почему нельзя резко подниматься с глубины
Цена самоуверенности или опасности, которые поджидают нерадивого дайвера на большой глубине
Сегодня ровно год, как я стал инвалидом. Ещё утром год назад я радостно ехал на дайвинг, а уже вечером в это время лежал в госпитале в Хургаде.
Я ныряю 15 лет, за спиной больше тысячи погружений, я был уверен, что уж со мной точно ничего не может случиться под водой. Но оказалось, нужно учитывать не только свой опыт.
Жил я довольно неплохо, на еду, развлечения и отдых хватало. Давалось все относительно легко, без особого напряга в жизни.
В предыдущий день я решил, что завтра нужно пойти на глубину, потому что скучно. Утром мы пошли под воду втроём, я, Сэм и какой-то его друг Мустафа. Решили идти на 100 м, просто сделать фото на соточке. Все прошлые глубокие погружения я делал с одним баллоном, а в этот раз что-то меня заставило в последний момент взять запасной. Видимо кто-то там наверху имел на меня планы. понаблюдать за мной и посмеяться. Мол, легко и красиво жил, говоришь, ну сейчас посмотрим.
Когда я решил взять второй баллон, Мустафа ещё смеялся, мол мы мужчины ходим на одном баллоне. но что-то меня все равно заставило его взять. Только поэтому мы все трое и живы сейчас.
Мустафу как дайвера я практически не знал, он друг Сэма и нырял с нами неглубоко предыдущие пару дней. Но Сэм заверил меня, что тот бывал глубоко и опытный. Ок. Пошли вниз, Сэм с Мустафой, я чуть в сторонке. Опускается вдоль стенки, я чуть впереди, периодически оглядываясь на них, все ли ок. В районе 80-90 на каком-то уступе они зависли и Сэм начал делать фото Мустафы. Меня эта глубина не интересовала, чувствовал я себя отлично, воздуха достаточно, дно где-то уже внизу виднеется. Поэтому я их ждать не стал и пошел дальше. Дошёл до дна, отметил свой личный рекорд, осматриваюсь, где же Сэм, чтоб сделать фото. Все же сидеть и ждать на такой глубине его мне совсем не хочется. Никого нету. Начинаю вертеться активно, никого. Компьютер орет как сумасшедший, показывает, что всплывать мне 1 час 40 минут. И в первом баллоне практически не осталось воздуха.
Черт с ним с тем фото, принимаю решение всплывать. Медленно начинаю подъем, скала практически отвесная и вверх посмотреть затруднительно, тем не менее активно верчу головой в поисках остальных. Начинаю понимать, что что-то произошло. Метрах на 100 заканчивается воздух в первом баллоне, переключаюсь на второй и думаю, активно думаю. это тут писать долго, а там мысли летят как пули. Думаю, хорошо, что взял второй баллон, думаю, что что-то случилось, думаю, что нас учили в таких ситуациях думать только о себе и спасать самих себя.
Вот и тот уступ, где они делали фото. Никого нету. Понимаю, что точно случилась беда, мысли летят и голова аж гудит. Подниматься дальше или искать их на этом уровне? Организм рвется наверх, кричит «всплывай сам, наверх к воздуху». Все таки остаюсь на этой глубине и верчусь по сторонам, может тела где-то лежат. Никого. Смотрю на манометр, а второй баллон на такой глубине уже наполовину пустой. Продолжаю всплывать.
Поднимаюсь дальше пока по правилам. И вот метров 60 вертя головой вижу их. Вижу, что Сэм тащит Мустафу на своём октопусе и активно так тащит, у них явно проблемы. Смотрю на свой компьютер : подниматься больше часа, смотрю на манометр: воздуха хватит максимум на 30-40 минут одному. И время замедляется.
Я понимаю, что смогу всплыть сам, тем более они в стороне от меня и возможно даже не увидят. Понимаю, что всплыву все равно с нарушением, но небольшим и что скорее всего где-то на 10-15 метрах поймаю кого-то знакомого с корабля и досижу на его баллоне необходимое время. Т.е. я понимаю, что сам я точно могу всплыть без последствий. Но для этого я должен бросить Сэма. Понимаю, что по всем правилам я должен, даже обязан именно так и поступить, что он инструктор и это его проблемы. Понимаю, но перед глазами так и встаёт картина, как я поднимаюсь на борт, капитан спрашивает, где Сэм, а я говорю : он остался там. на дне. Понимаю и останавливаюсь. Компьютер орет всплывай, мозг орет всплывай. я не знаю, что во мне пересилило это все, но я сворачиваю вбок и плыву к ним.
Сэм наконец-то видит меня и активно показывает, дай воздух. достаю октопус, протягиваю ему для Мустафы. Сэм сует его ему в рот, я беру Мустафу сбоку под локоть и готовлюсь всплывать неспешно.
Но. сюрприз. по плечу настоичиво стучит Сэм. Поворачиваю голову и. охуеваю. он просит воздух и себе, показывая, что у него тоже ничего нету.
В голове мысли попытаться вырваться, остаться на глубине, смотрю на Мустафу, вижу его безумные глаза, вижу как он вцепился в октопус и понимаю, что он его не отдаст, а утопит меня в борьбе.
До этого была только боль в груди и дикая усталость, а тут начинается онемение. до корабля метров 50, а я чувствую, что у меня немеют ноги. как ночью, когда отлежал. Мимо проплывает Зодиак, думаю позвать на помощь, но становиться стыдно, сам справлюсь. Я ещё совершенно не понимаю всю сложность ситуации. Гребу дальше. Метров 40. Онемение поднялось до пояса. Грести все труднее, изредка начинаю глотать воду от волн, накрывающих с головой. 35 метров, понимаю, что пустой баллон сбоку мешает плыть и надо его бросать. Но в голове мысли, там же регулятор Шехаба, нельзя бросать. Гребу далее. Немеют руки. Ног почти нету. Волны накрывают все чаще.
Решаю, что нужно сбросить грузы, вытаскиваю один карман и плыву с ним в руках. Потом понимаю, дыбил, выбрось его, бросаю, следом второй. Чуток легче, метров 25-30. плыть все труднее, ног не чувствую, руки немеют, волны накрывают с головой и каждый третий вдох вместо воздуха вода. Начинаю захлебываться, понимаю, что могу на полном серьёзе утонуть.
И я сдаюсь. изо всех сил делаю вдох и готовлюсь нырнуть под воду как можно глубже, чтоб там впустить в себя воду и прекратить все. Делаю вдох и. и вдруг как заведенный начинаю вслух кричать имя дочки. Повторяю его как заведенный и откуда-то берутся силы на рывок. А пальцы, шарящие по боку вдруг натыкаются на застежку и я начинаю её прямо рвать, дергаю, хватаю и в какой-то момент она открывается. Сбрасываю балон и пытаюсь грести к кораблю.
Дочка меня спасла. Я не знаю, откуда пришло ко мне её имя. Но если бы не она, я бы был мертв уже давно.
Я не буду писать, как еле доплыл до корабля, как меня тянули на борт тросом.
Все смешалось в кучу.
А потом был спасательный бот, барокамера, госпиталь, несколько недель в Египте и перелёт в Киев под уколами. И больницы, больницы, больницы. сегодня год..
Год назад я лежал и не мог шевельнуть ногой, сейчас я начинаю ходить с палочкой и чьей-то помощью. Боль со мной постоянно, я привык жить с болью, я уже не помню как это, когда тело не болит. Но иногда у меня так болит все, что я не могу пошевелиться. Мне столько раз хотелось опустить руки и прекратить все этим мучения. Навсегда прекратить.
Но моя дочка живёт со мной. И она приходит ко мне, ластится и шепчет на ухо : ты самый лучший на свете папа. И только ради этого я живу.
P.S. Happy birthday, Sam. сегодня твой второй день рождения. Помни меня.
Мустафа ещё смеялся, мол мы мужчины ходим на одном баллоне.
я конечно не в теме но как то непоняток дофига
кто в теме просветите интересно
Эхехехе. не знаю как ссылку на комментарий ресурса откуда стянул вставить, но вот вам копипаста про чувака у которого ангел хранитель реальный мордоворот:
Поддерживающих аквалангистов у него не было, и, судя по всему, в состоянии, близком к состоянию лунатика, он упал на дно, сбросил грузовой пояс и не приходил в сознание до тех пор, пока его не вынесло на глубину порядка 60 метров, где он очнулся под звук своих водолазных часов, которые предупреждали об опасно быстром темпе подъема. После этого погружения Мэнион поклялся никогда более не пытаться побить этот рекорд, и за прошедшие с тех пор пять лет никто не предпринимал в этом плане никаких серьезных попыток.
33-летний Марк Эндрюс, разведен, отец двоих детей, часто обучает своих студентов методике глубоководных погружений на воздухе и оправдывает свою попытку поить рекорд тем, что в результате он стал лучшим и более авторитетным учителем. Наставник самого Эндрюса Хэл Уоттс и по сей день остается обладателем рекорда по глубине погружений на воздухе в подводных пещерах (129 метров), который он установил в начале 70-х.
В мае этого года Беннетт и менеджер «Капитана Грегга» Чак Драйвер добрались до глубины 209 метров на тримиксе, установив рекорд по глубине погружений в открытом океане без страховочного фала.
Примерно в то же самое время Эндрюс пытался заручиться поддержкой запланированной им попытки побить рекорд по глубине погружений на воздухе в Англии, но, столкнувшись с более чем холодным приемом у английских аквалангистов, решил попытать счастья в компании энтузиастов глубоководных погружений из «Капитана Грегга» в теплых филиппинских водах.
Эндрюс, с тяжелой баллонной спаркой на спине и с декомпрессионным баллоном поперек живота, ушел под воду около 9 утра в спокойных водах на расстоянии нескольких сот метров от Эскарсео-Пойнт. На глубине пяти метров аквалангист обеспечения Дэран Булл проверил снаряжение Эндрюса и убедился, что все в порядке, утечек воздуха нет.
Примерно две минуты спустя после того, как Беннетт и Драйвер заняли свои места на дне, Эндрюс подал Буллу знак ОК, выпустил воздух из своего огромного компенсатора и начал быстрый спуск вдоль отвешенного спускового конца.
Вскоре он падал сквозь темно-синюю толщу воды со скоростью примерно один метр в секунду.
На глубине 125 метров, в почти полной темноте, Эндрюс стал поддувать компенсатор, чтобы замедлить свое падение. На глубине 140 метров он посмотрел на декомпрессионный компьютер и «увидел огни фонарей на дне». После этого его зрение быстро ушло в туннель. Когда на глубине 156 метров Джон Беннетт схватил его и подал вопросительный сигнал ОК, Эндрюс никак не отреагировал.
Согласно плану, Эндрюс должен был достать прищепку и прикрепить ее на спусковом конце, чтобы отметить максимальную достигнутую глубину. Однако он никак не реагировал на происходящее, и Беннетт обыскал его снаряжение, но прищепки не нашел.
«Воздушные экстремальщики» обычно поднимаются с глубины быстро, замедляясь только на глубине менее 100 метров. Аксель Левальд из «Скубаплюс» был первым аквалангистом поддержки на глубине 91 метр. Эндрюс должен был сделать здесь свою первую минутную декомпрессионную остановку для профилактики образования «микропузырьков» в его крови.
Дэран Булл, который ждал на 76 метрах, тоже схватил Эндрюса. Аквалангисты заранее договорились, что если Эндрюс будет «в отключке» и не подаст им знак ОК, то они остановят его подъем. Однако сделать это им не удалось, поскольку инфлятор Эндрюса заклинило в положении поддува. Аварийный клапан тоже заклинило!
Воздухом, подававшимся в обе камеры компенсатора Эндрюса, компенсатор раздуло, как воздушный шар и потащило наверх вместе с его владельцем и двумя отчаянно сопротивлявшимися аквалангистами обеспечения с кошмарной силой.
На глубине около 70 метров Эндрюс стал подавать признаки понимания проблемы. Он стал пытаться отстегнуть декомпрессионный баллон, подал Левальду знак ОК, и тот оставил его.
Кроме того, говорит он, он не хотел, тащить двух своих товарищей навстречу гибели. Булл, тем не менее, следовал за Эндрюсом еще метров двадцать-тридцать, но Эндрюс застрял в своем раздутом компенсаторе и летел к поверхности, продолжая ускоряться.
Камерный компенсатор Эндрюса, изготовленный компанией «Кастом дайверс» в Англии с покрытием из нейлона-1200, наконец порвался на глубине 20 метров. Однако инерции вполне хватило, чтобы несколько секунд спустя Эндрюс, его баллоны и его вспоротый компенсатор выскочили из воды на расстоянии всего нескольких футов от водолазной платформы.
Эндрюс помнит, как после этого он повис в воде вниз головой, запутавшись в своем полусброшенном снаряжении. Он одел маску, которая висела него на шее.
— Я посмотрел на часы, они показывали глубину два с половиной метра. Просто не верилось, что легкие остались внутри меня.
С помощью ошарашенного аквалангиста, обеспечивавшего поддержку на поверхности, Эндрюс окончательно сбросил баллоны и компенсатор и, дыша из октопуса товарища, начал спускаться вниз. На шести метрах его встретил Дэран Булл, который передал ему свой регулятор на длинном шланге. Булл и Эндрюс спустились на 18 метров и начали двухчасовую аварийную декомпрессию, во время которой ничего особенного не происходило.
После 11 часов Эндрюс вышел на поверхность, подышал 15 минут чистым кислородом и отправился обедать в ресторан Сабанга. Шесть часов спустя он уже праздновал рекорд с друзьями в своем дайв-центре.
Будет ли он предпринимать еще одну попытку?
Почему нельзя резко подниматься с глубины
Скорость подъема с глубины в дайвинге. Почему именно 10 метров?
С незапамятных времен шел спор о скорости подъема аквалангиста с глубины. Вопрос этот в равной мере как технический, так и философский.
9 м/мин, 18м/мин, 10м/мин или не быстрее выдыхаемых пузырей?
Изначально, на заре XX века практически повсеместно была принята скорость всплытия 18 метров в минуту. Королевский флот Великобритании начал использовать для расчетов погружений таблицы Холдейна, которые не имели уточнений по максимальной скорости подъема. Определялось лишь общее время подъема с глубины, включающее и время декомпрессионных остановок.
На тот момент не было подводных компьютеров и водолаза вытягивали из воды со скоростью 60 футов в минуту.
Грубо говоря, по футу в секунду. Такую скорость было удобно контролировать с поверхности. Страховочный конец вытягивали из воды, по времени замеряя его длину.
В привычных нам единицах измерения это было 18 метров в минуту.
Параллельно с этим ученые спорили, предлагали разные скорости, но сам механизм подъема долгое время оставался неизменным в силу простоты контроля этой скорости с поверхности.
Все усложнилось с появлением акваланга и соответственно легких аквалангистов. Аппарат автономного дыхания (SCUBA) или просто акваланг позволял человеку плавать, где угодно, и не быть связанным с поверхностью. Это значительно расширило рамки свободы подводника, но снова возник вопрос контроля скорости подъема с глубины.
Ввиду отсутствия компьютеров аквалангисты контролировали эту скорость по выдыхаемым пузырям. Человек производил выдох и следил за одним из пузырей, стараясь не обгонять его при подъеме.
Данный способ контроля был весьма ненадежным для аквалангиста. Человек путал эти пузыри, переключал внимание на что-то другое и терял контроль над скоростью. Тем не менее, по общему согласию скорость 18 м/мин оставалась нормой.
Вспомогательными элементом контроля могли служить еще и глубиномер на основе Бурдоновой трубы и герметичные часы. Аквалангист также следил за скоростью всплытия, пытаясь подниматься не быстрее фута в секунду.
Середина и конец XX века ознаменовались победой цифровой техники и появлением сначала аналоговых, а потом и цифровых подводных компьютеров, заменяющих все эти старинные способы контроля. Компьютер давал аквалангисту реальную и точную скорость подъема, время на дне и глубину погружения, плюс указывал на необходимость декомпрессионных остановок на нужных глубинах.
Спор о скорости подъема аквалангиста окончился полнейшей ничьей для всех спорщиков.
Например, с 0 до 10 метров перепад в два раза, с 10 метров до 20 в полтора раза. Чем глубже, тем меньше перепад давления. Таким образом получается, что для разных глубин желательно использовать разные скорости подъема. Поначалу можно плыть быстрее, а при приближении к поверхности замедляться.
В итоге, современные подводные компьютеры для любительского дайвинга ставят предельным значением скорости подъема 9-10 метров в минуту. То есть эта скорость усредненная.
То есть делается жесткое ограничение по глубине и единая на весь процесс всплытия низкая скорость подъема. Это гарантия Вашей безопасности.
Губит людей не пиво. Чем опасны для дайверов погружения на глубину
МОСКВА, 13 дек — РИА Новости, Ирина Халецкая. Красоты подводного мира, неизведанные глубины. В отпуске многие хотят побыть дайверами. Однако далеко не все понимают, что такое развлечение может привести к тяжелым последствиям, таким как кессонная болезнь. Вылечить ее можно только в специальной барокамере, а есть они далеко не везде. Более того, медиков, которые смогут помочь дайверам-любителям, — совсем мало. Как устроена водолазная медицина и чем опасны погружения для обывателей, РИА Новости рассказали водолазные врачи из разных регионов России.
Водолазы отдельно, дайверы отдельно
Несмотря на то что водолазная медицина в России существует уже 135 лет, до 2009 года специальности «врач по водолазной медицине» не существовало. Военных водолазов обследовали спецфизиологи, остальные были на контроле профпатологов. А вот дайверами-любителями никто не занимался.
В 2010-м эксперты из Федерального медико-биологического агентства (ФМБА Росиии) разработали программу по подготовке водолазных врачей, а через два года главный специалист ФМБА Вадим Семенцов организовал курсы по водолазной медицине на кафедре авиационной и космической медицины Первого МГМУ имени Сеченова. Обучение прошли несколько сотен врачей, в основном это сотрудники МЧС и силовых структур России, почти все они работают в специализированных ведомствах — доступ человеку с улицы туда закрыт.
Разные барокамеры
Кессонная болезнь, указывают врачи, развивается из-за того, что в крови дайвера возникают пузырьки азота, когда он поднимается с глубины. Они проникают в любом случае, даже если спуск был выполнен идеально. Обычно они не приносят вреда организму и просто выводятся через легкие.
Однако если пузыри попадают в кровеносное русло или ткань, то могут вызвать: нарушение кровообращения, недостаточность кислородного снабжения органа или ткани, отек, нарушение функции органа. То есть кессонную болезнь.
Вылечить ее можно исключительно с помощью барокамеры. Когда человек помещается в нее, повышенное давление уменьшает объем пузырей, возвращает пузырьки азота в растворенное состояние, а повышенная концентрация кислорода «высасывает» азот из организма, в том числе из «медленных» тканей – соединительной, хрящевой ткани и подкожной жировой клетчатки.
Одноместные барокамеры, которые находятся в отделениях ГБО, их используют при лечении соматических больных: в реанимации, неврологии, урологии и других направлениях, в том числе при профилактике осложнений диабета, последствиях черепно-мозговых травм и инсультов.
«Атмосферное давление в таких барокамерах не превышает трех избыточных атмосфер, этого не всегда достаточно для лечения кессонной болезни дайверов. Бывают случаи, когда нужно применить большее давление. Например, больной поступает не сразу, а через несколько суток после всплытия, — рассказывает Семенцов. — В таком случае, пузыри азота успевают «обрастать» форменными элементами крови, коллагеном, белками и превращаются в тромбы. Для их полного разрушения требуется большое давление и длительная экспозиция в барокамере».
Он уточняет, что некоторые медики, получившие сертификат водолазного врача и работающие в отделениях ГБО, все-таки принимают дайверов, хотя и не обязаны этого делать — для этого нет законодательной базы. Однако чаще всего специалисты направляют дайверов в региональные подразделения ФМБА — 25 водолазно-медицинских комиссий (ВМК) ФМБА России практически в регионах России.
По своим методам
Врач Лариса Попова из Перми работает терапевтом и одновременно является членом ВМК в местном клиническом центре ФМБА России. В ее практике был случай, когда два дайвера после неудачного всплытия заработали кессонную болезнь. Один был в крайне тяжелом состоянии, Попова уговорила коллег из Москвы принять его и пролечить. Второго пациента — в состоянии средней тяжести — она взяла на себя.
«Трое дайверов, имевшие богатый опыт погружений, отдыхали на местном карьере, глубиной 56 метров. На глубине примерно 30 метров двоим стало плохо. Доподлинно неизвестно, что произошло – они не смогли потом вспомнить. Один сразу потерял сознание, но на дне чудом успел нажать на клапан компенсатора плавучести, чтобы аварийно всплыть. Другой поднялся сам, но еле-еле. Его лечили у нас в Перми в течении 66 часов в барокамере», — вспоминает пермский медик.
Первого «тяжелого» пациента направили в Москву, потому как прошел достаточно большой период времени, пока его доставили до больницы — простой барокамерой его уже не получилось бы спасти. В Москве мужчине пришлось почти пять суток лечиться в барокамере, чтобы вернуться в нормальное состояние. Диагноз у обоих – декомпресионная болезнь (ДКБ) тяжелой степени, баротравма легких и баротравма уха.
Попова рассказывает, что выйти на нее дайверы смогли через цепочку знакомых — просто так в барокамеру центра ФМБА не попасть.
Врачи, которые берут на себя ответственность и лечат дайверов, по словам Ларисы Поповой, используют несколько разных схем. По ее словам, некоторые медики используют иностранные схемы лечения: им удается использовать обычную барокамеру ГБО, увеличив кратность сеансов. Многие модернизируют барокамеры для более быстрого она быстро нагнетания и снижения давления и могла переключаться с кислорода на воздух.
Особенность и одновременно проблема лечения кессонной болезни в ГБО заключается том, что никакие из наработок – ни отечественные, ни американские – пока не утверждены в медицинских стандартах, разъясняет пермский врач.
Ошибки, которые могут стать роковыми
Рекреационный дайвинг – в основном, самоорганизация любителей. Выделить главную причину ДКБ у дайверов затруднительно, однако чаще всего это результат целого ряда ошибок. Самая главная – некачественное обучение в большинстве дайвцентров. На втором месте – нарушение дисциплины дайверами. Так, любые действия после погружения, приводящие к ускорению кровотока, могут повышать вероятность возникновения кессонной болезни, или ДКБ. Например, нельзя выпивать до и после погружения, ходить в баню, подниматься в горы, лететь в самолете.
Зачастую дайверы с признаками ДКБ могут даже не подозревать, что с ними происходит. Врач из Дальневосточного окружного медицинского центра ФМБА России города Владивостока Евгений Ефиценко вспоминает примеры из своей практики. Супруга привела мужа-дайвера на прием с жалобами на сыпь. До этого мужчина месяц мазался различными кремами, в том числе и гормональными, когда не помогло, перешел на таблетки от аллергии. Но до последнего не догадывался, что у него все признаки кессонной болезни, пусть и в легкой форме. Два сеанса в барокамере — и сыпь прошла.
Ефиценко считает, что в дайв-клубах говорят только о положительной стороне дайвинга, не уточняя, что порой погружение противопоказано. Важно знать, какое исходное состояние здоровья, способен ли организм противостоять немалым нагрузкам под водой.
«Поступила молодая девушка-дайвер, у которой на счету 50 спусков за три года. Все было хорошо, никаких проблем со здоровьем, а после «юбилейного» спуска заболели суставы. Мы ее вылечили в кислородной барокамере за пять сеансов и начали разбираться, в чем дело. Оказалось, это был дефект «овального окна» — минимальный порок сердца, который есть у двух третей населения. Стенка предсердия при этом диагнозе пропускает азотные пузыри, что, по сути, является абсолютным противопоказанием для дайвинга», — говорит Ефиценко.
Уже после обследования, добавляет врач, девушка рассказала, что у ее мамы и младшей сестры диагностирован порок сердца, а себя она не проверяла. При этом были симптомы: после каждого погружения начинала чесаться, однако списывала это на аллергическую реакцию на неопреновую ткань костюма.
Профессиональные водолазы, для которых погружение — рутинная работа, по словам Ефиценко, проходят медосмотр гораздо чаще и могут уследить за своим здоровьем. А вот многим дайверам не приходит в голову посетить врача и выяснить, безопасны ли для них погружения.
«Перед тем как получить водительские права, человек обязательно проходит медкомиссию, а в дайверских школах просто выдают анкету, задают дежурный вопрос о том, есть ли со здоровьем какие-то проблемы. Человек, разумеется, ответит: «Нет». Все — значит, годен к погружению», — сетует медик.