сегодня от рук этих «несчастных»? Сколько верных сынов Империи сгинуло в пламени по вине этих «обманутых»? Да они предатели и убийцы, а вы предлагаете пощадить их! Проявить милосердие к тем, кто не пощадил бы нас!

Граус остановился напротив Дессе и в упор посмотрел на него. Взгляд Первого Министра прожигал адмирала насквозь, словно пытаясь испепелить одной силой ненависти.

– Не мне вам объяснять, Павел Петрович, что такое война. И не мне напоминать, что на войне всякая мягкотелость оборачивается против тебя. Сегодня вы пощадите этих «обманутых» – а завтра они снова возьмут в руки оружие и ударят нам в спину. Потому что предателей не исправить добротой – их можно лишь уничтожить. Иначе они уничтожат тебя.

– Это гражданская война, господин первый министр, здесь невозможно по-другому, – вздохнул старый адмирал. В его словах звучала усталость и горечь человека, на чьих глазах брат шел на брата, а вчерашние друзья резали друг друга без колебаний. Дессе видел слишком много смертей, слишком много крови, чтобы сохранить иллюзии о благородстве и чести. Но и смириться с необходимостью хладнокровного убийства пленных он тоже не мог.

– Сейчас нельзя быть добрым или злым, правым или виноватым. Сейчас каждый из нас – и тех, кто с нами, и тех, кто против – делает то, что считает единственно верным. Кто-то встал на сторону закона, кто-то поверил посулам Самсонова. Но все мы – граждане одной страны, одного народа. И убивая друг друга, мы убиваем самих себя. Свое прошлое, настоящее и будущее. Неужели вы не понимаете этого?

Адмирал с мольбой посмотрел на первого министра. Он отчаянно надеялся, что сумеет достучаться до разума и сердца этого расчетливого царедворца, пробудить в нем ту искру милосердия и благородств.

– Вот именно – это война, – холодно заметил Птолемей Граус, – и поэтому я поступлю с ними, как с врагами. Приказываю умертвить все команды противника, сдавшиеся сегодня нам в плен!

Эти слова упали в напряженную тишину мостика подобно камню. Офицеры, до сих пор старательно делавшие вид, что не слышат разговора командиров, замерли, боясь поверить в услышанное. Адмирал Дессе побледнел как мел, пошатнулся, словно от удара. Ему показалось, что кто-то выкачал из рубки весь воздух – так трудно вдруг стало дышать.

– Но… Господин первый иинистр… Вы же не можете всерьез?!.. – сорвавшимся голосом пролепетал он. – Там же тысячи людей! Наши вчерашние боевые товарищи! Да, они ошиблись, заблуждались, но они же не звери какие-то! Их можно убедить, перевоспитать, обратить на путь истинный! Зачем эта бессмысленная жестокость?!

Павел Петрович готов был умолять Птолемея, лишь бы образумить его, отвести от пленных незаслуженную и ужасную казнь. Но, встретившись взглядом с первым министром, адмирал понял – все слова, мольбы и доводы бесполезны. Перед ним был не человек, а машина для убийства.

Глаза присутствующих при этих словах первого министра адмиралов и старших офицеров, находившихся сейчас на мостике «Агамемнона», расширились от ужаса и непонимания происходящего. В одно мгновение напряженная тишина, висевшая в рубке, взорвалась взволнованным гулом. Люди переглядывались, перешептывались, не веря своим ушам. Неужели Птолемей действительно отдал такой чудовищный приказ? Неужели он готов хладнокровно отправить на смерть тысячи безоружных пленников?

На лицах командиров читалось смятение, страх, отвращение. Никто не осмеливался открыто возразить своему главнокомандующему, но все понимали – он перешел черту. То, что еще утром казалось немыслимым, стало реальностью. Птолемей Граус, блестящий царедворец и стратег, оказался безжалостным палачом, готовым залить Империю кровью во имя своих амбиций.

Адмирал Дессе стоял бледный и потрясенный. Великий князь Михаил и вице-адмирал Трубецкой застыли с непроницаемыми лицами. Но даже по их бесстрастным маскам было видно – происходящее повергло их в шок. Эти надменные, гордые аристократы всегда считали себя солью земли, цветом нации. Но сейчас они вдруг осознали – рядом с Птолемеем они лишь пешки, марионетки в руках безжалостного кукловода. И от этого осознания им стало по-настоящему страшно. Козицын, Котов и Хромцова еле сдерживались, чтобы не разорвать сейчас этого чертового первого министра на куски…

– Можно я скажу несколько слов, господин командующий, – после недолгого молчания, произнес я. В напряженной тишине мостика мой голос прозвучал неожиданно громко и уверенно. Я вышел вперед, встав напротив Грауса, глядя ему прямо в глаза. В груди клокотала ярость, отвращение к человеку, который еще утром был моим командиром, а теперь собирался стать убийцей тысяч.

– Как вы знаете, в сражении сегодня я потерял почти половину кораблей своей 34-ой «резервной» дивизии, почти все с экипажами…

– Да, я сожалею о ваших потерях, Александр Иванович, – нехотя бросил Птолемей, – мы видели, как вы практически один остались в строю второй «линии» и храбро сражались все это время в полном окружении. А еще ранее, как вы смелым рейдом вышли из стен «вагенбурга» и организовали его деблокаду… 34-я «резервная» показала себя с лучшей стороны в отличие от многих других.

Первый министр строго посмотрел на Трубецкого и великого князя Михаила. В его взгляде читался откровенный упрек, даже презрение. Все мы знали – эти двое оставили позиции едва ли не первыми, кинувшись спасать свои драгоценные шкуры. И теперь Граус с удовольствием тыкал носом знатных трусов в их позор.

– Мы ценим вашу храбрость, контр-адмирал Василькова и храбрость ваших экипажей. К сожалению, таких отважных командующих, как вы, немного в моем… нашем союзном флоте.

Птолемей снова с укоризной посмотрел на сидящих рядом князей, которые оставили свои позиции в самом начале сражения. Те молча снесли упрек в свою сторону, лишь наградив Птолемея, а также меня, ядовытыми взглядами. Я видел, как в их глазах разгорается бессильная ненависть. Как аристократическая спесь мешается с завистью и страхом. Эти двое ненавидели Грауса а заодно и меня сейчас едва ли не больше, чем врага. Ненавидели за то, что первый министр своими словами заставил их почувствовать себя ничтожествами, выскочками, недостойными своих громких имен и титулов.

Все понимали причину нарастающего конфликта, но никто пока не хотел его начинать. Птолемей был слишком силен, слишком вознесся над остальными.

– Так вот, в связи с тем, что у меня не осталось дивизии, – продолжал я, не обращая внимания на бросаемые в мою сторону взгляды остальных, – я хотел бы попросить у вас, господин командующий, разрешения набрать мне новый состав как раз из этих самых военнопленных «черноморцев».

Мои слова прозвучали, словно разорвавшаяся бомба. Адмиралы вокруг застыли, боясь поверить своим ушам. Козицын и Юзефович недоуменно переглянулись, пытаясь понять – не послышалось ли им. Дессе судорожно вздохнул, в его глазах промелькнула безумная надежда. И лишь Птолемей остался невозмутим. Он смерил меня долгим, изучающим взглядом, словно увидел впервые.

– Вы в своем уме, Александр Иванович? – тихо, почти ласково спросил он. – Хотите набрать экипажи из предателей и убийц? Из тех, кто еще вчера стрелял в вас, жег ваши корабли, убивал ваших друзей? Вы настолько наивны или безумны?

Первый министр говорил спокойно, но я кожей чувствовал исходящую от него угрозу. Он явно не ожидал от меня такого.

– Это очень смелая, но, по-моему, неразумная идея, адмирал…

В голосе Птолемея звучала снисходительная насмешка, как если бы он разговаривал с неразумным ребенком. Он смерил меня долгим, изучающим взглядом, словно пытаясь понять – не помутился ли мой рассудок от пережитого. В его представлении, враг всегда оставался врагом, и даже плен не мог этого изменить. Те, кто один раз предал и поднял оружие против Империи, никогда уже не смогут искупить своей вины, заслужить прощение.

– Позволю с вами не согласиться, – ответил я на это. Мой голос звучал твердо и уверенно, хотя внутри все дрожало от напряжения. Я понимал, что иду по лезвию бритвы, рискуя не только своей карьерой, но, возможно, и жизнью. Но отступать было некуда. Слишком много жизней зависело сейчас от моих слов и действий.

– Как уже сказал Павел Петрович Дессе, пленные – это лишь обычные космоморяки, обманутые диктатором Самсоновым. Да и служили они, если говорить честно, не Самсонову, а императору Ивану Константиновичу, как и положено им по уставу.

Я обвел взглядом напряженные лица адмиралов вокруг. Многие из них согласно кивали, явно разделяя мою точку зрения. В конце концов, большинство присутствующих еще недавно сражались бок о бок с теми, кого сейчас Граус обрекал на смерть. И мысль о том, чтобы расстрелять безоружных товарищей, претила им не меньше, чем мне.

– По сути, «черноморцы» и примкнувшие к ним экипажи гарнизонных групп не нарушали никакой клятвы, а только исполняли приказания своего высшего начальства. Когда мы схватим диктатора и освободим столичную звездную систему, все эти люди готовы будут снова честно служить Российской Империи, – я говорил горячо и убежденно, стараясь достучаться не только до разума, но и до сердец своих слушателей.

– Никогда они больше не будут служить нашей Империи! – отрицательно покачал головой Птолемей Граус. Его лицо исказила гримаса отвращения и ненависти. – Позже, я наберу в ВКС по-настоящему верные присяге экипажи…

Первый министр говорил жестко, с нажимом, всем своим видом давая понять – его решение окончательно и обжалованию не подлежит. В его глазах пленные уже были мертвы, и ничто не могло этого изменить. Ни доводы разума, ни мольбы о милосердии. Граус не прощал предательства – ни своего, ни чужого. И не желал отступать от намеченного пути, каким бы чудовищным он ни был.

– И все же, я прошу позволения набрать из самых лояльных к нам пленных, себе новый состав дивизии, – еще раз попросил я, не став сейчас спорить с первым министром, а желая во чтобы то ни стало сохранить жизни своим бывшим товарищам.

Я понимал, что, возможно, переступаю последнюю черту, за которой терпение Птолемея лопнет окончательно. Что рискую навлечь на себя не только его гнев, но и подозрения в измене. Но выбора не было. Я просто не мог иначе – не после того, как своими глазами видел героизм и самоотверженность экипажей, обреченных теперь на бессмысленную казнь.

– Даю вам слово, господин главнокомандующий, что не допущу ни одной попытки мятежа в своем новом подразделении. А что касаемо верности Российской Империи, то эти набранные мной «моряки» смогут вам сполна ее доказать в первом же бою с адмиралом Самсоновым. Милостиво сохраните им жизни, и вы увидите, что более преданных воинов не существует.

Я говорил с надрывом, вкладывая в слова всю силу своей веры и убежденности. Я не был наивным мечтателем и прекрасно понимал, что многие из пленных могут затаить обиду, желание мести. Но твердо знал и другое – своим великодушием, готовностью дать им второй шанс, я привяжу этих людей к себе крепче, чем клятвой или страхом. В конце концов, они уже однажды пошли за Самсоновым, поверив его посулам. Так неужели не пойдут за тем, кто спас их от верной смерти?

Несколько долгих, мучительных секунд в рубке царила напряженная тишина. Все взгляды были прикованы к первому министру, застывшему с непроницаемым лицом. Казалось, Птолемей вел мучительную внутреннюю борьбу, колеблясь между привычной подозрительностью и какими-то новыми, неведомыми ему доселе чувствами.

– Ладно, – немного смягчившись и подумав, ответил Птолемей, ловя на себе настороженные взгляды остальных адмиралов, которых шокировали слова первого министра о желании казнить военнопленных.

В его глазах промелькнуло что-то похожее на растерянность, даже страх. Похоже, только сейчас до Грауса начало доходить, какую чудовищную ошибку он едва не совершил. Какой приговор подписал не только пленным, но и себе самому в глазах подчиненных. Ведь вполне возможно эти адмиралы, что сейчас хмуро на него смотрят, пристрелят его тут же на месте. Черт разберет этих военных!

– Если вам хочется возиться с этими ренегатами, дело ваше, Васильков. Набирайте экипажи, но помните, я буду зорко следить за этими новобранцами, и тут же покараю их за любое неповиновение…

Птолемей махнул рукой, всем своим видом показывая – разговор окончен. Но в его голосе уже не было прежней стальной уверенности, одержимого фанатизма. Скорее, желание поскорее замять неприятную тему, сделать вид, что ничего не произошло. Адмиралы вокруг зашевелились, зашептались, не скрывая облегчения и удивления. Никто не ожидал, что первый министр вот так просто способен пойти на попятную, да еще и признать правоту какого-то там контр-адмирала…

Таким нехитрым способом, убив так сказать двух зайцев, я получил возможность пополнить свою сильно поредевшую дивизию. Часть захваченных «трофейных» кораблей я также благополучно под шумок приписал к своему подразделению. Теперь 34-я «резервная» состояла из целых пятидесяти пяти крейсеров и линкоров, а «черноморцев» захваченных в плен и желающих служить в этой дивизии оказалось так много, что на моих кораблях им просто негде было развернуться.

Я не сдерживал улыбку. Еще вчера моя дивизия считалась одной из самых малочисленных и слабых во всем союзном флоте – сборище старых калош и желторотых юнцов. А сегодня она вдруг стала самым многочисленным и боеспособным соединением, оснащенным новейшими кораблями и ветеранскими экипажами. И это всего за один день, без единого выстрела! Не иначе как сам Бог вел мою руку, когда я отчаянно торговался с Птолемеем за жизни пленных.

Все эти пленные узнали, что хотел с ними сделать Птолемей Граус, и поэтому сейчас буквально боготворили своего нового командира, то есть меня, за спасение. Космоморяки экипажей черноморских дивизий, прекрасно до этого знавшие меня, поклялись служить контр-адмиралу Василькову до конца своих дней. Я немного утрирую, но по сути это выглядело именно так.

Глядя в сияющие благодарностью и обожанием глаза своих новых подчиненных, слушая их восторженные клятвы в верности, я едва сдерживал подступившие слезы. Сам не знаю почему, но в этот момент я вдруг с предельной ясностью ощутил – вот оно, мое предназначение. Не просто командовать и сражаться, но и защищать, спасать, вести за собой. Быть не просто адмиралом – отцом и покровителем для тех, кто мне доверился…

Глава 3

Место действия: звездная система HD 35344, созвездие «Орион».

Национальное название: «Ряжск» – сектор контроля Российской Империи.

Нынешний статус: серая зона.

Точка пространства: орбита центральной планеты.

Дата: 30 мая 2215 года.

Иван Федорович Самсонов отступал к столице Российской Империи – Новой Москве-3. В душе диктатора бушевал ураган эмоций – ярость мешалась с горечью, отчаяние с жаждой мести. Он не мог поверить, что всего один бой, одна роковая ошибка перечеркнула все его грандиозные планы, поставила на грань полного краха. После последней битвы с Птолемеем у него под рукой оставалось чуть больше полутора сотен боевых кораблей, включая сорок гвардейских дредноутов, которыми по-прежнему командовал контр-адмирал Зубов. Теперь от былого величия остались лишь ошметки, израненные корабли да потрепанные экипажи, в глазах которых плескались страх и растерянность.

Сам Самсонов выглядел немногим лучше. Он все это время, находясь на своем флагмане, беспробудно пил, в результате чего, то погружался в черную меланхолию, то в бешенстве метался по своей каюте. Диктатор был шокирован своим поражением, и долгое время не мог прийти в себя. Мысль о том, что какой-то Птолемей Граус посмел не просто противостоять ему, но и одержать верх, сводила Ивана Федоровича с ума. Он чувствовал, как власть и контроль ускользают сквозь пальцы, как рушатся все его мечты…

Подчиненные и адъютанты прятались по всем углам «Громобоя», когда видели Самсонова. Они боялись попасться под горячую руку, стать невольной мишенью для гнева своего адмирала. Зная крутой нрав Ивана Федоровича, никто не хотел рисковать головой из-за какого-нибудь неосторожного слова или жеста. Даже самые бесстрашные офицеры старались слиться с переборками, когда диктатор в приступе ярости вылетал из своей каюты.

Все, кроме контр-адмирала Зубова. Демид в принципе никого и ничего не боялся в этой жизни, а Самсонов хоть и пребывал в бешенстве, но подсознательно понимал, что не должен обращать свой гнев на этого цареубийцу. Между ними установилась какая-то странная, почти мистическая связь – будто каждый из них заглянул в темные глубины души другого и увидел там нечто пугающе родственное…

И сейчас, в минуты слабости и отчаяния, Самсонов тянулся к нему, как к последнему якорю, удерживающему на краю безумия. Зубов был единственным, кто не боялся говорить правду в глаза, встряхнуть, привести в чувства. Единственный, кому Иван Федорович мог доверить свои страхи и сомнения, не опасаясь насмешки или предательства.

Демид несколько раз прибывал на флагманский линкор «Громобой» и долго сидел в каюте Самсонова, пока тот разбивал в порыве ярости о пол только что установленную новую мебель или дорогую вазу эпохи экспансии. Он молча смотрел, как диктатор мечется из угла в угол, то разражаясь проклятьями, то погружаясь в мрачное молчание.

– Как такое могло произойти, скажи мне?! – брызжа слюной, кричал диктатор. Его лицо побагровело, на висках вздулись вены, глаза метали молнии. Казалось, еще немного – и Самсонов разорвется на части от переполнявших его эмоций. – Ведь мы уже почти победили? Буквально какое-то мгновение оставалось до того, как корабли Птолемея не выдержат и побегут из сектора! Чем я прогневал богиню Фортуну, что она в последний момент отняла у меня такую важную победу?!

Зубов невольно скривился, глядя на эту жалкую картину. Ему сейчас был противен сам вид Самсонова, раздавленного неудачей, растоптанного врагами. В этом зрелище было что-то постыдное, недостойное настоящего адмирала и правителя. Диктатор должен быть непоколебим, как скала – а не рыдать и стенать, будто базарная баба.

– Даже боги не могут изменить численность кораблей в космическом сражении, – философски сказал Демид, которому надоело слушать причитания пьяного старика. Терпение контр-адмирала было на исходе. Ему хотелось встряхнуть Самсонова, залепить пощечину, привести в чувство. Но он понимал – сейчас не время и не место для резких движений. Иван Федорович был слишком опасен в своем раздавленном, озлобленном состоянии.

– Мы сделали все, для того, чтобы сократить наше отставание, но нам просто не хватило сил. Это законы военной науки – при примерном равенстве в классе кораблей противоборствующих сторон, побеждает тот, у кого численность кораблей больше.

Самсонов, взъерошенный и раскрасневшийся от гнева и выпивки, тяжело навалился на стол, сверля Зубова мутным, но яростным взглядом. Казалось, еще немного – и из его глаз посыплются искры, как от закоротившей электропроводки. Диктатор тяжело дышал, с присвистом втягивая воздух сквозь стиснутые зубы.

– Да, но ты забыл упомянуть про моральный дух, – не успокаивался Самсонов, пьяным взором прожигая своего собеседника. – Мои «черноморцы» были в данной характеристике наголову выше экипажей Птолемея Грауса. Ты сам видел, Демид, как эти чванливые князья–адмиралы бежали с первой «линии», поджав хвосты. Разве можно их вообще считать равными нашим космоморякам? Нет, конечно!

Иван Федорович в запале хлопнул ладонью по столу, отчего стоящий на краю бокал с недопитым коньяком опасно покачнулся.

Зубов прекрасно помнил, с каким вдохновением и жаром бросались в бой экипажи Черноморского флота и его Гвардейской Эскадры. В их действиях чувствовалась какая-то одержимость, почти фанатизм – будто они сражались не за победу даже, а за право умереть красиво, войти в легенды. И эта самоотверженность поначалу и вправду давала им преимущество над более хладнокровным и расчетливым противником.

Но Демид понимал и другое. Война – это не только порыв и натиск, но и выучка, дисциплина, холодный расчет. И в этом Птолемей оказался сильнее. Его офицеры, пусть и уступали в бесшабашности и лихости, с лихвой компенсировали это выдержкой, умением держать строй и четко выполнять приказы. А значит, моральный дух здесь был ни при чем. Просто враг оказался лучше подготовлен к затяжному бою на истощение.

– Помимо разношерстных гарнизонных эскадр в секторе боя в стане противника находились регулярные дивизии Северного и Балтийского космофлотов, они то и решили исход битвы, – ровным голосом произнес Зубов, стараясь не выдать своего раздражения. Сейчас следовало быть очень осторожным в словах и оценках. Пьяный диктатор мог воспринять любое неосторожное высказывание. – Офицерская школа ВКС не проходит даром, в головы ее курсантов с самого начала службы вдалбливают, что если вы развернете крейсеры и побежите, то непременно умрете. Поэтому и нет подразделения в Ойкумене более стойкого, чем регулярная дивизия. Причем без разницы, принадлежит она к Российскому императорскому космофлоту или к любому другому в Галактике. Вы же сами видели, как упорно сражались их дивизии во второй «линии»…

Контр-адмирал говорил вроде бы очевидные вещи, известные любому мало-мальски сведущему в военном деле человеку. Иван Федорович скривился, как от зубной боли. Ему не хотелось признавать правоту Зубова, мириться с мыслью, что враг оказался умнее и сильнее. В конце концов, он привык считать себя величайшим стратегом и тактиком, повелителем космических баталий. И вот теперь какой-то Птолемей посмел не просто бросить ему вызов, но и обставить его по всем статьям! Это было невыносимо, немыслимо!

– Эти перехваленные «балтийцы» уже сыпались под напором моего флота, – махнул рукой Иван Федорович. В его голосе зазвучали капризные, почти детские нотки. Будто обиженный ребенок, у которого отобрали конфету, убеждает себя, что она все равно была невкусная. – Против них бились такие же дивизии, только гвардейские и «черноморские»…

– Не уверен с тем, что посыпались все, – отрицательно покачал головой Демид, который на своей «Москве» был непосредственно в эпицентре событий. Адмирал прекрасно помнил, с какой стойкостью и упорством дрались некоторые соединения противника. Как они раз за разом смыкали строй, затыкая бреши, ценой потерь удерживая позиции. – Некоторые из дивизий врага показали себя с наилучшей стороны, например – 34-я «резервная». Уже в который раз она становится у нас на пути, попадает в самое пекло, но снова выходит, пусть и сильно прореженной, но все-таки сухой из воды.

Зубов невольно поморщился, вспоминая свои столкновения с этой дивизией.

– Да, я видел, как сражается эта 34-я, – нехотя буркнул диктатор, мрачно уставившись в стену. В его голосе звучало раздражение. – Просто пока ее командиру везет, ничего более…

Иван Федорович поморщился. Ему претила сама мысль о том, что кто-то, кроме него самого, мог быть удачливым космофлотоводцем.

– Я не связываю победы данного подразделения с везением его командующего, скорее с его опытом и невероятной быстротой реакции, – хмуро сказал на это Демид. Адмирал прекрасно помнил свои схватки с 34-й дивизией. Как бы он ни старался, какие бы хитрости и уловки ни применял – враг всегда оказывался на шаг впереди, предугадывал каждый его маневр.

– Погоди, а разве он не погиб в стычке с Красовским? – замотал головой Иван Федорович, пытаясь вспомнить командира упомянутой дивизии. События последних дней смешались в его затуманенном алкоголем сознании в одну пеструю круговерть. Лица, имена, корабли – все сливалось в бессмысленный хоровод, мельтешащий перед глазами. – Веневитин, кажется… Ну, точно контр-адмирал Веневитин… Он же сгорел на своем флагмане в дуэли с «Екатерины Великой»…

– Это прежний командующий, – поправил Самсонова, Демид Александрович. В его голосе звучало плохо скрываемое раздражение. – Новый куда более деятельный и опасный. Да, вы его прекрасно знаете, ведь он некоторое время назад служил под вашим руководством…

Зубов многозначительно посмотрел на Самсонова, ожидая реакции. Он прекрасно знал, как взвинчен и раздражен сейчас диктатор. И намеренно провоцировал его, подначивал, будто хотел добиться какой-то определенной, только ему известной цели.

Иван Федорович на миг замер, будто громом пораженный. В его затуманенном сознании стали медленно всплывать какие-то смутные образы, обрывки воспоминаний.

– Он с Черноморского флота?! – сначала удивился, а потом сильно разозлился Иван Федорович. Кровь бросилась ему в лицо, на щеках заходили желваки. Адмирал почувствовал, как внутри него поднимается темная, удушливая волна гнева. – Такой же ренегат, как Козицын?! Кто это, черт возьми?!

– Контр-адмирал Васильков, – ответил Зубов, спокойно, почти равнодушно, будто его ничуть не волновала вспышка ярости Самсонова.

– Ааааа! – зарычал Иван Федорович. Его лицо исказилось от бешенства, глаза полыхнули безумным огнем. Он вскочил, опрокинув стул, и принялся метаться по комнате, словно раненый зверь в клетке. – Ну, конечно, куда без этого выскочки! А его уже начал забывать! Васильков – пусть его черти раздерут! Опять путается у меня на пути… Так это ему его родственичек Дессе доверил командовать 34-ой? Ладно, доберемся и до этого трусливого сопляка…

Диктатор брызгал слюной, потрясал кулаками, выплескивая в пространство всю копившуюся злобу и обиду. Васильков! Это имя жгло его память каленым железом, бередило старые, незажившие раны. Что ж, видно придется преподать урок еще раз. Только на сей раз – последний и окончательный.

Зубов наблюдал за истерикой Самсонова с плохо скрываемым презрением. Ему претила сама мысль о том, чтобы служить под началом этого спятившего параноика, одержимого жаждой мести и власти. Но выбора не было – по крайней мере, пока.

– Трусом Василькова, как и его старших офицеров, что смело вышли наперерез моей «Москве», я назвать точно не могу, – отрицательно покачал головой Демид Зубов. Он прекрасно помнил ту схватку – отчаянную, почти безнадежную. – Чего-чего а отваги эти троим точно не занимать. Я прекрасно сумел прочувствовать это в нашу крайнюю встречу… О, как же я хочу снова встретиться с ним и продолжить наш прерванный поединок!

В голосе Зубова звучала странная смесь восхищения и предвкушения. Адмирал чувствовал – в лице Василькова он наконец-то нашел достойного противника. Того, кто стоил потраченных на него сил и времени. И теперь жаждал новой схватки – не только ради победы, но и ради самого поединка, ради упоения битвой.

Самсонов недобро прищурился, заметив этот внезапный блеск в глазах своего подчиненного. Ему не нравилось то, с каким жаром и увлечением Демид говорил о Василькове. Слишком много восторга, слишком мало ненависти – как будто речь шла не о враге, а о добром приятеле!

– Как я слышал, ты первым прервал дуэль, так что нечего сокрушаться, – загоготал Самсонов, желая уколоть своего подчиненного. В конце концов, тот сам напросился на колкость, слишком уж расхваливая противника…

Однако диктатор тут же осекся на полуслове и перестал смеяться, когда увидел на себе взгляд черных бездонных глаз Зубова. В этих глазах, обычно холодных и непроницаемых, сейчас полыхало нечто пугающее, первобытное. Ярость, граничащая с безумием, ненависть, готовая в любой миг выплеснуться чудовищной разрушительной силой. Казалось, за радужкой контр-адмирала распахнулась сама преисподняя, жаждущая поглотить всякого, кто посмеет бросить ей вызов.

Самсонов, несмотря на то, что был сейчас под действием алкоголя, почувствовал, как к горлу подкатывает липкий, удушающий ком страха. Он ощутил себя кроликом перед удавом, мышью перед богомолом – ничтожной букашкой, каждый миг существования которой зависит от прихоти хищника. Как ни храбр и безрассуден был Иван Федорович, и как не пьян в данный момент, но даже он понял, что испытывает сейчас неимоверный ужас перед стоящим напротив него человеком.

Демид грозно смотрел на своего нынешнего начальника, и в его взгляде сосредоточилась вся ненависть, которую только можно было себе представить. Каждая черточка его лица, каждая складка у губ излучали смертельную угрозу, обещание немедленной и жестокой расправы. Будто перед диктатором стоял сам дьявол во плоти, готовый в любой момент вонзить свои когти ему в глотку.

Самсонов судорожно сглотнул, чувствуя, как рубашка под мундиром мгновенно промокла от холодного пота. Он вдруг с ужасающей ясностью понял – его жизнь сейчас висит на волоске, и ничто и никто не сможет его спасти. Ни верная охрана в коридоре, ни громкий титул, ни гений стратега…

Иван Федорович внезапно понял – единственный шанс выжить это попытаться разрядить обстановку, сгладить конфликт, пойти на попятную. Ведь Демид был злопамятен, но не глуп. Он не станет убивать человека, который еще может быть ему полезен. Поэтому диктатор незаметно перевел дух и заставил себя расслабиться. На его губах появилась заискивающая, угодливая улыбка, а в глазах замерцало притворное раскаяние вперемешку с лестью:

– Прости, мой друг, – вкрадчиво, почти ласково проворковал он, обращаясь к Демиду Александровичу. – Я неуместно пошутил над тобой и разбередил твою болезненную рану. Каюсь, сморозил глупость, не подумав. Но поверь, сделал я это не со зла, а лишь оттого, что искренне не считаю тебя проигравшим в той дуэли.

Иван Федорович говорил медленно, старательно подбирая слова. Он буквально источал мед, всем своим видом выказывая почтение и симпатию к Зубову. Ему было плевать на гордость, на достоинство – сейчас главным было выжить, усыпить бдительность разъяренного зверя.

– Если бы линкор «Москва» сражался со всеми тремя их кораблями по очереди, без сомнения, ты уничтожил бы всех своих врагов. Но эти трусы напали одновременно. Разве это честный бой? Разве не подлость со стороны Василькова?

Самсонов готов был сколь угодно долго лить мед в уши Зубова, только бы тот побыстрей успокоился. Диктатор понимал – сейчас любое неосторожное слово, любой косой взгляд могут стать для него фатальными. Поэтому он старался изо всех сил, вкладывал всю свою изворотливость и красноречие в эту неприкрытую, бессовестную лесть.

И похоже, старания Ивана Федоровича не пропали даром. Демид, слушая его, постепенно менялся в лице. Из глаз уходила дикая ярость, губы разжимались, морщины на лбу разглаживались. Он словно приходил в себя после приступа безумия, по капле выпуская из души скопившийся там яд.

Молодой человек, услышав слова диктатора, действительно сделал над собой усилие и взял себя в руки. На какой-то миг он прикрыл глаза, медленно, размеренно вздохнул – и вновь обрел подобие внутреннего равновесия. Когда же Зубов вновь взглянул на Самсонова, его взгляд уже не пылал безумной жаждой убийства. Теперь он стал похож на себя прежнего – холодный, пронизывающий, но не смертоносный.

«Ах ты старый лис, – подумал Демид, глядя на притворно улыбающегося диктатора. – Хитер, ничего не скажешь. Умеешь заговорить зубы. Но смотри, не обольщайся раньше времени. Придет день – и я напомню тебе этот разговор. Напомню сполна, с процентами…»

Но вслух адмирал, конечно же, ничего подобного не сказал. Вместо этого он, помолчав с минуту, смерил Самсонова долгим, испытующим взглядом и медленно, веско произнес:

– Да, я первым вышел из боя, но только потому, что один из моих соперников предложил прекратить наше затянувшееся сражение. Не из трусости, не из слабости, но из уважения к достойному противнику. Васильков, при всей своей дерзости, все же понимает и чтит воинскую честь. Он осознал, что дальнейшее кровопролитие бессмысленно, и протянул мне руку примирения. И я ответил ему тем же.

Зубов говорил ровно, без эмоций, но в его голосе явственно звучала неприкрытая гордость. Гордость офицера, до конца исполнившего свой долг – но сохранившего при этом достоинство и благородство. Адмиралу не нужна была дешевая лесть Самсонова. Он и без того знал себе цену – и эта цена была куда выше, чем россказни перепуганного насмерть диктатора.

– А так же потому, что ситуация в секторе сражения, когда остальные корабли Птолемея Грауса начали одновременно выходить из «вагенбурга» и атаковать мои эскадры, оказалась настолько сложной, что требовала моего личного вмешательства, – продолжал Демид, не сводя пристального взгляда с Самсонова. – Именно поэтому я прервал дуэль и поспешил к своим кораблям. Не для того, чтобы спасти свою шкуру – но чтобы помочь братьям по оружию. Это мой долг, Иван Федорович. Долг командира и лидера. И для меня он превыше любого поединка, любого личного счета…

– Ты все правильно сделал, Демид Александрович, – снова на всякий случай похвалил своего подчиненного адмирал Самсонов. Его голос звучал мягко, но в нем сквозили стальные нотки непоколебимой уверенности опытного командира. – Не кори себя… В тяжелейших условиях ты принял единственно верное решение – сохранить боеспособное ядро нашего флота для дальнейших сражений.

– От этого не легче, – вздохнул Зубов, не менее командующего расстроенный поражением их Черноморского космофлота в битве за систему «Воронеж».

– Оставь эти сантименты, – бросил Самсонов, видя, что его адмирал окончательно успокоился и диктатору нечего бояться за собственную жизнь. Он сделал несколько широких шагов и остановился вплотную к Демиду, пристально глядя в его потемневшие от гнева глаза. – Ты сейчас похож на сопливую девчонку, а не на моего помощника и правую руку! Соберись, контр-адмирал! Ты нужен мне сильным, решительным, беспощадным. Готовым мстить и побеждать любой ценой. Пусть ненависть к нашим противникам, зародившаяся внутри твоего сердца, победит все остальные чувства. Ибо именно она будет давать тебе силы продолжать борьбу, быть еще сильней и беспощадней и, в итоге, отомстить всем своим обидчикам!

Демид кивнул, соглашаясь со словами Самсонова:

– Возможно, вы правы, господин командующий. Простите меня за эту минутную слабость…

Иван Федорович одобрительно хлопнул помощника по плечу.

– Ладно, обещаю, ты скоро встретишься со всеми своими обидчиками в честном бою, убьешь их по одному или всех вместе, как тебе будет угодно, а после успокоишься, – закончил неинтересную ему тему Иван Федорович Самсонов, который незаметно для себя теперь сам стал успокаивать своего контр-адмирала, то что делал Зубов все это время в отношении самого Ивана Федоровича. Он криво усмехнулся этой иронии судьбы. – Давай лучше обсудим планы на ближайшее будущее. Враг не будет ждать, пока мы зализываем раны.

Демид был доволен, что диктатор, наконец, начал приходить в себя и становился прежним Самсоновым – хладнокровным и расчетливым адмиралом, не знающим поражений. Именно такой лидер сейчас нужен Черноморскому флоту. Непоколебимый и безжалостный стратег, способный предвидеть любой ход противника и нанести упреждающий удар.

– Меня больше всего волнует положение нашего космофлота, – продолжал Самсонов, бросая хмурый взгляд на горящую над столом тактическую карту. Он легким движением руки заставил изображение увеличиться. – Птолемей Граус, несмотря на то, что надел на себя погоны главнокомандующего коалиционных сил – абсолютный профан в военном деле, но даже он понимает, что не должен сейчас оставлять нас в покое, когда мы проиграли и наши эскадры разбросаны по нескольким звездным системам. Первый министр с подсказки Павла Петровича Дессе обязательно пошлет свои корабли, чтобы те постоянно преследовали нас и не давали возможности пополнить численность и провести перегруппировку.

– Да, я бы поступил также, – согласился Демид Александрович, кивая. Он внимательно всмотрелся в голографическую карту, проецируемую над столом, словно пытаясь силой мысли изменить расстановку сил. Разбросанные по огромному пространству серые точки кораблей Черноморского флота казались такими беззащитными и уязвимыми перед наступающей лавиной противника.

Иван Федорович тяжело опустился в кресло, обитое дорогой кожей. Диктатор устало потер переносицу и продолжил, глядя куда-то сквозь собеседника:

– В данный момент мы немного оторвались, буквально на пару-тройку стандартных часов, но этот чертов «Лис» Дессе постоянно будет висеть у нас на хвосте, и отсекать наши корабли от баз снабжения. Проклятый стратег!

Самсонов тряхнул головой, отгоняя ненужные воспоминания. Сейчас не время для сантиментов. Враг уже наступает им на пятки. Нужно принимать решение, от которого зависит будущее Империи.

– Когда мы подойдем к столичной системе, у меня будет два основных варианта действий, – продолжил он, поднимаясь с кресла и начиная мерить шагами адмиральский салон. – Первый – объявить набор добровольцев для защиты Новой Москвы-3 от бандитских дивизий Птолемея Грауса. Причем для этого нам надо на каждом углу кричать, что если люди бывшего первого министра возьмут столицу, они из мести убьют всех ее жителей, включая женщин и маленьких детей… Да, это жестоко. Но отчаянные времена требуют отчаянных мер. Мы должны поднять народ на защиту своих семей и домов. Пусть каждый, кто может держать оружие, встанет плечом к плечу с нашими «моряками».

Иван Федорович остановился у иллюминатора и невидящим взглядом уставился на мерцающие вдали звезды. Сколько раз он смотрел в бездну космоса, черпая в ней силы и вдохновение. Но сейчас звезды молчали. И на сердце адмирала была такая же темнота и пустота.

– А второй вариант – это покинуть столичную планету, не защищая ее, и направиться в один из лояльных нам секторов пространства, где можно провести мобилизацию новых рекрутов и загрузить местные орбитальные верфи новыми боевыми крейсерами и линкорами…

– Я не уверен, что мы можем набрать достаточное количество добровольцев для защиты столицы, господин адмирал, – сказал на это Демид Зубов, подумав. Страшно было произносить эти слова, но он обязан быть честным с командиром. – Новая Москва-3 – это сугубо мирная планета, жители которой давно разучились воевать и сибаритствуют с рождения. Даже программы начальной военной подготовки в школах упразднили за ненадобностью лет 10 назад. И что теперь? Вручить этим изнеженным белоручкам штурмовые винтовки и отправить на передовую? Они и часа не продержатся против головорезов Северного и Балтийского космофлотов. К тому же многие из колонистов втайне поддерживают Птолемея Грауса. Поверьте, мало кто захочет к нам присоединиться в «Новой Москве»…

Эти слова подействовали на Самсонова как удар хлыста.

– Как можно поддерживать мятежника и предателя?! – воскликнул Самсонов, ударив пудовым кулаком по столу. Голографическая карта опасно замерцала и пошла рябью, словно пытаясь ускользнуть от гнева адмирала. – Ведь он пошел против нашего нового императора, хотя первым поддержал именно Ивана Константиновича в его притязаниях на трон!

– Скорей он пошел против вас, Иван Федорович, – заметил Демид, глядя прямо в глаза командующему. В его голосе не было ни тени страха или неуверенности, лишь холодная констатация факта. – О чем сразу и объявил, там, еще на церемонии в тронном зале Большого Императорского Дворца. Помните тот роковой день? Вместо клятвы – дерзкий вызов вашей власти. Тогда мы еще не осознавали всей глубины его предательства…

Зубов замолчал, погрузившись в воспоминания. Перед его мысленным взором вновь предстала та судьбоносная сцена. Лицо Грауса, искаженное презрением и ненавистью. Гнев и растерянность на лице Самсонова. И глаза юного Ивана Константиновича – огромные, испуганные глаза ребенка, не понимающего, что происходит.

– Что касается нашего юного государя, то, как вы правильно заметили, Птолемей изначально поддерживал именно наследника Ивана Константиновича, и сейчас, когда его коалиционный флот займет столичную систему, в умах жителей Новой Москвы особо ничего не изменится. Для простых обывателей что Самсонов, что Граус – лишь временщики при троне. Власть императора незыблема, кто бы ни стоял за его спиной. И Птолемей умело сыграет на этих настроениях. Будет всюду кричать, что действует во благо Российской Империи и ее законного правителя. Что защищает корону от узурпатора. Боюсь, люди поверят…

– Не изменится, за исключением того, что Птолемей, а не я, будет издавать указы! – в бешенстве закричал Самсонов, вскакивая с кресла. – Я знаю этого хитрого плута, он приберет к рукам все ниточки власти при малолетнем императоре и всюду на министерские должности рассадит своих людей. Имперский Сенат, Адмиралтейство, Торговая Палата – все будут плясать под его дудку! Он утопит страну в коррупции и беззаконии, растащит ее по кускам! Однако в качестве полновластного правителя-регента при малолетнем Иване Граус слишком слаб и нерешителен. У него нет ни твердости духа, ни силы воли, чтобы держать в узде эту огромную махину под названием Российская Империя. Он будет вечно колебаться, избегать жестких, но необходимых решений. Именно поэтому государство при его правлении ждет хаос и анархия.

Адмирал остановился перевести дух. Его широкая грудь тяжело вздымалась, лоб покрылся испариной. Отдышавшись, Самсонов продолжил уже спокойнее, но в его голосе по-прежнему звенела сталь:

– Только я, вот этими руками, – адмирал сжал свои богатырские кулачищи, будто готовясь крушить неприятеля, – смогу удержать сто тридцать пять звездных систем в едином секторе контроля! Я не позволю, чтобы плоды трудов и побед наших предков, добытые кровью и потом, достались кучке интриганов и политиканов. Российская Империя будет жить! Нынешнее потрясение лишь закалит ее, сделает сильнее. Мы вырвем победу, пусть и страшной ценой. Я готов пожертвовать собой ради этого. Готов пожертвовать всем…

– Не сомневаюсь в этом, Иван Федорович, – кивнул ему, Демид Зубов, глядя с восхищением и тревогой одновременно. Он понимал, что за этими словами стоит не просто решимость, а фанатичная вера в собственную правоту и избранность. И ради этой веры адмирал пойдет на все. – Но все же Птолемея нельзя подпускать к столице и, конечно же, маленький император не должен попасть ему в руки. Пока Иван Константинович с нами – у нас есть законное основание бороться и побеждать. Без него мы станем просто еще одной мятежной группировкой, рвущейся к власти.

Самсонов кивнул, соглашаясь. Слова помощника лишь подтверждали его собственные мысли. Юный император – не просто династический символ и формальный правитель. Он – ключ к легитимности их притязаний, главный козырь в борьбе. И этот козырь нужно сберечь любой ценой.

– Безусловно, – согласился Самсонов, – пока Иван Константинович у меня – я сохраняю власть. Если мальчишку выкрадут или отобьют – я проиграл! Даже если разобью Грауса в пух и прах – без императора не видать мне трона как своих ушей. Заклеймят самозванцем и тираном. А там и до переворота недалеко – свои же придушат шелковым шнурком во сне. Нет, рисковать нельзя! Поэтому решено, мы будем защищать столичную планету до последнего, а орбита Новой Москвы-3 станет братской могилой для кораблей Птолемея Грауса…

Глава 4

Место действия: столичная звездная система HD 35795, созвездие «Орион».

Национальное название: «Новая Москва» – сектор контроля Российской Империи.

Нынешний статус: контролируется Черноморским флотом.

Точка пространства: планета Новая Москва-3.

Дата: 2 июня 2215 года.

Диктатор Самсонов оказался не столь категоричен в своих прежних высказываниях, когда его космофлот, преодолев четыре звездные системы, наконец, прибыл к столичной планете. Могучие боевые корабли, гордость и оплот его власти, величественно зависли на орбите Новой Москвы-3, закрыв своей титанической тенью полнеба. Но привычное чувство триумфа и непобедимости, всегда охватывавшее диктатора при виде этой грозной армады, сегодня было омрачено тревожными новостями, принесенными на флагманский «Громобой».

Первый министр нового правительства Юлиан Шепотьев, пожаловавший к Ивану Федоровичу на корабль, выглядел крайне обеспокоенным. С трудом скрывая волнение, он сообщил о массовых волнениях, охвативших в настоящее время мегаполисы Новой Москвы-3.

Население столичного мира, уже знавшее о сокрушительном поражении войск диктатора в системе «Воронеж», оказывается, радостно приветствовало эту новость. Миллионы людей с надеждой и нетерпением ожидали появления на орбите союзного флота Птолемея Грауса – того, кто обещал принести долгожданную мир и порядок в сектор. На улицах и площадях городов собирались огромные толпы ликующих людей, скандировавших антиправительственные лозунги. Кое-где уже вспыхивали стихийные столкновения с силами правопорядка.

Лицо диктатора потемнело от гнева, когда он услышал об этих дерзких проявлениях недовольства.

– Эти неблагодарные свиньи недостойны чтобы я их защищал! – воскликнул адмирал-регент Самсонов, неприятно пораженный такими настроениями среди колонистов. Его зычный голос эхом разнесся по командному мостику линкора, заставив подчиненных невольно вздрогнуть. – Жалкие предатели! Что ж, пускай теперь пожинают плоды своего безрассудства. Когда Птолемей и его ручные адмиралы прибудут сюда, они утопят Новую Москву-3 в крови!

Самсонов в ярости ударил кулаком по подлокотнику кресла. Его грубое лицо исказила гримаса бессильной злобы. Но, спустя несколько секунд, диктатор взял себя в руки. Нельзя было позволять чувствам брать верх над разумом в столь тяжелую минуту. Сейчас требовалось трезво оценить ситуацию.

– Ладно, на время оставим эмоции… – уже более спокойным тоном произнес Иван Федорович, тяжело опускаясь в командирское кресло. Он пристально посмотрел на стоящих перед ним министра Шепотьева и адмирала Зубова. – Вообще, сколько кораблей и верных нам экипажей мы сможем здесь собрать?

Демид Зубов деловито застучал пальцами по клавишам пульта, выводя на экраны оперативную информацию. Спустя минуту он, сохраняя бесстрастное выражение лица, доложил:

– Не больше трех десятков вымпелов, господин адмирал.

– Всего тридцать?! – Самсонов был шокирован. Он вскочил с кресла и снова забегал по мостику. – Не может быть! За это время в «Новую Москву» с космоверфей и внутренних провинций должно было прийти не меньше сотни! Где остальные корабли, черт побери?!

На лбу диктатора проступили капельки пота. Ситуация складывалась хуже некуда. Всего тридцать кораблей – и это против целого союзного флота Грауса, насчитывающего сотни единиц! О полномасштабном сражении не могло быть и речи.

– Весть о вашем поражении пришла не только в столичную планету, господин…, – терпеливо пояснил министр Шепотьев, сохраняя предельную почтительность, несмотря на едва скрываемый страх в глазах, – эти новости уже облетели все подконтрольные нам звездные системы, что не могло не сказаться на количестве прибывающих сюда кораблей… К столице смогли пробиться лишь самые верные вам силы. Остальные же либо выжидают окончания противостояния, не желая рисковать, либо по каким-то другим причинам не могут пока сюда прибыть.

Шепотьев многозначительно посмотрел на диктатора, словно пытаясь без слов намекнуть на истинные настроения в войсках и ВКС. Самсонов все прекрасно понял. Даже среди «флотских», некогда беспрекословно подчинявшихся приказам, зрело недовольство и шатания. Поражение в системе «Воронеж» подорвало веру в непобедимость режима.

– В частности, – продолжал министр, – новейшие дредноуты, только что сошедшие со стапелей верфей «Ингерманландии», просто не имеют возможности прибыть в «Новую Москву». Как вам известно, эта система в данный момент отрезана от столицы кораблями Птолемея Грауса. Любая попытка прорыва обернется для них неминуемой гибелью…

– Ладно, я забираю с собой те корабли, что находятся сейчас на орбите, – сказал Самсонов, делая непринужденное лицо. Он старался сохранять невозмутимость, хотя внутри у него все клокотало от напряжения. Диктатор прекрасно понимал, насколько рискованным и отчаянным был его новый план. Но отступать было некуда – на кону стояло слишком многое.

Адмирал обвел тяжелым взглядом мостик флагманского корабля. За иллюминаторами чернела бездна космоса, прорезаемая разноцветными вспышками далеких звезд.

– Разве наш космофлот куда-то уходит из «Новой Москвы»? – удивленно спросил Демид, переглянувшись с испуганным Шепотьевым. Зубов выглядел обескураженными. Он явно не ожидал такого резкого поворота событий. Шепотьев же попросту застыл в оцепенении. Лицо министра покрылось мертвенной бледностью, а в глазах плескался неприкрытый ужас. Он, как никто другой, понимал всю тяжесть последствий, которые повлечет за собой уход диктатора от Новой Москвы. Это будет означать полный крах всего, что они так долго строили. Крах надежд на сохранение власти. Но Самсонова, казалось, не волновала реакция подчиненных. Он уже все решил для себя.