Как называется наука о священном учении
Что такое теология
Здравствуйте, уважаемые читатели блога KtoNaNovenkogo.ru.
Религия имеет огромное влияние на жизнь человечества даже сейчас, когда космические корабли бороздят просторы Вселенной, а ученые на Большом Адронном Коллайдере открыли «частицу Бога».
Правда, назвали ее сперва «goddamn particle» — «чертовой, или проклятой частицей», но ведь и вопрос о Боге — самый «проклятый» из всех, что стояли перед людьми за всю историю нашей цивилизации.
Накал страстей не угасает: страшные войны за веру ведутся на нашей планете прямо сейчас.
*«Богословие — это всегда разговор с Богом».
Протоиерей Георгий Завершинский
Феномен религии и веры изучают философия, религиоведение, история. Но есть еще одна дисциплина, которая демонстрирует взгляд на веру изнутри, опираясь на присущие конкретной религии догматы и священные книги.
Это теология — наука о религии с позиции верующих. О ней и поговорим в этой статье.
Теология — древнегреческое слово θεολογία, которое дословно обозначает «слово о Боге» (θεός — Бог и λόγος — слово). В русском языке наравне с греческим термином употребляется его синоним — богословие.
Теология — это гуманитарная наука, изучающая Бога и веру в Бога. Но познание Господа в богословии нельзя назвать беспристрастным. Это познание религиозной картины мира изнутри.
Теолог трактует Слово Божье и постигает первопричину всего сущего исходя из постулата, что Бог есть, опираясь на догматы, признанные церковью. При этом Бог, вера и догматы будут для каждой религии свои.
Теология в большей степени затрагивает три теистические религии, признающие существование Бога-творца: иудаизм, христианство, ислам.
Главное отличие теологии от религиоведения в позиции исследователя. Религиовед стоит как бы над предметом, анализирует форму и содержание, ищет сходства, различия и закономерности в развитии религиозных институтов. Религиоведением может заниматься даже атеист, а вот богословием — вряд ли.
«Теология есть наука в высочайшем смысле и о наивысших вещах».
Альберт Великий, средневековый немецкий философ-теолог
Разум и мышление в теологии подчиняются вере и нужны в качестве инструментов для истолкования «слова Божьего». Истины Откровения не постигаются разумом.
История термина теология
Термин «теология» появился в Древней Греции. Его использовали при разговоре о происхождении и жизни многочисленных античных богов, то есть, скорее в значении мифологии.
Аристотель, например, называл теологом Гомера. В то же время у Аристотеля появляется новое значение теологии как «первой философии», исследующей первопричины бытия, сегодня мы называем это метафизикой.
На ранних этапах становления христианства богословы не использовали термин теология, потому что не хотели никаких ассоциаций с языческими мифами. Но постепенно слово все же входило в христианскую литературу.
Уже во II–III веках теология начинает пониматься как знание о Боге и познание Бога, но не интеллектуальное, а скорее интуитивное, мистическое.
В Средневековье рождается схоластика — это теология, интегрированная в философию. Складывается более привычное для нас значение теологии как упорядоченной системы понимания веры.
Огромную роль в этом сыграл итальянский теолог-схоласт Фома Аквинский (1225–1274), посвятивший себя систематизации дискурса о христианской вере. Наравне с термином «теология», он употребляет синоним sacra doctrina — священное учение.
«Тогда как предметы других наук могут быть обозначены только словами, особенностью этой науки является то, что ее предметы обозначаются как словами, так и сами по себе суть знаки».
Фома Аквинский, «Сумма теологии»
*Сандро Боттичелли, «Святой Фома Аквинский»
В то же время в Европе развивается сеть университетов, где вершиной обучения становятся богословские факультеты. Появляется звание магистра теологии, получив которое человек занимал важное положение в средневековом обществе.
Ренессанс со своим гуманизмом расставил свои акценты в понимании теологии.
Философ, «князь гуманистов» Эразм Роттердамский (1469–1536) настаивал, что эта наука не должна ограничиваться логическими размышлениями о Боге и систематизацией божественного. Теология охватывает не только рациональную сторону человека, но и эмоциональную: чувства, душу, эмоции, страсти.
Последователь и оппонент Эразма Роттердамского Мартин Лютер (1483–1546) считал, что теология не должна быть теоретической наукой. Это практическая дисциплина, в основе которой лежат отношения между Богом и человеком.
Два полюса теологии
Биполярная структура теологии заложена в самом названии термина. Оно предполагает двоякое толкование.
Откровение Божье — это разнообразные проявления Бога и его воли в человеческом мире. Уже само существование этого мира — Божественное откровение. Одной из важных составляющих Откровения являются священные тексты.
У каждой религии они свои: Библия у христиан, Тора у иудеев, Коран у мусульман, даже в индуизме есть священные книги, которые можно отнести к богооткровенным, например, четыре Веды.
Эта двуполярность формирует главную внутреннюю проблему богословия. Для теистических религий характерно личностное общение с Богом. Верующий стремится разглядеть лик Бога, а всевидящий Бог непрестанно следит за человеком, требует от него исполнения своей воли.
В такой ситуации цена ошибки, неверного, еретического трактования Божественного Откровения приобретает катастрофический для человека сценарий, так как делает его Спасение невозможным.
Логика, холодный рассудок, призванные в теологии объяснять и трактовать Откровение, предполагают отстраненный взгляд на предмет познания. Но это немыслимо для верующего, так как у него слишком интимные отношения с этим самым «предметом».
Отсюда появляется еще одна точка зрения, что теология — это диалог человека с Богом.
Бог непостижим, он не может становиться предметом логического анализа. Мы не можем говорить о Нем, но мы можем говорить с Ним.
Теология в современной России
Система образования в России отличалась от европейской с их средневековыми университетами, которые создавались ради теологических факультетов. У нас же христианская наука о Боге была вынесена в отдельную структуру: духовные училища, семинарии и академии. Здесь формировалось духовное сословие.
*Ярославская духовная семинария
XIX и начало XX века ознаменовался в России появлением целой звездной плеяды философов-богословов. В.С.Соловьев, П.А.Флоренский, Л.И.Шестов, Н.А.Бердяев — эти имена представителей русской религиозной философии знают во всем мире.
Но с приходом советской власти богословие в России было истреблено: физически уничтожались ученые-теологи, закрывались духовные семинарии и академии, разрушались церкви. Настала эра воинствующего атеизма.
В западных университетах богословские факультеты до сих пор входят в состав давно уже светских университетов. Это дань традиции. В Российских светских вузах теологии в принципе никогда не было, поэтому отношение к этой дисциплине весьма неоднозначное в научных кругах.
Первый шаг по интеграции богословского направления в систему высшего образования России был сделан только в 1992 году, а научная специализация «Теология» появилась в 2015. В то же время реанимируется традиционное духовное образование.
Автор статьи: Елена Румянцева
Удачи вам! До скорых встреч на страницах блога KtoNaNovenkogo.ru
Эта статья относится к рубрикам:
Комментарии и отзывы (3)
В жизни много необъяснимого, потому люди придумывают различные теории, чтоб успокоить свой разум и больше не искать ответы. Принцип тот же, что и в случае с первобытным человеком, который обожествлял огонь, так как не понимал принцип работы этого природного явления. Что касается науки, она должна быть беспристрастной, независимо от предмета изучения.
Наука ну очень на любителя. Вот мне к примеру не интересно что-либо про религии даже слушать, так как я знаю — Бог один и он повсюду. А все религии созданы как безотказный инструмент разъединения народов и управления ими. Так что можно назвать преступными попытки внедрить предметы религиозной направленности в Российских школах во времена ельцинизма.
Теология
История термина. Термин «Т.» впервые вошел в оборот в античной Греции, где он прилагался к систематизированному изложению мифов и особенно генеалогий языческих богов (по типу «Теогонии» Гесиода). Подобное изложение чаще всего осуществлялось в поэтической форме; так, Платон говорит о людях, разрабатывающих Т. «в эпосе или в трагедии» (Rep. II, 379 А). Такая «Т.» не только не имела характера обязательного вероучения, но могла быть и вообще иррелигиозной: Цицерон называет «теологами» вольнодумных последователей Эвгемера, учивших, что боги суть всего лишь обожествленные люди (Cic. nat. deor. III, 55). Более определенная связь с религиозной верой имеет место там, где слово «Т.» прилагается к мистическому преданию тайных религиозных кружков-«тиасов» (напр., на языке позднеантичных религиозных философов слово «Теолог», употребляемое как имя собственное, есть обозначение легендарного поэта древности Орфея, основавшего сообщество орфиков и передавшего им свои мистические гимны). Нередко «теологами» называли жрецов, в обязанность которых входило рассказывать посетителям храма местные мифы. Однако во всех случаях термин «Т.» относился к сфере мифологии, а не философской спекуляции. Аристотель, опираясь на ту критику, которой Платон подверг «Т.» народных и поэтических мифов, впервые перенес обозначение «Т.» на спекулятивную «первую философию», «высшую созерцательную науку» (ср. Arist. Met., 1026 А., 15–20; там же, 1064в 1 и др.). Для Аристотеля Т. есть прежде всего учение о неподвижном перводвигателе, источнике и цели мирового бытия, и как раз аристотелевское словоупотребление оказало решающее воздействие на дальнейшую историю слова. Однако еще патристика понимала Т. в неспекулятивном смысле. Для Тертуллиана (Adv. nat. 11, 1, 2) и Августина (De civ. Dei, VI, 5–10; VIII, 15) «Т.» – языческие лжеучения о богах, для Ареопагитик и порожденной ими традиции – это не рационалистический анализ откровения, но само откровение, т. е. вероучение Библии (так употребляет слово «theologia» еще Бонавентура). Отсутствие термина «Т.» в его позднейшем смысле носило для ранних эпох христианского мировоззрения принципиальный характер: в глазах Августина или Ансельма религиозное и философское созерцание Божества совпадают в едином акте интуиции, а потому всякое спекулятивное учение о вере есть именно «философия», а не какая-либо особая форма знания. Положение меняется в зрелой схоластике, осмысляющей Т. как дисциплину, внеположную философии. Характерно употребление термина «Т.» у Жильбера из Порре (ум. 1159) (см., например, Migne, PL, v. 64. col. 1264 ft.). Фома Аквинский еще предпочитает пользоваться синонимическим словосочетанием «священное учение» (sacra doctrina), но как раз в XIII в. слово «Т.» входит в быт («теологический факультет» в Парижском университете с 1-й пол. XIV в.). Наконец, у Генриха Гентского (ум. 1293) этот термин окончательно закрепляется в привычном для нас смысле.
Структура Т. Идея Т. в принципе двуполярна, ибо предполагает как сверхрациональное откровение, так и рационалистический анализ этого откровения. Это выражено уже в термине «Т.», первый элемент которого, по словам современного теолога Тиллиха, «есть theos, Бог, нечто о Себе сообщающий, стихия откровения; второй элемент есть logos, разумное слово о том, что сообщает Бог в Своем сообщении» (см. Eranos-Jahrbuch, 1954, Bd. 23, Z., 1955, S. 251). При этом для всех трех упомянутых религий как строго теистических «Бог» есть специально Бог Библии, а «логос» – система мыслительных приемов греческой философии (и в еврейской, и в арабской, и в византийской, и в латинской Т. в эпохи ее расцвета имела место конкуренция платонизма и аристотелизма, пропущенных через неоплатоническое переосмысление). Поэтому полярное соотношение внелогического «Бога» и логического «слова» о нем в структуре «богословия» воспроизводит двуполярность иудео-эллинской культурной традиции Средиземноморья. Несмотря на полемический вопрос, заданный Тертуллианом (De praescr. haeret., 7) и постоянно повторявшийся его единомышленниками (типа Петра Дамиани и Бернарда Клервоского в христианстве, Газали в исламе, Арона бен Элийа в иудаизме): «что общего между Афинами и Иерусалимом?», Т. снова и снова пыталась примирить библейский «Иерусалим» и платоновско-аристотелевские «Афины». Поэтому она чаще всего имеет как бы двухъярусную конструкцию: нижний ярус – философская спекуляция об Абсолюте как сущности, первопричине и цели всех вещей (т. е. именно то, что назвал «Т.» Аристотель), верхний ярус – не могущие быть усмотренными разумом «истины откровения», непосредственно сообщенные в «слове Божьем». Гуго Сен-Викторский различал «мирскую Т.» (theologia mundana), т. е. высшую из умозрительных философских дисциплин, и «божественную Т.» (theologia divina), преподанную Богом в воплощении Логоса и в церковных таинствах. Позднее эти два вида Т. получили устойчивое обозначение «естественной Т.» (theologia naturalis) и «Богооткровенной Т.» (theologia revelata); в христианстве отношение между этими двумя видами Т. было осмыслено в контексте антиномии «природы» и «благодати».
Но грань между «естественной» Т. и Т. откровения – не единственное следствие изначальной двуполярности идеи Т. В качестве спекулятивной философской дисциплины Т. функционирует в принципе так, как функционировало античное языческое умозрение, направленное на платоновскую «идею блага», аристотелевский «перводвигатель», неоплатоническое «единое» и прочие аналогичные объекты (срв. замечание Фомы Аквинского, согласно которому предметом Т. служит «Deus sub ratione deitatis», т. e. Бог, взятый в аспекте Своей абстрактной «божественности», Своей сущности, а не существования). Однако Бог, Которого предполагает теистическая религия, а значит и Т., есть не столько «сущность», сколько личностное Я, «живой Бог» Библии: поэтому занятие Т. мыслится одновременно и как интеллектуальное теоретизирование и как «искание Лика Божьего» ( Пс. 23:6 ) – личностный контакт с Богом. Безличную духовную сущность можно безбоязненно созерцать, но личный Бог и Сам «смотрит» на созерцателя, и теологический разум неизменно ощущает на себе этот «взыскующий» взгляд. В этом несвобода теолога. Непринужденное, почти играющее настроение языческой спекуляции становится для Т. немыслимым: любой просчет в отношениях с личным, волящим, любящим и гневающимся Абсолютом представляет абсолютную опасность; отсюда неизбежное для Т. понятие ереси и «неверия». Впавший в ересь совершает не отвлеченную мыслительную ошибку, но бесконечный по своим последствиям личный проступок в своих взаимоотношениях с Богом, как бы космическую «бестактность», обрывающую связь между «горним» и «дольним». Ибо вера в Бога мыслится одновременно как вера Богу – не просто убежденность в Его бытии и в истинности Его «слова», но акт доверия к Самому «говорящему», составляющий необходимую предпосылку персоналистической коммуникации; отсутствие такой веры есть личное оскорбление Богу. Рука об руку с доверием Богу идет столь же персоналистически понятое доверие к людям – носителям «предания», к «богоносным» авторитетам, к «старцам», в своей совокупности составляющим «Церковь святых» (наивно и наглядно это проявляется в оценке русскими старообрядцами Собора 1666–67 гг. как разрыва со святыми Руси, – см. А. Н. Робинсон. Жизнеописания Аввакума и Епифания, 1963, с. 42). Именно отсюда вытекает неизбежный догматизм Т.: воля к личностной связи носителей и принимателей предания между собой и с Богом связывает исследующий интеллект. По этой же причине Т. в своем качестве рационалистической дисциплины должна вновь и вновь ставить себя самое под подозрение, и притом с ортодоксально-теистической точки зрения: требуемый самой природой рассудка «холодный», безлично-отчужденный подход к «тайне», специфическая атмосфера логического «рассмотрения» и диспута, т. е. все то, что включается в понятие схоластики, необходимо для внеличного функционирования теистической религии, но оскорбляет личностные чувства верующего. «Нелепо спорить о Троице на перекрестках и превращать предвечное рождение Сына в предмет соблазна и в поприще публичного состязания!» – эти слова Петра из Блуа (ум. в 1200, см. Migne, PL, v. 207, col. 825) выражают не столько тревогу церковников за ортодоксальное «единомыслие», сколько тревогу мистика за интимное переживание «тайны», отчуждаемое и профанируемое даже в самом ортодоксальном логизировании веры. Внутренняя двойственность идеи Т. чувствуется и в представлении о том, что подлинным авторитетом здесь вправе обладать не просто профессионально эрудированный и интеллектуально сильный, но притом еще и «совершенный», «богомудрый» человек, чья личная «святость» позволяет умозаключить о личном же проникновении в «тайну» Бога. Так идеал теолога колеблется между двумя совершенно разнородными идеалами: идеалом ученого, который работает с логически принудительными силлогизмами, и идеалом «друга Божьего», которому Бог раскрывается в личностном и потому «неизреченном» опыте общения. Соотношения между этими двумя полюсами дают большое количество типологических вариантов, поочередно господствующих в различные эпохи развития Т.
Основные линии развития и современный кризис Т. Ко II в. христианская Церковь в борьбе с монтанизмом приходит к осознанному взгляду на эпоху «апостольских мужей» как завершенную; одновременно иудаизм, переживший крушение иерусалимской теократии в 70, усматривает свой единственный шанс в «воздвижении ограды вокруг Закона», т. е. в канонизации и комментировании текста Торы. Так создается предпосылка для экзегетической работы над замкнувшимся «Писанием», т. е. для Т. В исламе аналогичная ситуация складывается к VIII в. (деятельность мутазилитов). Притом необходимая свобода для спекуляции над «Писанием» создается за счет аллегорического истолкования последнего (талмудические мидраши, христианская экзегеза александрийской школы, истолкование Корана и хадисов у батинитов и мутазилитов). Через Т. христианства и ислама проходят типологически сходные споры о предопределении (Августин против Пелагия на Западе, Езник Кохбаци и его неизвестные оппоненты в Армении, «джабариты» против «кадаритов» в исламе). Однако христианская Т., изначально развиваясь в греко-римской этнической и языковой среде, несравнимо раньше и полнее усваивает античные модели философских умозрений, что позволяет ей выработать в тринитарных и христологических спорах IV-VII вв. такую развитую систему умозрительной догматики, которой не знали ни иудаизм, ни ислам (в последних Т. не отчленяется до конца от сакрального права и потому сосредоточена не на истолковании универсума, а на поведении человека). Эта работа Церкви над догматами, в центре которой стоит проблема соотношения между теистически понятым Абсолютом и эмпирическим миром, в основном завершается к VIII в. (787, Седьмой Вселенский Собор). Широкая систематизация наличного «предания» на основе аристотелевских логических схем впервые осуществляется христианским мыслителем, но в географических пределах исламского региона («Изложение православной веры» Иоанна Дамаскина). Между тем античные философские тексты через посредство сирийских переводчиков попадают в кругозор арабского мира, и с X в. начинается расцвет Т. ислама (калам), достигающий высшей точки к XI-XII вв. (Газали и др.). В арабской Испании (Андалусии) оживляется иудейская Т., представители которой пользуются арабским языком и неоплатонической системой понятий (характерен пример ибн Гебироля, сочетавшего творчество в области богослужебной поэзии на иврите с религиозным философствованием на арабском языке). В XI в. на Западе начинается новый подъем христианской Т., отныне занятой не творчеством догм, а их объяснением (Ансельм Кентерберийский). В XII в. в кругозор западной христианской Т. (схоластики) благодаря многочисленным переводам входят тексты еврейских и исламских теологов, а также Иоанна Дамаскина. Мистическое направление Т., исходящее из данностей «внутреннего опыта» и недоверчиво относящееся к логическим выкладкам, пытается дать бой схоластике (Бернард Клервоский против Абеляра), но вынуждено на Западе склониться перед последней и лишь на православном Востоке со времен Симеона Нового Богослова оказывается господином положения (концепция Т. как «умного делания»). Внутри интеллектуального мира схоластики создается международная и даже (в известных пределах) межвероисповедная иудео-христианско-исламская общность: в те самые века, когда в Испании распря христианства и ислама решалась мечом, мусульманин аль-Газали («Альгацель») и иудей ибн Гебироль («Авицеброн») служили для католической Т. школьными авторитетами (в свою очередь тексты последней часто переводились на иврит и использовались в полемике раввинских школ). Эта эпоха Т. получила в XIII в. свое завершение в католической системе Фомы Аквинского. В последующие века Т. ислама и иудаизма не создает ничего нового, в то время как христианская Т. работает над последовательной деструкцией схоластического здания (Иоанн Дунс Скот, Оккам): синтез Нового Завета и Аристотеля, достигнутый предыдущими поколениями, не удовлетворял ни тех, кто стоял на стороне мирских тенденций гуманизма, ни тех, кто пытался в новых условиях возродить серьезное отношение к принципу веры. Аверроистская теория двойственной истины, пришедшая из философии ислама и отвергнутая Фомой Аквинским во имя безусловной гармонии между логикой и верой, приобретала все больше явных и скрытых сторонников. Лютер решительно отверг саму идею Т. как умозрительной дисциплины, исследующей «Бога в аспекте божественности»; для Лютера предметом Т. является исключительно личностные взаимоотношения нуждающегося в Боге человека и окликающего человека Бога; Бог неуловим для абстрактных построений и раскрыт лишь в конкретном, внелогическом «событии» крестной смерти Христа (т. н. Т. креста). Т., которая для Фомы Аквинского была «наукой скорее спекулятивной, нежели практической» (S. Theol. I, a. 4), для Лютера есть всецело практическая дисциплина, обязанная заниматься не Богом-в-Себе, но Богом-для-нас (срв. J. Hessen, Platonismus und Prophetismus. Münch., 1939, S. 182). Точку зрения Лютера Меланхтон выражает в таких словах: «Познавать Христа означает познавать Его благодеяния, а не исследовать Его естества и модусы воплощения» (введение к 1 изд. «Loci communes», 1521). Однако в дальнейшем тот же Меланхтон возвращается к аристотелианско-схоластическому наследию, формальные мыслительные схемы которого приемлются в равной степени догматической Т. контрреформации (Суарес, Беллармин) и протестантизма (Герард), пока в своем самоисчерпании не становятся к XVIII в. расхожей монетой католических, протестантских и православных школьных догматик. Просвещение вытесняет деградированную Т. за границы философской жизни. Шлейермахер пытается приспособить Т. к нуждам буржуазной культуры, усвоив для нее стиль просветительского мировосприятия. Напротив, Кьеркегор, осмыслив кризис самой буржуазной культуры, ищет выхода в запоздалой реализации завета Лютера: библейская вера, порвавшая противоестественный союз с греческим рационализмом и осознавшая себя как чистое возвещение, без резонов и доводов апеллирующее к личностному выбору. Линия Кьеркегора была продолжена в XX в. «диалектической теологией»; к ней примыкает движение за демифологизацию веры, родившееся из теорий Бультмана и исходящее из осознания противоречия между современным сциентистским мышлением и знаковой системой новозаветного мифа. Это движение, до последнего времени развивавшееся в рамках протестантской Т. (срв. нашумевшую книгу епископа Робинсона «Честно перед Богом»), перешло и в католическую Т. и притом в связи с попытками общественной переориентации католицизма; срв. характерное заявление иезуитского теолога Г. Руиса: «Чтобы быть честными. мы обязаны признать, что мифы. удобны и служат консервации тех великих политико-социальных строений, внутри которых средиземноморский мир компрометировал себя во время Римской империи, во времена средневекового христианства и во времена грандиозных колониальных предприятий современной эпохи» (цит. по книге: Garaudy R., Metz J. В., Rahner K., Der Dialog. Reinbeck, 1966, S. 44–45).
Источник: Сергей Аверинцев : Собрание сочинений : София-Логос. Словарь / Под ред. Н.П. Аверинцевой и К.Б. Сигова. – К.: Дух и Литера, 2006. – 912 с.